— Старик, которого я так часто встречаю в садах, внушает мне большое участие, — сказал Лионель. — Кажется, его имя Калеб Вильдред? Несчастный, должно быть, помешан? Давно он в таком состоянии?

— О! — лакей обрадовался случаю поговорить. — Старый Калеб уже шесть лет слаб памятью, но в прошлом году он был опасно болен и с тех пор совсем помешался.

— Какого же рода была его болезнь?

— То было воспаление мозга. Никто не думал, что он выздоровеет, но наша ключница, его родственница, усердно ухаживала за ним, не говоря ничего мистеру Гудвину. Страшные вещи говорил бедный старик в бреду.

— А именно?

— Убийство, измена, щель в ставнях и бог знает что еще. Слушая его, голова кружилась. Он болел два месяца и с тех пор стал таким, каким вы его теперь видели. Но он знает, что помешан, что редко встретите у сумасшедших. Когда он перестает бредить об убийстве, обмане и разных тому подобных вещах, на него находит светлая минута, и тогда он объявляет, что все, что он говорил, ничего не значит, и что не надо обращать внимания на его слова.

— Слышал ли когда-либо мистер Гудвин эти бредни?

— Никогда, насколько мне известно. Старый Калеб со времени своей болезни как будто боится нашего господина. Он никогда не подходит к нему, трясется, когда услышит его голос, и бледнеет, как мертвец, когда при нем произносят его имя.

— Но отчего заболел бедный старик? — с напускным равнодушием спросил Лионель, тогда как каждое слово слуги подтверждало его подозрение.

— Вот это страннее всего, — отвечал лакей. — Вам, должно быть, еще неизвестно, что говорят, будто бы нечисто в северном флигеле нашего дома, и женская прислуга приписывает его болезнь тому случаю, что он видел там привидение.

— Как так?

— А вот как было дело. В один июньский вечер мы сидели за ужином. Ключница заметила отсутствие Калеба и послала за ним младшего садовника, который проискал его несколько часов и нашел около полуночи — без памяти, под одним из окон северного флигеля. И вот люди уверяют, что он, посмотрев в щель ставни, увидал привидение!

— Странно! — задумчиво сказал Лионель.

Рассказ слуги очень интересовал его, но он больше не мог о расспрашивать его, чтобы не возбудить подозрения.

Карета, в которой сидела Виолетта, катилась очень быстро, но миновала сверх ее ожидания поворот на мост Ватерлоо. Виолетта, разволновавшись, что кучер вследствие глупости или незнания повезет ее не надлежащей дорогой, дернула за шнурок, но кучер не обратил на это внимания; карета неслась вдоль по Флит-стрит; девушка отворила окно, но убедившись, что ее голос не действует на кучера, хотела выпрыгнуть, но дверцы кареты были замкнуты, а кучер все шибче погонял лошадей. Дома стали редеть, и вскоре глазам Виолетты открылась полевая бесконечная дорога, обсаженная с обеих сторон деревьями. Тогда только Виолетта поняла, что стала жертвой низкого обмана, хотя в болезни своей матери она не сомневалась. После двухчасовой быстрой езды карета остановилась у подъезда гостиницы.

Несмотря на позднее время и на то, что в окнах не светился огонь, путешественников, по-видимому ждали: ворота были открыты, и двор освещен. Какой-то человек выпряг усталых лошадей, а другой подвел на смену им новых. Трудно изобразить состояние Виолетты. Она выглянула в окно и заметила невдалеке мужчину высокого роста.

— Кто бы вы ни были! — воскликнула она. — Объясните мне, ради самого Бога, зачем меня привезли сюда? Зачем меня отняли у моей умирающей матери?

Незнакомец приблизился к карете. Плотно надвинутая шляпа и шарф, окутывавший подбородок и шею, скрывали от Виолетты его черты и благодаря темноте не дали ей узнать маркиза Рокслейдаля, которого вдобавок она видела только вскользь на этом вечере.

— Умоляю вас, — продолжала Виолетта, — если в вас не угасло чувство человеколюбия, отвезите меня в Лондон к моей матери.

— Успокойтесь, сударыня, — отвечал незнакомец, — мать ваша здорова.

— Благодарю, благодарю тебя, Боже! — воскликнула Виолетта. — Но это письмо, это письмо от доктора?

— Это письмо, в свою очередь, вымысел, который вы простите, когда узнаете его причины.

