Она подхватила сумочку и решительно направилась к двери.

— Я провожу! — дернулся было Протасов.

— Ни в коем случае! — взвизгнула Сима, переходя на галоп. — Мне еще пожить хочется! Спасибо за гостеприимство! И вообще за знакомство! Давно я так не отдыхала!..

Она скатилась с крыльца и рванула к калитке. На прогретой солнцем бетонной дорожке нежился Мойша. Кот едва успел отпрыгнуть в сторону, выгнул спину, ощетинился и гневно заорал. Но Сима даже не взглянула в его сторону, и Мойша, бросив ей вслед короткое кошачье ругательство, снова рухнул на теплую поверхность, вытянул лапы, откинул хвост и блаженно зажмурился.

В столовой воцарилась тишина, нарушаемая только позвякиванием ложечки о край стакана.

— Куда-то все тебя заносит, Володька, не в ту степь, — заговорила наконец Роза Исаевна. — Из огня да в полымя…

— Ну, ее можно понять, — усмехнулся Протасов.

— Ее-то можно, а вот тебя не понимаю. Ты, что ли, ей шишак-то поставил?

— Баба Роза!..

— Что ж, он у нее сам вырос?

— Она действительно налетела на стол.

— Это как же надо было лететь? — сурово посмотрела на его улыбающееся лицо хозяйка. — Ну что ты лыбишься, непутевый? Все у вас, видать, на этом шишаке и закончится с твоей Симой.

— Нет, баба Роза, все у нас с ней только начинается.

— Пойдешь провожать?

— Провожать не пойду.

— В Москве заявишься? А как она тебя погонит?

— Не погонит.

— Она девка горячая.

— А я подожду, пока остынет…

Конечно, Сима надеялась, что Протасов все же появится. И конечно, в этом случае непременно излила бы на него всю горечь своего нынешнего состояния. Но Протасов не появился ни в санатории, ни в аэропорту. И Сима окончательно утвердилась в своей правоте: это действительно банальный курортный роман, и хорошо, что она первая поставила в нем точку и вышла из игры. Правда, с некоторыми потерями. Но ничего! Все заживет, отрастет, рассосется. Зато она не утратила собственного достоинства! Вот только Симу не покидало ощущение, что что-то все же потеряно, тоже очень важное…

«Легко сказать: „Слушайся сердца“, — думала Сима. — А если я, как шизофреник, слышу разные голоса, как разобрать, сердце это или… селезенка, Вот про Вову номер три все понимала, но и слушать никого не хотела. А Протасов? Знаю ведь, все знаю и про себя, и про него, а поделать с собой ничего не могу. Значит, беда моя не в том, что не разбираю, какой орган вещает, а в том, что все равно поступаю как Бог на душу положит. И как с этим бороться, если такая вот я набитая умница?..»

Объявили начало регистрации на московский рейс, и Сима направилась к стойке, у которой уже образовалась небольшая очередь. И последней в этой очереди стояла… Наташа Полежаева!

— Не может быть! — сказала Сима. — Не может быть! Какое счастье…

Наташа повернулась и несколько мгновений смотрела непонимающе.

— Сима? — наконец предположила она. — Ты, что ли? Не узнаю…

— А так? — спросила Сима и сняла паричок.

— О Господи! — отшатнулась Наталья. — Кто это тебя?!

— Девчонки! — оживился стоящий сзади масленый мужичок. — Откуда такие красивые?

— Из зоны, — охотно пояснила Сима и сделала пальцы веером. — Хочешь познакомиться?

— Не-а! — отказался мужичок. — Какая-то ты психованная.

«Точно! — подумала Сима. — Правильно он определил. Именно так я себя и веду».

— Быстро надевай парик и давай сюда билет! — приказала Наталья. — В самолете все мне расскажешь.

— Последнее время я только и делаю, что живописую свои злоключения, — закончила повествование Сима. — И все мне дают полезные советы. А я поступаю с точностью до наоборот.

— В таком случае я тебе ничего советовать не стану — напрасный труд. Я знаю это состояние. Оно пройдет. И тогда ты поймешь: может, тебе этот Протасов вообще не нужен?

— Да нет, он мне нужен. Я это и сейчас понимаю.

— Но найти его уже не сможешь…

— Смогу, если захочу. Позвоню Ирине Львовне…

— А ты захочешь?

