Но сейчас она не в состоянии была думать о статье для «Голой сути». Думать она могла только о красивом воине из племени Осаге, который собирается разделить с ней очередной кусок мяса.

Он ее любит. Он ее поймет. Он обрадуется журнальной публикации… или нет?

Лагерь погрузился в кипучую деятельность. Скай и Вулф забрали свои вещи из типи и смотрели, как мужчины скатывают парусиновый верх с последнего из типи и грузят в кузов грузовика. Как быстро прошел уик-энд, подумала Скай. Даже не прошел, а пролетел.

Она уедет с пау-вау рода Волка, увозя с собой воспоминания о красной земле, желтой траве, о летящем по ветру запахом орехового дымка. Воспоминания о подарках, которые они с Волком вручали отъезжающим Осаге. Традиционных подарках, подносимых хозяином и хозяйкой пау-вау.

— Салли так понравилась коробочка с красками, — улыбнулась она Вулфу.

— Конечно, понравилась. Может быть, в один прекрасный день мы увидим кое-что из ее работ в Оклахомской галерее.

Скай вдруг ощутила внезапный прилив гордости. Словно ее пронзили насквозь солнечные лучи, словно она, как мать, гордилась многообещающим ребенком. Обещание — это сделка с будущим. Осаге вновь расцветут, как гордая нация. На ежегодник пау-вау их легенды будут передаваться из уст в уста. Пока будут дети, подобные Салли, будет жить и наследие племени Осаге.

— Они, действительно, принадлежат нам, не так ли? — Она почувствовала, как рука Вулфа схватила ее за руку, задержала ее в крепком пожатии, и они слились в тайном объятии.

— Я осознал, что ты все понимаешь, когда увидел, как ты баюкаешь сына Золотого Початка. — Рука его стиснула ее руку еще сильнее, и это стало гораздо более интимным посланием друг к другу, чем слова, которые они могли бы произнести. Слова им были не нужны. Целительная любовь ощущалась ею в его прикосновениях. Искры любви излучали его серые глаза.

— Ты справился с горем после смерти Фэйт, занявшись другими своими детьми, — проговорила она. — Другими нашими детьми.

Он усилил нажим. А когда он поднял ее руку, то она почувствовала каждым пальчиком радость от его поцелуя.

Они постояли какое-то время, раскланиваясь с волнами отъезжающих Осаге и следя за отбывающими грузовиками.

— Им понравился шелк. — Она знала, что метры красного, желтого и голубого шелка, смотанного в бобины, перевязанные ярко-красными сатиновыми ленточками, вернутся на следующее пау-вау, как рубашки племени Осаге.

— И еще мороженое, — добавила она.

Новое пожатие.

— Мороженое — это тоже одна из традиций племени Осаге? — поддразнивала она.

— Станет после этого пау-вау.

— А как тебе удалось его раздобыть?

— Золотой Початок и кое-кто из мужчин съездили в город.

— А я-то думала, куда он пропал. Идея была ведь твоя, верно?

— Учиться надо весело. А что может быть веселее шоколадного мороженого в вафельном стаканчике?

Еще одно пожатие, на этот раз, ее.

— Грустно наблюдать за тем, как разбирают и увозят типи, — прошептала Скай, чувствуя, как стягивается кожа на груди в тех местах, где высохла голубая краска. Голубая краска, знак его любви. Его гордости за нее. Она задумалась, помнит ли он, как соприкасалась их кожа и приобретала цвет ярче, чем сотня солнц.

— Всегда настанет следующий год и новое пау-вау. И новые картинки. — Он дотронулся до ее уха, заставив серебряные перышки волшебного колеса зазвенеть. — Салли не единственная, кто будет разочарован, если ты на будущий год не поедешь в Похуску и не пропоешь хвалу Крадущемуся За Добычей Волку.

Крадущийся За Добычей Волк. Так назвало его племя, таково его настоящее имя, которое она узнала в первый же день приезда на пау-вау. Тогда это словосочетание показалось ей странным. Теперь имя звучало правильно. Естественно. Мудрая Тита поняла, что Скай влюбилась в собственного мужа. В своего Крадущегося За Добычей Волка.

— Интересно, чем мы будем заниматься в это время в будущем году?

