— Смотрите. — сказал он, — Видите впадину? Туда входит четыре моих пальца. Тяжёлый разрыв сухожилия.

Я остановился рядом с Клариджем, присел на корточки и хотел сказать, что ничего страшного не случилось, что «Нью-Йорк» получил лишь три очка за удар с игры и что мы постараемся в предстоящей серии восстановить равновесие.

Кларидж повернулся ко мне лицом. Зрелище было ужасным. Его защитная сетка разлетелась на части от удара, лицо страшно распухло и было пурпурно-чёрного цвета. Нос был раздавлен и рассечён, раздвинут в стороны, как будто кто-то провёл по его переносице острой бритвой. Белый хрящ резко выделялся на фоне кровавой маски. Он попытался что-то сказать и захлебнулся кровью, хлынувшей изо рта.

— Скорее подойдите сюда! — закричал я. — Да скорее же!

— А он не откусил себе язык? — Врач сунул палец в рот Клариджа и нащупал язык, убедившись, что тот не откусил его и не проглотил. — Его нужно в больницу.

— Что случилось? — спросил Б. А., заглядывая через спины и плечи.

— У него здорово разбито лицо, — сказал доктор. — Лучше бы отправить его в больницу.

— А-а, — отозвался тренер и снова повернулся к полю.

По доносящемуся шуму было ясно, что Америка вернулась в свои кресла, к своему пиву.

Максвелл и я медленно подошли к группе наших игроков у десятиярдовой линии.

— Господи, — сказал я, вспомнив лицо, так не похожее на Клариджа. — Ты видел, что с ним случилось?

— У меня нет времени заниматься ерундой, — ответил он усталым голосом. — Если это выше твоих сил… — Он побежал, так и не закончив фразы.

Собравшиеся игроки смертельно устали и ненавидели друг друга. Их боевой дух и настроение резко изменились по сравнению с первой половиной игры.

— Чёрт побери, Энди. Если уж тебе дали мяч, постарайся его не ронять.

— Не суй свой нос куда тебя не просят, Шмидт. Ты передай мяч, о себе я сам позабочусь.

— Хватит, успокойтесь, — раздался сердитый голос Максвелла. — Только я имею право разговаривать здесь.

Я посмотрел на окружающих меня измученных, избитых атлетов, покрытых синяками и кровоподтёками, которые уже начали беспокоиться о том, как им удастся объяснить свои ошибки в следующий вторник. Будет поистине чудом, если эти перепуганные, усталые, разозлённые друг на друга люди смогут подняться, не говоря уже о том, чтобы опередить, обмануть или оттеснить ни в чём не уступающих им игроков другой команды.

— О’кей, — скомандовал Максвелл. — Правый зиг. На счёт два.

Это был простой манёвр по центру. Джо-Боб почти сразу выскочил в аут. Мы отступили на пять ярдов.

— Джо-Боб, паршивый ублюдок, ты умеешь считать?

— Тебя забыл спросить, Шмидт. Кто-то умер, и ты стал начальником?

— Ещё раз говорю, кретины, заткнитесь, — завопил Максвелл. Футболисты замолчали. Максвелл обвёл взглядом их грязные, потные лица. Рана на переносице Джо-Боба снова открылась, и по щекам текла кровь. Казалось, он плачет кровавыми слезами.

— О’кей. Направо под защитника. На счёт три.

Максвелл планировал боковой пас между двумя защитниками за линией схватки. Мы начали его со своей половины, и главную роль играл наш защитник, ставящий заслон Дайеру, их крайнему в защите. Дайер миновал заслон и уложил Кроуфорда. Мы потеряли ещё два ярда.

— Что здесь происходит?! — крикнул Энди, поднимаясь на ноги и поправляя шлем, и пошёл обратно, выплёвывая изо рта траву и глину.

— Извини, Энди.

— Ну, извиню. Нам стало лучше?

— Хватит. Не лезь в бутылку…

— Ладно! — завопил разъярённый Максвелл. — Предупреждаю последний раз.

— Если бы эти недоноски умели играть, — Билл Шмидт, центральный защитник, продолжал своё. Поскольку он был «членом семьи» Конрада Хантера и работал в его фирме во время каникул, Шмидт считал себя чем-то вроде играющего тренера и главным в линиях атаки.

— Заткнись, Шмидт, — приказал Максвелл. — Ещё слово, и ты идёшь на скамейку.

— Сам заткнись, — огрызнулся Шмидт, глядя на трехчетвертного зверскими глазами.

