Столкновение царя Ивана Грозного со своим сыном царевичем Иваном Ивановичем 9 ноября 1581 года, приведшее к гибели наследника престола, оказалось поворотным моментом в судьбе не только правящей династии Рюриковичей, но и князей Шуйских. Значимыми становились новые династические расчеты, согласно которым преемником царя Ивана Грозного на престоле должен был стать царевич Федор. Характер царевича Федора, сторонившегося мирских забот еще при жизни брата царевича Ивана, внушал опасения по поводу его способности править. И только сам Иван Грозный, у которого 19 октября 1582 года родился еще один сын, царевич Дмитрий, не давал разгораться борьбе за влияние на будущих наследников.

Вскоре князь Василий Иванович Шуйский должен был испытать, что означала царская опала. Трудно сказать, связано ли это со страстями у трона. В 1582/83 году его по неизвестной причине арестовали и затем отдали на поруки младшим братьям. Р. Г. Скрынников склонен видеть в этом наказание молодому княжичу за «честолюбие, изворотливость и ум» [84], однако источники не дают оснований доя подтверждения или опровержения этой догадки. Одновременно боярин князь Иван Петрович Шуйский снова был отправлен в Псков. Настроение Ивана Грозного, видимо, менялось быстро, поэтому царский гнев был кратковременным, и дело не завершилось более серьезным образом. Напротив, в тот момент царь Иван Грозный усиленно каялся и рассылал по монастырям синодики для поминания людей, казненных по его приказу. В 1583 году князя Василия Ивановича Шуйского вернули из опалы, и он снова был назначен в «береговой разряд», правда, воеводой полка правой руки. Но это не было ущемлением его местнических прав, ибо Большим полком командовал сам боярин князь Федор Иванович Мстиславский, чье первенство никем не оспаривалось [85].

Смерть царя Ивана Грозного, случившаяся 18 марта 1584 года, в одночасье изменила расстановку политических сил. Все задержавшиеся «на старте» честолюбцы, которыми Иван Грозный умело манипулировал, ринулись вперед, оказавшись без многолетнего патрона. Новый царь Федор Иванович казался слишком слабым для тех, кто привык повиноваться одному взгляду тирана. Что случится дальше, никто не знал, очевидно было только, что призрак «боярского своеволия», с которым так долго сражался Иван Грозный, снова возвращался. Именно с этого момента можно отсчитывать время исторического противостояния Бориса Годунова с князьями Шуйскими (и не ими одними), завершившегося грандиозной Смутой в Московском государстве.

Так же как когда-то при малолетнем великом князе Иване Васильевиче, был образован некий регентский совет для ведения дел после смерти самодержца. В него вошел и князь Иван Петрович Шуйский. Об этом согласно свидетельствуют как русские летописцы, так и иностранные наблюдатели. В перечне регентов встречаются еще имена первых бояр князя Ивана Федоровича Мстиславского, Никиты Романовича Юрьева и Бориса Федоровича Годунова. Совет был создан самим царем Иваном Грозным, а цели, которые при этом преследовались, назывались разные: «дабы их, государей наших, воспитали и со всяцем тщанием их царского здравия остерегали» («Повесть, како отомсти», «Иное сказание»); «приказал правити по себе великия Росии царство державы своея и сына своего… Феодора в самодержателстве… умудряти» (Хронограф редакции 1617 года). К сожалению, на русских авторов слишком повлияли последующие события Смутного времени. Из этих источников трудно понять, кто и какую роль играл в регентском совете, что стояло за декларацией о его создании [86]. Англичанин Джером Горсей, рассказывая об этой своеобразной четверобоярщине, кажется, вернее других называет состав «правительства», созданного «по воле старого царя». Во главе его был поставлен Борис Годунов, ставший впоследствии «лордом-правителем», а рядом с ним были князь Иван Мстиславский, князь Иван Шуйский и Никита Романович: «Они начали управлять и распоряжаться всеми делами, потребовали отовсюду описи всех богатств, золота, серебра, драгоценностей, произвели осмотр всех приказов и книг годового дохода; были сменены казначеи, советники и служители во всех судах, так же как и все воеводы, начальники и гарнизоны в местах особо опасных. В крепостях, городах и поселках особо значительных были посажены верные люди от этой семьи; и таким же образом было сменено окружение царицы — его сестры. Этими мерами он (Борис Годунов. — В. К.) значительно упрочил свою силу и безопасность» [87].

