Но Женю нисколько не смутила неожиданная нагота, она вновь шагнула к нему, обвила руками, прижимаясь прохладной упругой грудью.

Мерцали свечи, струились благовония, шуршал нескончаемый дождь за окном, и любимая женщина, вчера еще неприступная и холодная, ластилась к нему, как большая теплая кошка.

Лаптев чуть приподнял за подбородок ее голову, пытаясь заглянуть в глаза и понять, может ли идти до конца, хочет ли она близости?

Но глаза ее были закрыты, лицо светилось блаженством, а губы шептали:

— Володя, Володя, Володя…

Он почувствовал, как слабеет ее тело, подхватил Женю на руки, понес в спальню и осторожно положил на предусмотрительно разобранную Феликсом широкую двуспальную кровать.

В спальне царил полумрак, но он видел ее закрытые глаза, чуть улыбающиеся губы, волосы, рассыпавшиеся по подушке, все ее раскинувшееся на белой простыне тело и залюбовался открывшейся прекрасной картинкой.

Но Женя, оказавшись вне кольца его больших теплых рук, заволновалась, тревожно свела брови и вновь тихо позвала:

— Володя…

Он быстро скинул с себя одежду и лег рядом, обнял ее, прижал к себе.

И Женя вновь поплыла по волнам своего чудесного сна, где все было радость и блаженство, глубже и глубже погружаясь в его пучину, но не теряя волшебного ощущения счастья.

А Лаптев ласкал ее послушное тело, и, когда наступил наконец момент истины, оглушающий до звона в ушах, подивился на мгновение ее полной индиферентности, но остановиться уже не мог.

И только потом, отдышавшись и окончательно придя в себя, он понял, что Женя спит. Спит! И улыбается во сне трогательной детской улыбкой…

Он попробовал разбудить ее, но все его попытки остались тщетными. И только тогда его озарила догадка.

«Не может быть!» — ужаснулся Лаптев, чувствуя себя последним дураком, подопытным кроликом, полным идиотом. Или мерзавцем?..

«Но я же не знал! Ведь в голову не могло прийти!..» — пытался он себя оправдать.

Но другой голос, насмешливый и беспощадный, не позволял ему этого.

«Разве ты не видел, что она ведет себя странно? — обличал этот голос. — Видел! Но предпочел отмести все сомнения, потому что так тебе было удобно! Ты хотел ее взять во что бы то ни стало. Ты проиграл, Лаптев. Получил только тело…»

— Будь ты проклят, Прожога! — Он скрежетал зубами от слепой ярости, накрывшей его тяжелой душной волной.

Володя быстро оделся и бросился к номеру Татьяны и Жени, все еще надеясь в глубине души, что этот бред не может быть правдой, но знал — знал! — это не так.

Лаптев барабанил в дверь, пока на пороге не возник полуодетый сонный Прожога.

Володя схватил его за лямки майки, собирая ее в комок у горла, вытащил в коридор и шарахнул спиной о стену.

— Говори, что ты ей подсыпал!.. — яростно захрипел он, почти отрывая противника от пола.

— Сбавь обороты, приятель! — Прожога резко высвободился и перехватил его руки. — Пойдем в холл. Там поговорим…

Он зашагал по коридору, и Лаптев двинулся за ним следом, сжимая кулаки от еле сдерживаемого гнева.

В холле Прожога повернулся к нему, и они встали друг перед другом, как бойцовые петухи, изготовившиеся к смертельному поединку.

— Я жду объяснений, — вновь потребовал Лаптев.

— Ну ты дурачком-то не прикидывайся, — усмехнулся Прожога. — Чистеньким хочешь остаться? Как говорится, и на елку влезть, и жопу не ободрать?

— Я не знал!.. — задохнулся от возмущения Лаптев.

— Да все ты знал! — перебил его Феликс. — И что ты, собственно, так кипятишься? Она сделала только то, чего сама хотела. Немного химии — и каждый получил, о чем мечтал.

Лаптев угрюмо молчал.

— А если ты такой щепетильный… — Прожога похлопал его по плечу. — Завтра она не вспомнит ничего. Ни-че-го! Понял?

Володя развернулся, но Прожога ловко ушел от удара, вновь перехватив его руку.

— Не попадайся больше на моем пути. Убью… — Голос Лаптева дрожал от ярости.