Максвелл, поражённый, остановился, посмотрел на Шмидта и покачал головой. Размеренными шагами он подошёл к рефери и затем направился к скамейке.

Рефери объявил тайм-аут «Далласа». Игроки поснимали шлемы, чтобы вытереть лица. Делма Хадл широко улыбнулся и поднял большой палец. Внезапно я подумал о том, как странно выглядим мы со стороны. Люди платят по шесть долларов для того, чтобы наблюдать мечущихся в панике и злобе мышей.

Б. А. вышел на поле, навстречу Максвеллу. Ни тот ни другой не смотрели друг на друга. Максвелл отвернулся от тренера. Казалось, он разглядывает табло. Внезапно он повернулся кругом и ткнул пальцем в сторону тренера. Б. А. на мгновение опустил голову, затем кивнул и вернулся на скамейку.

Максвелл подошёл к нам.

— Шмидт, — заметил он равнодушно. — Вон с поля. Марион Конклин, опорный защитник, игравший центра только на тренировках, выбежал на поле.

Шмидт уставился на Максвелла взглядом, полным животной ярости.

Максвелл повернулся к нему спиной и присоединился к группе игроков, уже собравшейся вокруг Конклина.

— Хватит, забыли обо всём, — скомандовал Максвелл. — На этот раз мы прорвёмся. Я вызвал тебя на поле, Конклин. Не подведи меня.

Перепуганный центр кивнул.

Когда Максвелл разъяснил замысел и выстроил игроков, Конклин дрожал. Он швырнул мяч в руки Максвелла и тут же бросился на среднего линейного. Конклин даже забыл имитировать рывок в сторону. Манёвр получился настолько идеально, как будто был заранее обдуман. Стремительный рывок застал линейного врасплох, и он рухнул на спину. Конклин упал на него. Кроуфорд подхватил мяч и пронёс его четырнадцать ярдов.

— Отлично, отлично. Неплохое начало, — уверенно произнёс Максвелл, хлопая руками и широко улыбаясь. — Сейчас мы загоним мяч прямо им в горло.

Игроки хлопали Конклина по спине, поздравляя его с блестящей игрой. Уверенность вернулась к нам.

— За дело, парни. — Максвелл обнял соседних игроков за плечи и наклонился вперёд. — Ставим заслон. Прорыв к боковой линии. А вы, линейные, закройте их на сильной стороне. На счёт два.

Сердце у меня куда-то упало, и пересохло во рту. Мне придётся атаковать Уитмэна, крайнего линейного, при прорыве правым флангом. Кроуфорд постарается двинуться вперёд под прикрытием моего заслона, страхуемый свободным защитником на сильной стороне.

Уитмэн низко согнулся, выставил вперёд руки и двинулся к боковой линии. Его взгляд был прикован к Энди и ведущему его защитнику. В последнее мгновение он почувствовал, что я совсем рядом. Он попытался повернуться, и я тут же бросился ему в ноги. Попытка отпрыгнуть в сторону оказалась неудачной, и он рухнул, ударив меня коленями по лбу и шее. Моё плечо онемело, и острая боль пронзила шею и голову. Мы продвинулись ещё на восемь ярдов.

— Отлично, отлично. А сейчас вот что. — Он посмотрел на меня. — Всё в порядке?

— Да, ничего страшного.

— Хорошо. Теперь направо, крылом внутрь и вперёд. Поставьте заслон будто для атаки по боковой линии, но придержите их, чтобы у меня было время.

Перед самым стартом Элай двинулся к боковой линии, держась рядом со мной. Я устремился по флангу. На этот раз Элай внимательно следил, чтобы не пропустить мой рывок вдоль линии, как я это сделал раньше. Я сделал три мощных шага по флангу, оглянулся, будто ожидая пас, и тут же рванул к середине поля, убегая от него.

— Сукин сын! — завопил он, поняв, что замах Максвелла был обманом и ему уже не удастся перехватить пас.

Я поймал мяч на линии пяти ярдов и вбежал в зачётное поле. «Даллас» — 21, «Нью-Йорк» — 20.

Наши защитные линии заперли их нападение в зоне, и после дальнего удара Бобби Джо Патнэма мы перехватили мяч на своей линии тридцати пяти ярдов. Оставалось меньше двух минут до конца матча.

Тренер подозвал меня к себе.

— Скажи ему: прорываться по слабой стороне и дать пас Делме на фланг. Или пусть попробует сам.

Я вернулся на поле и повторил указание тренера.