— А что бы ты хотела делать в это время, Скай?

Сердце у нее закрутилось, как клубок вышивальных ниток. Еще на прошлой неделе единственным, о чем думала Скай, была «Голая суть». Но теперь ее ум и сердце заполонил мужчина, стоящий рядом с ней, и та жизнь, которую она хотела вести вместе с ним. Она держалась за его руку, не решаясь высказать свои чувства вслух. «Ночная Птица, скажи ему, что я чувствую. Пусть мой Крадущийся За Добычей Волк знает, что у меня на сердце», — молилась она.

Он сразу же все понял, точно он слово за словом читал ее мысли.

— Я тоже люблю тебя, Скай. Сильнее, чем ты думаешь.

Еще одно пожатие, на этот раз, одновременное. Прошло еще одно мгновение, и они, держась за руки, проследовали к серебряному, хромированному «Харлею».

— Думаю, что календарь «Голой сути» ожидает сногсшибательный успех. Алисон наверняка поработала на славу. — Скай смотрела за тем, как он надевает зеркальные очки. — Ты ведь позволишь мне использовать этот снимок?

— Там, где я голый? Но ведь ты на самом деле не думала им воспользоваться?

Она окинула его самой хитрой из улыбок.

— А, может быть, и думала?

— Тогда тебе придется подретушировать набедренную повязку.

— Мужчина из племени Осаге вдруг засмущался?

— Тот снимок, где я танцую, тебе придется переснять.

— По традиции, исполнитель танцев племени Осаге надевает рубашку и леггинсы.

— Какой позор! А мне нравится, как сверкает твоя кожа. И эти перья. — Она обмахнула лицо. — Ты весь горишь, Крадущийся За Добычей Волк. Ты самый настоящий адский пламень.

Он подтянул ее к себе. Поддерживая снизу руками ее зад, он вмял ее в себя, чтобы она ощутила его член.

— Если я умею разжигать в тебе костер, о, женщина.

— Ты умеешь.

Солнце высветило серебряную волчью лапу и девиз «Пленных не берем» на боку мотоцикла. Здесь не было пленных, загоняемых силком, только возлюбленные, мужчина и его жена, безоговорочно сдавшиеся друг другу. Зазвенели металлические замки «молний» на их куртках, когда она притянула к себе его лицо для последнего, предотъездного поцелуя.

Дорога назад, в Огасту, казалась бесконечной, хотя они и прибыли в рекордный срок. Вулф завел «Харлей» на задний двор, выключил мотор, поставил на упор и снял очки.

— Первый, кто голым добежит до душа, выигрывает, — крикнул он, прыгая через ступеньки крыльца. Она отперла дверь и ринулась в дом. Вулф последовал за ней, захлопнув за собой дверь.

— Душ. Горячий, долгий душ. — Она бросила куртку на кухонный стол. На стол выскочила записная книжка, попрыгала по столешнице и замерла подле пустого голубого кувшина.

Она так и застыла, глядя на раскрывшиеся странички. Странички, где были зафиксированы данные о сделанных ею снимках и где были записи-заготовки для журнальной статьи по поводу пау-вау.

Он встал у нее за спиной.

— А это еще что?

В голове стало пусто. Губы отказывались повиноваться.

— Вулф, я давно собиралась рассказать тебе кое о чем.

Он подался вперед, откинул ей волосы и поцеловал в шейку. Она задрожала, по рукам побежали мурашки, словно пятнышки от загара.

— У нас еще много времени для разговоров. — Он игриво шлепнул ее по «мадам Сижу». — Лезь наверх, а я пока что приготовлю перекусить. Мы будем умирать от голода после… после занятий любовью и душа.

— Но, Вулф…

— Давай, женщина!

Она засунула записную книжку на прежнее место, в карман куртки и направилась в верхнюю спальню. Возможно, он прав. Куда спешить? Она расскажет ему про материал для «Голой сути» попозже.

— Быстро. — Она скинула мокасины. Деревянный пол показался ее босым ногам чужим и странным. Слишком цивилизованным. Слишком обязывающим. Она добежала до спальни и стянула с себя джинсы, майку и штанишки. Ее желание попасть как можно скорее под душ пропало, как только она увидела себя голой в зеркале туалетного столика.