И еще, вы не поверите, но даже когда я собралась с силами и сказала ему, что с меня довольно и я хочу жить отдельно, он сначала тоже не слушал, что я говорю.

Это его увлечение Кьеркегором нельзя воспринимать всерьез. Я же сказала вам, что Пузан не интеллектуал. Это просто причуда, способ произвести впечатление на окружающих. Возможно, на меня. Возможно, на себя самого. Способ возвеличить, возвести свою заурядную депрессию в сан экзистенциальной Angst. Нет, я сама ничего этого не читала, но примерно знаю, о чем там. Мой отец, бывало, цитировал его в своих проповедях. Нет, больше не хожу, но в детстве, конечно, ходила каждое воскресенье — утром и вечером. Может, поэтому одержимость Пузана Кьеркегором кажется мне нелепой. У Пузана абсолютно светское воспитание, он совершенно ничего не знает о религии, а я через это прошла. Болезненный был опыт, надо сказать. Годами я скрывала от своего отца, что потеряла веру. Думаю, когда я наконец призналась, это разбило ему сердце. Возможно, я слишком долго не решалась рассказать о своих истинных чувствах, как сейчас Пузану насчет нашего брака.

Ну, я бы могла ответить, что вас это не касается, верно? Но я скажу — нет, у меня никого нет. Наверное, Пузан излагает вам свои параноидальные фантазии. Вам известно о его смехотворных подозрениях насчет моего инструктора по теннису? Бедняга, я с тех пор в глаза ему не могу посмотреть, не то что брать у него уроки. Я действительно не знаю, с чего вдруг Пузан так обезумел от ревности. Наверное, он просто не в состоянии признать, что проблемы нашего брака в нем. Лишь бы свалить вину на кого угодно — на меня, на моего мифического любовника. Для каждой из заинтересованных сторон было бы гораздо лучше, если бы он трезво взглянул в лицо фактам. Я всего лишь хотела, чтобы мы расстались друзьями, разумно урегулировав наши финансовые отношения. Исключительно по его вине все это переросло в настоящую войну — с адвокатами, судебными предписаниями, раздельным проживанием в одном доме и так далее. Он еще может избежать ненужной боли и лишних расходов, согласившись на развод и назначив мне справедливое содержание. Нет, не живет. В своей квартире в Лондоне, скорей всего. Не знаю, последние несколько недель я его не видела. Счета продолжают приходить — за газ, за электричество и прочее, я посылаю их ему, но он их не оплачивает, и мне пришлось заплатить самой, чтобы ничего не отключили, а это несправедливо. На следующий день после того как я уехала из дома, он по злобе снял большую часть денег с нашего общего банковского счета, а все депозитные счета открыты только на его имя, поэтому мне приходится нести все расходы из своей зарплаты, включая гонорары адвокатам. Мне действительно очень непросто сводить концы с концами.

Нет, я не испытываю к нему ненависти, несмотря на его поведение. Мне его жаль. Но я больше ничего не могу для него сделать. Он должен сам заняться своим спасением. А мне приходится самой защищать свои интересы. Я не бессердечная женщина. Пузан представляет дело таким образом, но я не такая. Мне все это нелегко — общение с адвокатами и прочее. Но, решившись на этот шаг, я должна довести дело до конца. Это мой последний шанс начать независимую жизнь. Думаю, я еще достаточно молода. Да, я на несколько лет моложе Пузана.

