– Помолчи, Каролина! Дай Элизе рассказать!

– Рассказываю. Время шло, и эта образцово-показательная семья благодаря усердному труду и строгой экономии сумела купить участок в пригороде, в как бы элитном месте, где-то в Кламаре или типа того. Там они построили домик.

– Просто мечта!

– Ага, сама говоришь! А когда набралось уже десять лет семейного стажа и пятеро детей, Валери задала мужу идиотский вопрос.

– Спорю, она у него спросила, нет ли в его жизни другой женщины!

– Угадала, Флоранс! И в ответ услышала «да»… само собой.

– Почему это – «само собой»?

– Да потому что иначе и рассказывать было бы не о чем. И тут Валери ляпнула глупость, которую никогда и ни в коем случае нельзя произносить…

– «Выбирай – она или я!» – хором воскликнули Каролина и Флоранс.

– Все-то вы наперед знаете! Да, именно это и сказала. А Поль ответил не так, как ей хотелось, и бросил семью, и сбежал к своей косметичке. Дом продали, и Валери очутилась со своими пятью детишками в трехкомнатной квартире в Ванве.

– До чего романтично!

– Погодите, это же еще не все! И вот… вдруг, перед самым Рождеством, Поль заявляется к Валери с букетом красных роз, падает на колени и… делает предложение своей бывшей жене.

– Только не говори, что она согласилась! – возмутилась Флоранс.

– А ты бы что сделала на ее месте?

– Если бы Франсуа [14]такое себе позволил, я бы заставила его сжевать этот чертов букет до последнего шипа!

– Потому что нет у тебя такого понимания христианских ценностей, какое есть у Валери! А она отдала подогнать свадебное платье, оставшееся от первого раза, и снова сказала ему «да» – на всю оставшуюся жизнь.

– Ну и дура!

– Только и это еще не все! Им хотелось не начинать все сначала, а продолжать с того места, на котором остановились, и они попытались уговорить владельцев их прежнего дома им его продать. К сожалению, те отказали. Тогда они купили участок рядом и построили точно такой же домик с гаражом на две машины.

– Слушать страшно! – отозвалась Каролина. – Бывшая жена Реми вполне могла бы на такое пойти. Но вряд ли ей представится случай.

– А он по-прежнему хочет жить с тобой? – спросила Элиза.

– Куда он денется… Хочет… Потому что воображение у него начисто отсутствует. А мне кажется – бросить мужа ради любовника означало бы просчитаться. Любовник, когда с ним просыпаешься рядом каждое утро, в конце концов становится ничем не лучше мужа.

– Извини, что повторяюсь, но это лишнее свидетельство в пользу верности.

– Святая Флоранс, молитесь за нас, несчастных грешниц! – усмехнулась Каролина. – Неужто никак не поймешь, что если бы ты один раз изменила своему Николя, то конец света точно не наступил? Может разок побаловалась бы – для цвета лица и настроения?

– У меня другие взгляды. С таким же успехом можно приравнять секс к продуктам потребления.

– Ну и что? А как, по-твоему, рассуждают мужчины?

– Пусть рассуждают как хотят. А женщины не обязаны становиться такими же непорядочными, как они.

Я бы с удовольствием послушал еще, мне хотелось, чтобы Флоранс продолжала развивать свою мысль, но подруги беззлобно ее высмеяли и сменили тему. Работа, тринадцатая зарплата, надбавки на транспортные расходы… Официант кружил около меня навозной мухой. Было совершенно ясно, на что он намекает. Мне предлагалось на выбор – заказать десерт за шестнадцать пятьдесят или попросить счет. Вот черт, досада какая! Даже материала для песенки про то, о чем девушки говорят между собой, не набралось! Выложил без малого полсотни евро, а всего-то и узнал, что Каролина собирается дать мне отставку, причем скоро! Что за собачья жизнь! Может, и в самом деле пора отправиться к Доротее с букетом цветов, чтобы разом покончить с оплатой второй квартиры, алиментами и чувством вины за то, что дети растут без отца? Вообще-то девочки в чем-то правы. Наверное, когда живешь вместе, самая желанная любовница превращается в самую что ни на есть занудную супругу, и с этим ничего не поделаешь… Выходит, я все-таки не совсем напрасно потратил время и деньги.

