— Миранда! Я познакомился с одной женщиной.

— С женщиной?

— Агнес. С прачкой из Боснии.

— А-а, с этой блондинкой! И что дальше? Она будет… — Миранда вдруг напряглась, положила зеркальце и повернулась ко мне. — Она будет жить с нами?

— Я еще об этом не думал…

— Нет! Я не хочу!

— Но…

— Нет!

— Миранда…

— Нет! — крикнула она и топнула ножкой.

Я даже сам не ожидал, но ее выходка так меня разозлила, что я крикнул в ответ:

— Если я этого захочу и она согласится, мы тебя спрашивать не станем!

Миранда сверкнула на меня глазами и отвернулась. Я положил ей руку на плечо, она ее стряхнула. Я схватил ее за плечи, повернул к себе и, взяв за подбородок, заставил посмотреть мне в глаза.

— Ты думаешь, я забуду твою маму?

Она медленно кивнула.

— Я никогда ее не забуду. Обещаю! Но ты тоже должна мне кое-что пообещать. Не говори никому об Агнес, ладно?

Миранда удивленно глянула на меня:

— Хорошо, я обещаю.

Я весь день спрашивал себя, почему Миранда мне солгала. Даже слепому было видно, что она не думала о матери.

За ужином в тот же самый вечер Джованни взахлеб рассказывал, какие выгодные сделки с шерстью ему удалось провернуть. Он одарил прислугу всякими безделушками, привез герцогу Федерико из Германии золотой шлем с драгоценными камнями и вовсю похвалялся своей новой одеждой, особенно английским камзолом, который сшили так искусно, что он скрывал его горб.

— Я пробыл в Лондоне всего неделю. — Джованни вздохнул. — Посол в Париже давал обед в мою честь, n’est-ce pas  [31]? Одна голландская графиня хотела выйти за меня замуж, но — s’blood!  [32] — там жуткая холодина, n’est-ce pas?

Каждое предложение начиналось или кончалось словами «n’est-ce pas», «Voila!»  [33]или «s’blood!», так что слуги еще долго называли его за спиной «мисс Неспа». Он сказал Федерико, что пора заплатить папе индульгенцию за его, Джованни, кардинальскую шапку. Герцог пожевал губу и ничего не ответил, но, как говорится, его молчание было красноречивее слов, и с этого началась моя дорога в ад. Что ж, на все воля Божья, конечно.

Вернувшись из дальних краев, Джованни привез с собой кукол, одетых по последней моде. Его сестра Эмилия отдала их своему портному, чтобы тот скопировал фасон, а затем подарила кукол дочери придворного. В прошлый раз повезло Джулии, подружке Миранды. На сей раз куклы достались дочке Пьеро.

— А мне никогда не подарят кукол, — надулась Миранда.

— Почему ты так решила?

— Потому что ты дегустатор!

Она выплюнула эти слова так, словно они были отравлены.

— Неблагодарная! — крикнул я, схватив ее за руку. — Ты ешь дважды в день и спишь на кровати под крышей! Трижды в неделю ты ходишь на занятия. А я, между прочим, каждый день сталкиваюсь лицом к лицу со смертью! Ты поэтому не хочешь, чтобы Агнес жила с нами? Потому что она прачка, да?

Миранда прикусила губку. На глазах у нее выступили слезы.

— Моя рука! — прошептала она.

В гневе я так крепко сжал ее руку, что аж косточки затрещали. Я отпустил ее, и Миранда выбежала из комнаты. После этого она не разговаривала со мной несколько дней.

— У тебя нет оснований дуться, — сказал я. — На самом деле это ты меня обидела!

И тем не менее она отказывалась со мной говорить. Спасла меня Агнес, которой в голову пришла замечательная идея.

— Ты говорил, что был дровосеком, — сказала она. — Вырежи ей куклу из дерева!

Несмотря на то что Миранда не хотела ее признавать, Агнес по доброте душевной придумала, как ее утешить. Забравшись вместе с ней в тот день на вершину холма, я нашел старый ольховый сук и, пока Агнес спала, вырезал из него куколку. Потом, взяв на кухне ягодного сока, нарисовал нос и рот, раскрасил ноги, руки и волосы. Агнес нарумянила кукле щеки, и когда та была готова, я положил ее на кровать Миранды, а сам спрятался неподалеку. Я услышал, как Миранда вошла в комнату — а через миг дверь распахнулась, и она выбежала с криком:

— Babbo! Babbo! Какая прелесть!