Это было так давно. Вообще-то мы были совершенно разными людьми. Я жила тогда в Лидсе, преподавала в начальной школе, и в один прекрасный день он появился там с театральной труппой, гастролировавшей по школам. Пятеро молодых людей, будущих актеров, которые не могли вступить в театральный профсоюз, создали на небольшие средства труппу и поехали по стране в старом микроавтобусе с прицепом, полным реквизита. Для старшеклассников они показывали упрощенные версии шекспировских пьес, а для младших детей сказки. Откровенно говоря, получалось у них не очень, но недостаток мастерства они восполняли энтузиазмом. Когда представление закончилось и дети разошлись по домам, мы пригласили их в учительскую на чай с печеньем. Они показались мне жутко богемными, эдакими искателями приключений. А моя жизнь была такой приличной, без тревог и забот. Я изучала английский в «Ройял Холлоуэй», женском колледже Лондонского университета, расположенном в суррейском «поясе биржевых маклеров». Мои родители настаивали, чтобы я училась в колледже с раздельным обучением, если не хочу жить дома, а вступительные экзамены в Оксбридж я провалила, поэтому оставался «Ройял Холлоуэй» либо университет Лидса. Я была преисполнена решимости уехать из дома, но в аспирантуру пришлось вернуться в Лидс, чтобы сэкономить деньги. Я выбрала преподавание в начальной школе — мало кто из выпускников шел на это, — потому что отнюдь не горела желанием воевать с хулиганами из государственных единых школ, которые шли на смену классическим школам, в какую ходила я сама. В те дни я носила вязаные двойки пастельных тонов, знаете, были такие — джемпер и кардиган плюс юбка в складку до середины икры, практичные туфли и почти совсем не пользовалась косметикой. А эти молодые актеры с длинными сальными волосами ходили в грубых темных дырявых свитерах и много курили. Труппа состояла из трех парней и двух девушек, и чаще всего они все вместе спали в микроавтобусе, как сказал мне Пузан, из экономии. Как-то раз, остановившись на вершине холма, Пузан не закрепил как следует ручной тормоз, и микроавтобус медленно покатился вниз и катился, пока не уперся в полицейский участок. Пузан так забавно об этом рассказывал, что я невольно расхохоталась. Думаю, именно это и привлекло меня в нем — он мог меня рассмешить, неожиданно и остроумно. Дома у нас шутили обычно с вежливой сдержанностью, а мы, дети, между собой — презрительно и саркастически. С Пузаном я засмеялась, прежде чем успела осознать, что смеюсь. Если бы я попыталась определить, что в последние несколько лет было в нашем браке не так, почему я ничего не получала — ни счастья, ни радости жизни, — я бы сказала: потому что он больше не заставлял меня смеяться. Какая ирония, не правда ли, как подумаешь, что каждую неделю он заставляет смеяться над своей программой миллионы людей. Но только не меня. Я нахожу ее абсолютно несмешной.

Во всяком случае, в тот первый день он довольно нахально попросил мой номер телефона, а я довольно необдуманно его дала. Пока он с друзьями оставался в районе Лидса, я несколько раз встречалась с ним в па- бах. В пабах! До встречи с Пузаном я ни разу в жизни, пожалуй, не была в пабе. Домой я его не приглашала. Знала, что родители не одобрят — хотя никогда и не признаются почему: потому что он был неопрятный, малообразованный и говорил с акцентом кокни. Наверно, вы знаете, что он бросил учиться в шестнадцать лет? Да, сдав всего пару экзаменов за среднюю школу.

В одиннадцать лет пошел в классическую школу, но так и не приспособился там, всегда был самым последним в классе. Не знаю… думаю, сочетание темперамента, плохого преподавания и недостатка поддержки в семье. Его родители из рабочих… очень достойные люди, но они не придавали большого значения образованию. Как бы то ни было, Пузан ушел из школы при первой возможности, стал рассыльным у театрального импресарио и вот так заинтересовался сценой. После службы в армии он поступил в театральную школу и попытался стать актером. Тогда я с ним и познакомилась. В репертуаре той автобусной труппы он играл все комические роли и писал сценарии к сказкам. И со временем понял, что пишет лучше, чем играет. Мы поддерживали связь и после того, как труппа покинула Йоркшир. В то лето, ничего не сказав родителям, я поехала в Эдинбург, где ребята показывали свое представление на фестивале — разумеется, в разделе экспериментального театра, — я распространяла приглашения и программки. Затем, во многом против воли родителей, я поступила на свое первое учительское место в Лондоне, зная, что Пузан обосновался там. Их автобусная труппа распалась, и он едва сводил концы с концами, устроившись на временную работу в какой- то конторе, а в свободное время писал репризы для комиков, выступавших на эстраде. Мы начали встречаться регулярно. В конце концов в один из выходных я привезла его к нам домой, познакомить с семьей. Я знала, что встреча будет неприятной, так и вышло.