Я расплатился, для ровного счета оставив немножко на чай – плата за маленький урок жизни, благодаря которому мне, возможно, не придется тратиться на развод. И кто мне помешает, пока кормящая Доротея будет прикована к младенцу, плоду нашего примирения, полакомиться двумя-тремя сладкими девочками, укладываясь при этом на ночь в супружескую постель, благоухающую луговой свежестью стирального порошка?

Выйдя из ресторана, я твердо решил взять себя в руки и начал мысленно сочинять письмо Каролине: очень важно не дать ей возможности первой заговорить о разрыве. Разумеется, она не должна заподозрить истинных мотивов моего поступка!

Они в один голос расхохотались, когда Габриэль показал им монетку в пятьдесят сантимов, которую Реми оставил на соседнем столике.

– Вы просто чудо! – воскликнула Каролина.

– А вы – мои самые любимые клиентки. Всегда к вашим услугам, барышни!

И официант удалился, не переставая хихикать.

– Благодаря Габриэлю мы расправились со шпионом меньше чем за тридцать пять минут. Вот идиот! Зарезервировал столик под собственным именем! Даже не постеснялся! Ладно, хватит о нем! Теперь можно наконец перейти к серьезным вещам.

– Да уж! Флоранс, налей-ка винца!

Элиза, Флоранс и Каролина чокнулись, выпили, и… готова спорить – любой мужчина что угодно отдал бы за возможность услышать тот разговор, который начался вслед за этим.

Что? Да вы шутите? Вы в самом деле считаете, что за те пятнадцать евро девяносто пять сантимов, которые стоила эта книга, я открою вам одну из самых бережно хранимых тайн на свете? Послушайте, да за кого вы меня принимаете?!

Элиза улыбнулась своему отражению в зеркале у входной двери. Стекло было усеяно темными точками, и в первую минуту она испугалась: ей показалось, будто это старческие пятна на ее собственном лице. Присмотрелась, успокоилась и навела красоту – пощипала щеки и распустила волосы.

– Ага, попалась! – поддразнила ее Флоранс. – Стоит на горизонте нарисоваться мужчине, сразу пускаешь в ход все средства!

– Уж какая есть, меня не переделаешь! А сама – лучше, что ли? С самого утра суетишься – смотрите-ка, уж такая хозяюшка, просто настоящая домашняя волшебница! Что, боишься, ему не понравится твое гнездышко?

Элиза угодила в самое чувствительное место, и Флоранс насупилась. За неполных два года эта нормандская хижина сделалась гордостью и средоточием ее жизни. Ей случалось по ночам лежать без сна, выбирая цвет плитки или обдумывая, что еще можно сделать в саду. Раньше, и очень долго, излюбленной темой разговоров у нее были дети, она с удовольствием повторяла их словечки, с притворной скромностью хвалилась их успехами, теперь же она с упоением описывала новые занавески или хвасталась удачными покупками в лавках местных старьевщиков. Удачными? На самом-то деле она попросту разорялась, скупая всякое барахло и оказывая явное предпочтение вещам, которые передаются из поколения в поколение. Флоранс нравились белье с вышивкой, столовое серебро, стеклянная посуда, а больше всего писанные маслом изображения степенных незнакомцев, и лишь страх перед разоблачением удерживал ее от того, чтобы выдать их за подлинные фамильные портреты.

Развалюху, населенную летучими мышами, она превратила в идеальный загородный дом, где все было продумано до последней мелочи: тут тебе и медные тазы на стенах желто-голубой кухни, тут тебе и старинные краны в ванной. Николя в конце концов наскучило все выходные напролет что-нибудь мастерить, а потом из воскресенья в воскресенье часами торчать в вечерних пробках, зато Флоранс просто расцветала на фоне вощеного ситца и искусственно состаренных терракотовых плиток. В этой обстановке, созданной ею самой, но словно сошедшей со страниц глянцевого журнала, она могла сочинить себе прошлое, выдумать детство с целым хороводом кузенов, обожающих ездить верхом, и бабушкой с безупречными манерами, принимающей в своем поместье благовоспитанных внуков. На самом деле, если не считать блеклых воспоминаний о летних лагерях, в памяти Флоранс сохранились лишь убогие кемпинги да августовская смертная скука квартала дешевых домов, и, невзирая на стремительное восхождение по социальной лестнице, в ее душе так и не затянулась рана унизительного детства, о котором она никогда никому не рассказывала. Так что ничего не знавшей об этом Элизе было не понять утешительного могущества дома, где ни одна дверная ручка не скрывает своего почтенного возраста.