Она держала куклу в руках, покрывая ее поцелуями.

— Феличита! Я назову ее Феличита!

И закружилась по коридору с сияющими глазами, как обычно, когда была счастлива.

Я хорошо помню тот день, поскольку за ужином Джованни вновь потребовал, чтобы Федерико заплатил индульгенцию за его кардинальский сан. Он говорил с таким жаром, что у него запотели очки. Сняв их, чтобы протереть, Джованни уставился на Федерико полными злобы выпученными глазами. Федерико доел мясо, а затем, бросив кость Нерону, заявил:

— Я не дам этому козлу ни единого скудо, и точка!

— Ты нас оскорбляешь! — заверещала Эмилия. — Если бы не мое приданое и не мой брат, этот замок погряз бы в нищете!

Федерико медленно поднялся, утирая рукавом жир с подбородка. Я стоял у него за спиной. Он резко развернулся, стукнул меня кулаком по лицу и сбил с ног. Не откатись я в сторону, он зашагал бы прямо по моему телу, клянусь! Придворные быстренько побежали за ним. Никто не хотел оставаться с Джованни, который задумчиво сидел за столом, в то время как Эмилия что-то шептала ему на ухо.

Porta! Сколько можно держать крышку на кипящем котле? Что-то должно было случиться. Я не знал, что и когда, но был уверен, что добром это не кончится. Хуже того — я нутром чуял, что мне достанется по первое число. Я не мог спать. Любая мелочь — дырочка на лосинах, слишком горячее блюдо, резкое слово, — на которую раньше я не обратил бы внимания, задевала меня. Поэтому, когда Миранда со слезами заявила, что Томмазо бросил Феличиту на пол и сломал ей руку, я готов был убить его.

Я нашел юношу прямо перед вечерней в маленькой часовенке собора Святой Екатерины.

— Уго! — сказал он, проглотив кусок яблока. — Я ждал тебя.

Я не ответил. Томмазо оглянулся, чтобы удостовериться, что мы одни.

— Федерико опять отказался платить индульгенцию за Джованни.

Если этот плут думал, что я попадусь на его дурацкие уловки, то он глубоко ошибался.

— Подожди! — воскликнул он, когда я взобрался на скамью. — Ты знаешь, что из Венеции едет мать Джованни Пия?

— Ну и что?

— Из Венеции! — повторил он так, словно я никогда не слышал это название. — Это город отравителей. У них есть прейскурант. Двадцать золотых за убийство торговца, тридцать — за солдата, сотня — за герцога.

— Откуда ты знаешь?

Он пожал плечами с таким видом, словно об этом знали все.

— Мне Лукка говорил.

— Эта Пия везет с собой отравителя?

— Как знать? Разве ты на месте Джованни…

Он осекся, но я и так все понял.

— Мне кажется, ты все это придумал, чтобы избежать порки.

Томмазо хлопнул ладонью по лбу, а потом всплеснул руками так, словно я ужасно его обидел.

— Ты же сам просил меня быть твоими глазами и ушами!.. Что ж, дело твое. — Он выбрался в проход между скамьями и направился к двери. — Только не говори, что я тебя не предупреждал!

Я не погнался за ним, поскольку по крайней мере часть его слов была правдой. Все знали, что в Венеции больше отравителей, чем в Риме — римлян. Они целыми днями придумывали все новые отравы и жаждали их испробовать. Купить яд мог любой вельможа или богатый купец — были бы деньги. А у Пии они были. Я закрыл глаза, чтобы помолиться, однако передо мной появился не лик Божий или Пресвятая Богородица, а ухмыляющаяся физиономия моего брата Витторе.

Ужин был похож на мой первый банкет во дворце. Я жевал, как обреченный. Желудок у меня съежился. Каждое новое блюдо вызывало у меня все больше подозрений, и я так перетрясся от страха, что, когда подали молочный пудинг, я его понюхал, поднес поближе к глазам, повернул чашку другой стороной, снова понюхал, подцепил чуточку на палец, попробовал и сказал:

— Молоко сдохло.

Нижняя губа Федерико упала на подбородок.