Вечер понедельника. Он не звонит.

Во вторник дождь усиливается. 18 градусов. Чищу пространство между компьютерными клавишами ушной палочкой, обмакнув ее в масло чайного дерева. Потом звоню Ларри. Джил говорит, она у подруги. Потом снова напоминает, что едет в Китай. Она не спрашивает, можно ли оставить мой номер телефона в школе, где учатся дети, на экстренный случай. Не просит звонить детям и проверять, как у них дела, навещать маму и поливать цветы.

Вечер вторника. Телефон молчит.

Я могла бы и сама позвонить, между прочим. На дворе не 1950-е всё-таки. И я не одна из тех, кто играет в игры, – я просто не могу решить, когда именно это сделать. Вечер воскресенья? Слишком рано. Вечер понедельника? Как будто мне нечем было заняться. Позвони я во вторник вечером, и он решил бы, что я нарочно выбрала вторник вместо понедельника, чтобы он не подумал, что я слишком уж заинтересовалась. Когда и во вторник вечером телефон не звонит, я начинаю задумываться – почему? Может, я ему не понравилась? Что, если я шокировала его в постели – вела себя как шлюха? Или не как шлюха? Слишком быстро согласилась на секс? Или у меня слишком волосатые ноги? Наверное, это потому, что с утра мы не занялись сексом. Ему это не понравилось. Или он из тех, кому нужно просто добиться своего один раз? Или он думает, что я такая?

Среда. Переставляю книги на полке, нарушая алфавитный порядок в пользу тематического. Сперва биографии, затем романы, книги по истории, математике и медицине. Естественные науки – в последнюю очередь. На улице хорошая погода. 32 градуса. Чищу жалюзи губкой с горячей мыльной водой. Каждую планку протираю 10 раз. Вечер среды. Он так и не позвонил. В четверг натираюсь губкой, 10 раз провожу по руке до локтя, затем выше локтя, по ноге до колена и выше колена и так далее. Отшелушиваю лицо. Вокруг левого глаза 7 морщинок, вокруг правого – 8. Не так давно было всего по 6 вокруг каждого. Неужели нельзя сделать так, чтобы они появлялись симметрично? Гаденыши прямо-таки плодятся. В отличие от меня.

Может, устроить еще одну генеральную уборку, как мама раньше делала? Хотя я только недавно убиралась.

Я провожу уборку дважды в год: первого января в честь Нового года и первого сентября в честь начала весны. Конечно, было бы лучше, если бы между этими двумя датами был промежуток ровно в полгода, но тут уж ничего не поделаешь.

Несмотря на то что я убираюсь совсем не так, как мама, что-то в моем поведении, несомненно, напоминает ее. Когда я протираю каждый дюйм поверхности от верхней части картинных рамок до нижней части стены, я закрываю глаза, и мне словно снова девять. Помню, в тот день было невыносимо холодно – когда я думаю о детстве, мне всегда помнится холод. Мама бросала мусор в печь, и тепло шло во все стороны. По двору клубился дым, разъедающий глаза, как кислота, и подбирался к простыням на веревке. Я знала, что, когда мама их снимет, они будут вонять гарью, и ей придется стирать их снова. Но она не убирала простыни и не дожидалась, пока прогорит печка, прежде чем их развесить. Обрывки бумаги – листки из детских раскрасок, оберточная бумага из мясной лавки – и даже нитки от одежды воронкой кружились вокруг мангового дерева. Я ворошила пепел палкой и находила обуглившиеся куски пластика и металла – оловянных солдатиков и игрушечную железную дорогу.

В доме все вещи перестали быть устойчивыми и приняли текущее состояние. Раньше они стояли на своих местах и были сухими, а теперь всё – мебель, подушки, шторы – перетекало из комнаты в комнату и с места на место, а мама терла полы и ждала, пока они высохнут, и всё было мокрым. По ее приказу мы с Джил доставали из шкафов белье, старые лекарства и свитера и рождественскую елку из пластмассы. Мама чистила даже тот маленький уголок, где мы хранили льняные салфетки, которыми никогда не пользовались. Моя рука забиралась в те места, куда не проходила пухленькая ручка Джил. Все простыни и одеяла стирались и развешивались на веревку. Они были тяжелые, и с них капала вода. Вытряхивались шкафчики в ванной, проверялись каждый тюбик и каждая коробочка. Выворачивались кухонные ящики, мылись и застилались свежей бумагой. Все пластиковые контейнеры вымачивались, оттирались и потом сушились на солнце. Вооружившись ведром и губкой, мы с Джил промывали москитные сетки, которые мама снимала с высоких окон, балансируя на табурете. Стоя на том же табурете, она мыла лампы, расплескивая повсюду мыльную воду.

