Дело быстро идет на поправку, наш герой начинает все сызнова, ничему он не научился и ничего не понял. И вот на него обрушивается первый тяжкий удар. Его втягивают в преступление. Он не хочет, упирается, но от судьбы не уйдешь.

Он держится храбро, отбивается рунами и ногами. Ничто, Франц, не поможет тебе — покорись своей судьбе.

Бум, бум — перед закусочной Ашингера на Алексе бухает паровой копер. Он вышиною с дом и шутя забивает в землю железные сваи.

Февраль месяц. Мороз. Люди надели теплые пальто. У кого шуба есть — те в шубах, у кого нет — те, стало быть, без шуб. Дамочки все в тонких чулках, мерзнут небось, зато красиво.

Вся шантрапа куда-то попряталась от холода. Когда потеплеет, выползут опять изо всех углов. А пока сидят где-нибудь да согреваются двойной порцией водки; только какая же это водка? В ней разве что ноги мыть!

Бум, бум — долбит паровой копер на Александерплаце.

Кругом толпятся зеваки. Делать людям нечего — стоят и смотрят, как работает копер. Рабочий на помосте все время дергает какую-то цепь. Тогда наверху что-то хлопает, шипит и ба-бах! — молот бьет сваю по башке. А те, что вокруг копра стоят, — мужчины и женщины и в особенности мальчишки, — радуются, здорово как получается: ба-бах! — сваю по башке. Сваи почти и не видно больше, с ноготок торчит, а ее все по башке да по башке, такая уж ее доля! Вот и вся ушла в землю. Черт возьми, лихо они ее разделали! И удовлетворенные зрители расходятся.

Всюду настланы доски. Перед универмагом Тица стояла бронзовая Беролина [7]с протянутой вперед рукой, бабища, что твой слон! И ту куда-то утащили. Может быть, перельют и наделают из нее медалей.

Словно черви копошатся рабочие в земле. Сотни их тут! И роют и возятся днем и ночью, не переставая.

Дзинь-дзинь — по дощатому настилу громыхают трамваи, ползут через Алекс желтые, с прицепными вагонами; соскакивать на ходу опасно для жизни. Перед вокзалом городской железной дороги расчистили широкую площадку; отсюда поезда идут в одном направлении — к Кенигштрассе, мимо универмага Вертгейма; хочешь попасть в восточную часть города, — обходи кругом, по Клостерштрассе, мимо полицейпрезидиума. С грохотом проносятся поезда к Янновицкому мосту. А вот паровоз остановился, выпускает пары прямо над пивной «Прелат» — «Пиво «Шлосбрей», вход за углом».

По ту сторону сносят подряд все дома вдоль городской железной дороги. И откуда берется столько денег? Ну, да Берлин город богатый, и налоги мы платим исправно.

Снесли табачный киоск фирмы «Лезер и Вольф» с мозаичной вывеской, а в двадцати метрах дальше она уже опять красуется, и у самого вокзала еще раз. «Торговый дом Лезер и Вольф». Сигары высшего качества на все вкусы: бразильские, гаваннские, мексиканские, марки — «Наша утеха», «Лилипут», № 8 по 25 пфеннигов за штуку, «Зимняя баллада» — в пачках по двадцать пять штук, по 20 пфеннигов за штуку, сигаретки № 10 несортированные, оберточный лист суматрского табака — гордость фирмы — небывало дешево, в ящичках по сто штук — 10 пфеннигов за штуку… Бьем, бьем… побиваем все рекорды нашими сигарами — в ящичках по пятьдесят штук, в картонной упаковке по десять штук, отправка во все пункты земного шара; новинка — сигара марки «Бойэро» по 25 пфеннигов штука, — клиенты в восторге! — Бью, бьешь, бьем в щепы.

Возле «Прелата» есть свободное местечко, там стоят тележки с бананами. Покупайте детям бананы! Бананы — дезинфицированы самой природой, их кожура защищает плод от насекомых, червей и бацилл, за исключением, конечно, тех насекомых, червей и бацилл, которые сквозь нее проникают. Тайный советник, профессор Черни, вполне убедительно доказал, что дети, в первые годы своей жизни питаясь бананами, лучше развиваются. Бью, бьешь, разбиваем.

