Одна из причин поражения царского войска была до банальности проста: сказалась спешка, в которой оно было собрано. Никто не думал, что война затянется, и запасы истощились быстро, а воевать осенью дворяне из «далних городов» Новгорода, Пскова, Великих Лук и Торопца не хотели. Им, а также поддерживавшим царя Василия Шуйского дворянам Замосковного края нужно было вернуться домой до начала осенней распутицы или, по крайней мере, до первых зимних холодов. Ратные люди, остававшиеся под Ельцом, «запасы столовыми велми оскудели и купили чети сухарей по 9-ти рублей и больши. И от тое скудости многие размышленья стали» [215]. Действительно, служилому человеку было о чем «поразмышлять», если все полученное перед походом жалованье он должен был потратить на свое обеспечение. Так голод вкупе с решительным походом всех «северских, полевых и зарецких городов» во имя царя Дмитрия заставил отступать полки царя Василия Шуйского.
Вслед за войском, отступившим под ударом отрядов Ивана Болотникова и Юшки Беззубцова из-под Кром, и другая часть армии царя Василия Шуйского, воевавшая под Ельцом, тоже отошла к столице. Во время этого отхода стало выясняться, что далеко ушедшие от Москвы царские полки оказались во враждебном окружении. Проявилась «шатость орлян», державшихся только из-за присутствия в городе сотен новгородских детей боярских из Бежецкой и Шелонской пятины. Не удержался Новосиль, куда не пустили отходившего от Ельца князя Михаила Кашина, «а целовали крест вору, кой назвался царем Дмитреем». Главного воеводу елецкой рати боярина князя Ивана Михайловича Воротынского дворяне самовольно покинули в Туле («все поехали без отпуску по домом») из-за того, что там тоже «заворовали, стали крест целовать вору» [216]. У войска, уходившего от Кром и Орла, осталась одна дорога к Москве через Калугу, но и туда уже дошла агитация сторонников Дмитрия. «И как их Болотников от Кром оттолкнул, — писали составители разрядных книг, — а от Ельца князь Воротынской отшол же; а воры собрався пошли г береговым городам» [217].
Именно в калужской земле и произошло первое большое столкновение с отрядами болотниковцев, наступавшими на Москву. Положение самой Калуги было неопределенное, туда отошли дворяне замосковных служилых «городов» и новгородские дети боярские, но они не хотели воевать дальше, видя происходившую повсюду присягу Дмитрию. Царь Василий Шуйский посылал «уговаривать» их остаться на службе, но не особенно преуспел в этом. Сначала посланный в Орел воевода князь Данила Иванович Мезецкий встретил отступавшее войско уже у Лихвинской засеки. Потом в Калугу с той же целью «уговорить» уездных дворян продолжать войну были отправлены полки под командованием царского брата князя Ивана Ивановича Шуйского, боярина князя Бориса Петровича Татева и окольничего Михаила Игнатьевича Татищева (одного из главных участников майского переворота). Войско царя Василия Шуйского состояло из «дворян московских, и столников, и стряпчих, и дворовых людей», то есть в него входили самые отборные служилые люди из Государева двора, а также служилые люди дворцовых чинов. Риск царя Василия Шуйского оправдался, и с этим войском, включавшим как московские полки, так и ту часть армии, которая пришла из Кром и Орла, царские воеводы нанесли поражение «ворам» «усть Оки реки на Угре» 23 сентября 1606 года. Однако это не остановило войну с Иваном Болотниковым, который действовал «сослався с колужены». Победителям все равно пришлось оставить Калугу и отойти в Москву. Объясняя причины происшедшего, современник очень точно заметил: «А воеводы пошли к Москве, в Колуге не сели, потому что все городы украинные и береговые отложились и в людех стала смута» [218].
Война с восставшими подошла к линии городов старинного «берегового разряда»: Кашира — Серпухов — Коломна. Положение царя Василия Шуйского осложнялось еще тем, что ближайшие города «от Литовские украйны» — Вязьма и Можайск — «смутил» некий Федька Берсень. В Переславле-Рязанском собралось объединенное войско во главе с Истомой Пашковым и его «ельчанами», головою тульских дворян и детей боярских Григорием Сумбуловым и воеводой рязанского служилого «города» Прокофием Ляпуновым [219]. В отличие от другого отряда под началом Ивана Болотникова, в войске, собранном в Переславле-Рязанском, стало особенно заметным присутствие дворянской поместной конницы.