Уборка начиналась с самого рассвета, и весь день мы ели только яблоки, потому что для них не нужна была посуда и приборы. В конце концов поздно вечером голая – ведь наша одежда еще не высохла – мама мыла полы шваброй, начиная с дальнего угла и кончая у кровати, куда мы все трое впоследствии падали и где спали без простыней и наволочек. Папа интуитивно предчувствовал начало маминой чистящей лихорадки, как животные чувствуют начало грозы. За день до ее начала он складывал в машину рыболовные снасти и палатку. Если кто-нибудь спрашивал, куда он едет, я отвечала: с друзьями на природу. А сейчас я уверена, что ездил он один.

Даже в детстве я догадывалась, что было что-то, что моей матери очень хотелось смыть, что-то, что нужно было сжечь, выполоскать, оттереть любой ценой. Она не замечала, что всё и так чистое, потому что эти приступы случались с ней слишком часто. При этом в ее действиях были порядок и четкость. Теперь ее энергия куда-то подевалась, и всё, что осталось, – это умение говорить без остановки, не думая и не переводя дыхания. В детстве я не спала по ночам и мастерила ей подарки: обклеивала рамку для фотографий ракушками, раскрашивала обычную кофейную кружку, купленную в магазине. Однажды я вышила на наволочке слово «мама» розовыми наклонными буквами. Я мастерила эти вещи, чтобы увидеть любовь на ее лице, когда потом она их будет чистить или стирать.

Я убираюсь не так. Я делю работу на множество маленьких заданий и записываю их в маленьком блокнотике.

1. Убрать вещи со стола. 10 вещей.

2. Протереть стол.

3. Побрызгать стол чистящим средством и отполировать.

4. Поставить вещи обратно, все 10.

Лучше всего поделить работу так, чтобы можно было выполнять ее между делом, – например, прочитать 10 страниц из книжки и сделать пункт 1, прочитать еще 10 страниц и сделать пункт 2. Потом перейти к другой комнате. Обычно я люблю убираться, но на этой неделе даже уборка не давалась, за исключением жалюзи. Я никак не могла решить, когда и с чего начать.

Четверг, 15.40, погода нормальная, 36 градусов. Звонит телефон.

Пялюсь на него целую минуту. Или мама умерла, или это Шеймус.

– Алло?

– Э-э-э… алло, Грейс? Это Шеймус.

– Шеймус, Шеймус… А… вспомнила: Шеймус с кухонного пола.

– А какой еще может быть Шеймус? С заднего сиденья машины? С кухонного стола? Ты не даешь мне почувствовать себя особенным, Грейс.

– Твои проблемы. У нас тут Шеймусов, знаешь ли, как на параде в честь Дня святого Патрика.

– Ясно. И что я могу сделать, чтобы хоть как-то выделиться из этих остальных Шеймусов?

– Предложи что-нибудь.

– Минутку. – Он закрывает трубку. – Друг, мы такие фильмы не показываем. Нет. Нет у нас говорящих рыб, машин и крыс. У нас тут зона, свободная от антропоморфных существ. Иди-ка лучше в мультиплекс на Свонстон-стрит.

– Ты на работе?

– Ага. Сегодня вообще никого. А жаль. Мы думали, на ретроспективу Пола Кокса [12]народ валом повалит.

– Действительно странно. Родители предпочитают, чтобы их дети смотрели кино про говорящих рыб, а не про вуайеризм и прокаженных.

– Именно. Минутку. – И снова его голос доносится словно издалека: – Приятель, в любом кинотеатре города с тебя возьмут столько же. Я же эти деньги не в карман себе кладу. Ну и не покупай. Взял бы бутерброд из дома.

– Есть чем возмущаться. Небось маленькая кола у вас тридцать восемь долларов стоит.

– Тебе бы у нас понравилось. Если хочешь…