На фоне такого определенного свидетельства малоубедительным выглядит описание событий, произошедших после смерти Ивана Грозного, сделанное имперским послом Николаем Варкочем. В его известии, записанном пять лет спустя, в 1589 году, говорилось о том, что царь Иван Грозный вообще исключил Бориса Годунова из числа своих душеприказчиков, «ни словом не упомянул» его и «не назначил ему никакой должности». Эта версия увлекла Р. Г. Скрынникова, построившего гипотезу о желании царя Ивана Грозного развести своего сына царевича Федора с Ириной Годуновой. Другой известный историк этой эпохи В. И. Корецкий тоже писал, что «Шуйские широко использовали против Годунова это завещание». Однако стоит все же согласиться с А. А. Зиминым, считавшим версию Николая Варкоча «недостоверной» из-за ее противоречия «традициям составления великокняжеских завещаний на Руси» [88]. К его аргументам можно добавить то, что современники понимали и прочитывали лучше всего, — участие боярина Бориса Годунова в церемонии венчания царя Федора Ивановича на самых почетных местах. Когда князь Федор Иванович Мстиславский держал царскую «шапку», другой князь Василий Федорович Скопин-Шуйский — «скипетр», Борис Годунов находился рядом с этими первыми аристократами Думы и держал «яблоко» [89].

Очевидно, что со смертью Ивана Грозного наступило новое историческое время, в котором снова стали иметь значение боярские амбиции знатнейших родов. В узком правящем кругу оказались по преимуществу ближайшие царские родственники князья Мстиславские и Шуйские, Романовы и Годуновы. Можно было бы ожидать такого же кризиса, который случился из-за противоборства боярских группировок в 1530–1540-е годы. Однако времена изменились, в Русском государстве остался лишь один удельный князь — царевич Дмитрий, весь немногочисленный двор которого составляли родственники его матери — Нагие. Его пребывание в Угличе, который Иван Грозный хотел отдать в удел своему будущему сыну (если бы таковой появился) еще в браке с Анной Колтовской в 1572 году, не таило бы в себе никакой опасности, если бы не слабость царя Федора и опасения его бездетной ранней смерти. Звучали аргументы, вроде того, что царевич Дмитрий — седьмой жены сын, а следовательно, не имеет канонических прав на престолонаследие (церковь признавала законными только три брака). Впрочем, как покажет время, они смущали только ортодоксов; вся остальная страна еще примет в цари того, кто назовется именем царевича Дмитрия. Главное же изменение состояло в том, что Иван Грозный приблизил к себе и воспитал настоящего преемника — Бориса Годунова. Этот лучший ученик школы Грозного царя, хотя и действовал другими методами, чем его покровитель, со временем достиг той же «высшей власти» и стал крестным отцом великой русской Смуты.

Князья Шуйские, как и другие аристократические рода, не были равнодушными наблюдателями возвышения Бориса Годунова. История столкнула их с «лордом-правителем» почти сразу же, как только улеглись страсти, связанные со сменой самодержца на троне. Удивительно, но ни в одном из преступлений, явных или мнимых, в которых обвиняют Бориса Годунова, он не оставил никаких улик. Все, что нам известно о последовавшей за смертью царя Ивана Васильевича политической борьбе, в том числе с князьями Шуйскими, лишь указывает на «почерк» Бориса Годунова, но никогда и нигде ни один сыщик не смог дойти по этому следу до двора правителя. Где-то по дороге след обязательно обрывался, и Борис Годунов оставался неуязвимым для своих критиков. Он был даже по-своему любим подданными царя Федора Ивановича, отдававшими должное мудрости первого боярина и его стремлению к наведению порядка.