— Да пошел ты!..

Они резко оттолкнулись друг от друга и ушли каждый в свою сторону.

Лаптев собрал вещи и уехал в Москву.

А Феликс отправился в свой номер, вылил в раковину остатки шампанского и, прихватив в гостиной Женино платье, которое так и лежало на ковре, прошел в спальню.

Обнаженная Женя безмятежно спала. Он окинул ее оценивающим взглядом, хмыкнул, ловко натянул на безвольное тело трусики и платье, подхватил на руки и понес к Татьяне.

Та изумленно уставилась на него, когда он ввалился в номер со своей тяжелой ношей и опустил Женю на кровать.

— Уф-ф! — повел плечами Прожога и упал в кресло.

— Что это значит? — обрела Татьяна дар речи. — А где Володя?

— Напилась твоя подружка и вырубилась. А он психанул.

— Ну ты подумай! — сокрушенно покачала головой Танька. — Я заметила, что она как-то сразу захмелела. Не ела что ли ничего? А я-то надеялась, что все у них заладится, и вот на тебе!

— Пить меньше надо и не строить из себя английскую королеву, — раздраженно бросил Феликс, поднимаясь из кресла. — Ладно. Спать пора, а то сами будем завтра как с похмелья.

Он помахал рукой и направился к выходу.

— Да-а, — зевнула Татьяна. — Утро вечера мудреней. Спокойной ночи! — Она выключила свет и свернулась калачиком.

Проснулись они поздно. В окно сквозь планки жалюзи рвались лучики солнца. Звенел разноголосый птичий базар.

— Ой, Танька! — сладко потянулась Женя. — Как пришла сюда — ничего не помню. Будто выключили меня. Но зато какой сон мне приснился… — Она мечтательно зажмурилась и без всякого логического перехода закончила: — Наверное, я все-таки полная дура!

— Да уж, — саркастически усмехнулась Татьяна. — То ли Бог тебя бережет, то ли черт попутал.

— Что ты имеешь в виду? — удивилась Женя.

— Ну вот не помнишь-то ты ничего почему?

— Почему? — переспросила Женя, все еще пребывая во власти своего чудесного сна.

— «Почему-у», — передразнила Танька. — Потому что выпила шампанского и отключилась. А кавалер твой поскучал-поскучал и ушел не солоно хлебавши.

— Ой, как неудобно! — ахнула Женя. — И что это у меня все как-то нелепо получается? Воистину черт попутал.

Она расстроено запустила пальцы в гриву растрепанных волос и поникла. Потом решительно тряхнула головой и весело сказала:

— Я попрошу у него прощения за завтраком. Публично! — Она засмеялась. — И знаешь, Танька, все теперь будет по-другому. Вот увидишь…

Женя взглянула на часы и пулей вылетела из постели.

— Боже! Мы опаздываем! Скорей, а то завтрак кончится.

Они быстро умылись, смеясь и отпихивая друг друга, и побежали в столовую. Но за столиком у окна их ждал один только Феликс.

— Привет! — еще издали помахала ему рукой Женя. — А где Володя?

— Он уехал, — сказал Феликс, отводя глаза. — Еще ночью.

«Вот и отдохнули», — думала Татьяна, поглядывая в огромное зеркало на Женю, которая стригла клиентку и даже перебрасывалась с ней короткими фразами, но мыслями — и это было видно — витала совсем в иных сферах.

Она осунулась, побледнела, под глазами залегли глубокие тени. И вся как-то поникла, увяла.

«Называется, отвлекла подругу, развеяла! — корила себя Татьяна. — А на самом деле добила ее окончательно. Но кто же знал, кто знал! И ведь не поймешь, кто из них больше виноват, — размышляла она, ловко работая ножницами. — Неужели Женька оказалась права и Лаптев просто бабник, не способный на серьезные отношения? Не обломилось ему — плюнул и уехал. Или это она все испортила — сама себя перехитрила?..»

Так или иначе, но случилось то, что случилось. И Женя, день за днем прокручивая в памяти минувшие две недели, винила во всем только себя одну — все больше и больше.

Тоска по Лаптеву росла, убивая остальные желания и потребности души и тела. Она как робот выполняла свою работу и все, чего требовали от нее обстоятельства жизни, почти ничего не ела и являла собой воплощенную скорбь.