— Уже хочу, — усмехнулась Сима. — Но не буду ни сейчас, ни потом.

— Почему? Ну сейчас понятно, а потом-то почему не будешь?

— Да он меня пошлет подальше со всеми моими фокусами! И правильно сделает.

— А если он сам тебя найдет?

— Вряд ли! После всего…

— Но ты же говоришь, что он… — начала было Наталья и сама себя перебила: — Хотя ты и в прошлый раз говорила. О Вове номер три. Просто насмерть стояла…

— Это совсем другой случай! — отмахнулась Сима.

— Понятное дело…

— Ты сомневаешься?

— Да нет. На сей раз действительно все иначе. В смысле главного героя. А вот ты в своем репертуаре: где надо бежать без оглядки, вцепляешься, как пиранья, а от Протасова, наоборот, шарахаешься, словно черт от ладана. Ну так все-таки, если он объявится?

— Я сейчас сама себя понять не могу, тем более тебе объяснить. Хочу одного, а делаю совсем другое. Как в том анекдоте. Хотел сказать жене: «Муся, сделай мне, пожалуйста, бутерброд с сыром». А сказал: «Сука! Ты мне всю жизнь сломала!» Помнишь, прошлым летом сколько я тебе наговорила о своей великой любви? А сейчас ничего сказать не могу. Хотя если бы ты знала, что у меня в душе творится! Но ведь невозможно, дико теми же самыми словами описывать то и это! А других-то слов нет! А я как будто уравниваю Володю с этим… Вовой.

— Сим, это клиника какая-то! Ты совсем меня запутала! Значит, про Вову номер три ты в глубине души все понимала, но так его любила, что не могла в это поверить. Про Володю ты тоже все понимаешь и тоже любишь, но, боясь гипотетического обмана, разрываешь с ним отношения. Так? Ну что ты смотришь, как в афишу коза? Ведь это же глупо!

— Но уже произошло.

— Все еще можно исправить!

— Нет безвыходных ситуаций? Я помню твою теорию. И ты все правильно нарисовала. А я дополню эту картинку еще одним колоритным штришком. Предположим, я его найду, или еще более невероятное — он сам появится, а меня опять занесет не в ту степь? Вот чего я еще боюсь… Конечно, это ненормально, ты права. Но что же мне делать?!

— Может, тебе к психологу сходить?

— Лучше уж к психиатру…

— Нет, я серьезно. У тебя душевная травма: пережила обман и никому теперь не веришь.

— Ну ты посмотри на меня! Я же просто девушка по имени Беда! Вся в ранах — и внутри, и снаружи…

— А может, ты и правильно сделала, что ушла, — неожиданно заключила Наталья. — Пока ты пребываешь в таком состоянии, ничего у вас путного не получится: поцапались, поцапались, да и расстались навсегда. А так, может, что-то еще сладится.

— Ну вот и ладушки. Пришли к консенсусу, — усмехнулась Сима. — Ты лучше о себе расскажи, пока я тебя совсем своими проблемами не заморочила.

— А я и рада бы тебя заморочить, да нечем. Все у нас по-старому: Ванечка учится, сейчас с мамой на даче живет на время моих традиционных сочинских каникул. Я работаю, по-прежнему одна… И вот что я тебе скажу, Симка: нет ничего на свете страшнее одиночества. Ни-че-го! Помни об этом.

В такси, по дороге домой, Сима спохватилась, что ничего не придумала для родителей по поводу своих увечий. Но путных мыслей не приходило, и она положилась на вдохновение и извечное русское авось.

— Доченька! — расцвела Татьяна Ильинична. — Не обиделась, что не встретили? У нас машина в ремонте. Позавчера еще должны были починить — до сих пор не готова. Так мы решили что-нибудь вкусненькое состряпать по случаю твоего возвращения. Миша! Ну где ты там застрял? — крикнула она в сторону кухни.

— Не могу, девочки! Ответственный момент — закладываю рис! — отозвался отец.

— Плов готовит, — пояснила Татьяна Ильинична. — Особым способом — узбекским. Купил на рынке какой-то специальный рис — липкий, красного цвета. И торговец ему прямо на пакете рецепт написал. Меня не подпускает, Похлебкин. Говорит: «У тебя не плов, а каша получается». А сам-то? То рис переварит, то не разгрызешь. А с этим новым способом вообще, считай, пропал обед…