Посланный в Каширу воевода князь Данила Иванович Мезецкий ни в чем не преуспел, «и Коширы не достали же, отложилась». В Серпухов ходили осенью 1606 года с ратью «на воров» бояре князь Михаил Васильевич Скопин-Шуйский, князь Борис Петрович Татев и Артемий Измайлов. Полководческий талант боярина князя Михаила Васильевича Скопина-Шуйского уже начал проявляться, и ему удалось выиграть «бой с воровскими людми на Пахре». Главной же потерей для царя Василия Шуйского оказалось падение Коломны. Укрепления Коломны были взяты с помощью хитрости. Воеводы Истома Пашков, Прокофий Ляпунов и Григорий Сумбулов, видимо, пообещали, что их войско не будет разорять город и уезд. В действительности же произошло обратное. Коломенские жители одними из первых узнали истинное лицо сторонников царя Дмитрия, а царь Василий Шуйский получил возможность использовать коломенский пример в качестве предостережения тем, кто думал ему изменить. В указной грамоте в Муром 27 октября 1606 года говорилось о событиях в Коломне: «Да чтоб вас воры и изменники не оманули и не зделали б над вами так жа, как на Коломне оманом зделали, целовав крест, монастыри и церкви все осквернили и казну пограбили, и оброзы Божьи обругали, оклады ободрали, и дворян и детей боярских, и торговых и всех лутчих людей, жены и дети опозорили нечеловечески, животы розграбили и весь город всяких людей до конца розарили; да и во всех городех, которые городы смутились, те воры також зделали» [220].
Царь Василий Шуйский послал навстречу двигавшемуся от Коломны войску свои полки, но они потерпели поражение под селом Троицким [221]. Река Ока и города «берегового разряда» оказались за спиной восставших. До Москвы оставалось пройти всего пятьдесят верст.
«После Покрова (1 октября. — В. К.) пришли под Москву северских городов люди», — писал в «Домашних записках» князь Семен Иванович Шаховской. Нет смысла вдаваться в спор о точном времени подхода отрядов под предводительством Ивана Болотникова и Истомы Пашкова к Москве, который ведется среди историков [222]. Для убедительного решения этого вопроса необходимы новые источники. Очевидно, что восставшие подходили к Москве разными отрядами, и это могло продолжаться долгое время, вплоть до 28 октября 1606 года, когда в Коломенское пришло целое войско восставших. С этой даты в Москве начали исчислять осаду столицы «разбойниками». Автор «Иного сказания» упомянул, что по возвращении из походов московских воевод «град Москву затвориша, и крепко утвердиша, и тако быша три недели, на брань противу их не исходиша, войские силы ждаху. Они же разбойницы, сие видевше, дерзновение быша, и паки на Коломенское пришедше и ту сташа, и острог в земли крепко учинивше» [223].
В Москве появление на дальних подступах к городу отрядов сторонников царя Дмитрия вызвало шок. Лучше всего об атмосфере потрясения, возникшей при царском дворе и среди самих москвичей, свидетельствует «Повесть о видении некоему мужу духовну». Некий человек пересказал свое «видение во сне» протопопу Благовещенского собора в Кремле Терентию. Тот по его «скаскам» (речам) написал «писмо» и отдал его патриарху Гермогену, рассказав также обо всем царю. Протопоп не открыл имени этого «мужа духовна», которому было видение: якобы тот «заклял деи его именем Божиим, не велел про себя сказывати». В видении рассказывалось о молении Богородицы к своему Сыну, гневавшемуся на народ «нового Израиля» за его грехи: «Понеже бо церковь Мою оскверниша злыми своими праздными беседами, и Мне ругатели бывают, вземше убо от скверных язык мерския их обычая и нравы: брады своя постригают, и содомская дела творят, и неправедный суд судят, и правым убо насилуют, и грабят чужая имения». В видении Господь только обещал пролить свой гнев: «Аз же предам их кровоядцем и немилостивым розбойником, да накажутся малодушнии и приидут в чювство, и тогда пощажу их» [224]. Царь же Василий Шуйский, его «синклит» и «воинство», слушавшие «Повесть» в Успенском соборе, с ужасом должны были понять, что наказание уже свершилось.