По Алексу гуляет ветер; на углу, где универмаг Тица, дует со всех сторон. Брр! Мерзость! Ветер, ветер… Несется меж домов, врывается в котлованы, не дает покоя. Хорошо бы укрыться в теплой пивной, да где уж там, ветер и в карманах свистит. А жизнь идет своим чередом — не зевай, пошевеливайся, погода не для прогулок. И вот с утра спозаранку тянутся к Алексу рабочие — из Рейникендорфа, из Нейкельна, из Вейсензее. Холодно ли, тепло ли, ветрено или тихо, — каждый день все то же: наливай кофе, завертывай бутерброды, пора на работу, наше дело — трудиться до седьмого пота, а там, наверху, сидят трутни, спят на пуховиках и высасывают из нас последние соки.

У Ашингера на Алексе большое кафе. Нет у тебя пуза — можешь нагулять, а есть — можешь увеличить по желанию. «Природу не обманешь! Тот, кто пытается улучшить искусственными примесями качество хлебобулочных изделий, выпекаемых из испорченной муки, — обманывает себя и потребителя. У природы свои законы, она не терпит насилия! Почти во всех цивилизованных странах здоровье населения подорвано — это печальный результат потребления недоброкачественных продуктов питания, подвергающихся химической обработке».

«Колбасные изделия высшего качества, с доставкою на дом. На ливерные и кровяные колбасы цены снижены».

А вот интересный журнал, спешите купить — вместо одной марки только двадцать пфеннигов. «Брачная газета», пикантного содержания, только за двадцать пфеннигов. Продавец попыхивает сигарой, на голове у него морская фуражка. Бью, бью, бью…

Из восточных районов города, из Вейсензее, Лихтенберга, Фридрихсхайна, с Франкфуртераллее выезжают на Ландсбергерштрассе желтые трамваи и взапуски бегут к Алексу. № 65 идет от Центрального скотопригонного двора по Большому кольцу — от Веддингплац до Луизенплац, № 76 — из Хундекеле до Хубертусаллее. На углу Ландсбергерштрассе закрылся универмаг Фридриха Гана — устроили распродажу, все вывезли подчистую, а теперь собираются отправить и самый дом к праотцам, Сейчас тут остановка трамвая и автобуса маршрута № 19. А дом, где был магазин канцелярских принадлежностей Юргенса, уже снесли, и на его месте красуется сейчас дощатый забор.

У забора сидит старик с медицинскими весами. Проверяйте свой вес! Всего — 5 пфеннигов.

О возлюбленные братья и сестры, кишмя кишащие на Алексе, остановитесь на минуту и загляните в щель в заборе рядом с упомянутыми весами: на том месте, где недавно еще был богатый магазин Юргенса, вы увидите груду щебня. А универмаг Гана еще стоит. Безлюдный, опустевший, выпотрошенный, только какие-то красные лоскутки и бумажки прилипли к стеклам витрин. Из праха рожден, и прахом станешь; стоял здесь когда-то прекрасный дом, а ныне никто и не вспомнит о нем. Так погибли Рим, Вавилон, Ниневия, Ганнибал, Цезарь, все пошло прахом, помните это. Позвольте, позвольте, во-первых, в наши дни производятся раскопки этих городов, — посмотрите, вот иллюстрации в последнем воскресном номере газеты, а во-вторых, эти города выполнили свою миссию и их сменили другие. Так было, так будет. Ведь не станете же вы горько оплакивать свои старые брюки, когда заносите их до дыр. Просто пойдете и купите новые. На том мир стоит!

На площади безраздельно властвует полиция. Она представлена здесь в нескольких экземплярах. Каждый «экземпляр» с видом знатока поглядывает то в ту, то в другую сторону. Правила уличного движения он знает наизусть, будьте покойны. На ногах у него краги, справа висит резиновая дубинка; вот он поднимает руки и вытягивает их в направлении с запада на восток: север и юг пусть обождут, а восток переливается на запад и запад на восток. Затем «экземпляр» автоматически переключается, и уже север переливается на юг, а юг на север. Мундир у шупо скроен в талию, сидит как влитой. По знаку «экземпляра» через площадь бегут по направлению к Кенигштрассе человек тридцать всякого звания, часть из них оседает на площадке у остановки трамвая, а другие благополучно достигают противоположной стороны площади и идут дальше по дощатому настилу» Столько же людей двинулось им навстречу с запада на восток; и здесь никто не пострадал, все благополучно доплыли до противоположной стороны.