Лошади между тем были запряжены, и Виолетта не успела больше ничего сказать, как маркиз почтительно откланялся и карета понеслась…

Хотя Виолетта благодарила Творца, она пыталась разъяснить эту тайну. Будь у нее какой-нибудь обожатель, она отнесла бы свою загадочную поездку к похищению, но так как этого не было, то ей казалось странным, зачем ее увозят из ее скромной жизни с любимой матерью? Но все ее усилия не объяснили ей ее недоумения.

Около трех часов утра карета остановилась у железных ворот, над которыми красовался герб, обвитый натуральным плющом, а пока Виолетта разглядывала эти ворота, звук колокольчика нарушил безмолвие ночи. Явился привратник со связкой ключей, и карета въехала в широкую аллею, переехала мост через широкий ров, наполненный водой, и остановилась у мрачного здания, напоминавшего феодальные замки. Маркиз Рокслейдаль приблизился к карете и помог выйти Виолетте; она бы упала без этой поддержки: эта страшная ночь истощила ее физические и душевные силы.

— Где я и зачем меня сюда привезли? — спросила она.

— Потерпите немного, — сказал нежно маркиз, — вы нуждаетесь в отдыхе и потому отложите вопросы до завтра.

Ответ маркиза поразил Виолетту: в нем слышалось торжество волокиты, одержавшего победу над жертвой. Несмотря на всю свою неопытность, Виолетта поняла затруднительность своего положения: ее мужество пробудилось с этим сознанием.

— Зачем привезли меня сюда? — спросила она, отстраняя руку маркиза, — и кто же вы, если решились вступить в заговор против беззащитной девушки?

— Милая мисс Ватсон, — отвечал маркиз, сильно сконфуженный, но все еще силясь поступать сообразно советам друзей, — вы, наверное, простили бы мне весь этот заговор, если бы знали искреннюю любовь, заставившую меня прибегнуть к подобным мерам. Но позвольте мне отложить объяснения до завтра: вы в такой же безопасности под этим кровом, как под тем, под которым спали прошлую ночь.

В этом уверении слышалась истина, да и Виолетта была слишком слаба, чтобы вступать в состязание с маркизом; она почти упала на скамью, стоящую в передней, освещенной тускло горевшей лампой; воздух в ней был удушлив и сыр; понятно, что маркиз, имеющий шесть прекрасных замков, пренебрегал этим поместьем, доставшимся ему по наследству от деда. Старая ключница встретила в прихожей маркиза с Виолеттой.

— Вы получили мое письмо? — спросил ее маркиз.

— Получила, милорд, и все уже готово к приему молодой госпожи. Какая она маленькая, хорошенькая барыня, но только уж слишком бледна для новобрачной.

— Она отчасти не в полном рассудке, — сказал потихоньку маркиз Виолетте, — вы не обращайте на это внимания.

Виолетта отвечала утвердительным жестом и дружески протянула руку старухе, которая тотчас же повела ее вверх по широкой дубовой лестнице.

Хотя маркиз и снял свою шляпу при входе в зал, но утомление Виолетты и тут не дозволило ей узнать его; в ней жила отчетливо только одна мысль — мысль о побеге. Она последовала за ключницей и не сомневалась в своей безопасности при виде ее доброго, открытого лица.

Комната, куда вошла Виолетта, была мрачная, несмотря на огонь, пылающий в камине. Виолетта в изнеможении опустилась в широкое кресло и, успокоенная обещанием старухи не оставлять ее, уснула.

Разговор со слугой убедил Лионеля, что он обязан узнать тайну северного флигеля в Вильмингдонгалле. Не будь, конечно, Юлии, он не взялся бы за такое расследование, а предоставил дело полиции; при настоящих же обстоятельствах он твердо решился избегать этой крайности, пока сомнение не перейдет в убеждение и не заставит его донести на отца любимой им девушки. Он понимал, как много осмотрительности и силы воли требовала от него эта задача; раздумывая о рассказе слуги, он пришел к убеждению, что старый Калеб был очевидцем какого-нибудь страшного события в северном флигеле. Что это было за событие? Садовник говорил об убийстве, но как могло совершиться подобное убийство, не вызвав подозрений? Жертва не могла войти в дом без того, чтобы ее не увидели слуги, и каким же образом банкир мог объяснить ее исчезновение? Все это дело казалось тайной, которую могли раскрыть только терпеливые и продолжительные розыски. Чем больше Лионель думал об этом деле, тем сильнее убеждался, что ему никто не мог быть полезнее старой домоправительницы, родственницы Калеба, жившей уже двадцать лет в семействе Гудвина и знавшей, конечно, не одну его тайну. Лионель решился сблизиться с ней при первом удобном случае, и неожиданное обстоятельство ускорило это сближение.