Катрине умолкает, что-то вспоминает, но не говорит об этом.

— Ты попалась на удочку? — спрашиваю я через некоторое время.

— Не на удочку, а на шампанское. — Она смеется безрадостным смехом. — Однажды он подождал меня вечером и пригласил на ночную пирушку. Это было в середине июля. Ты знаешь, город никогда не спит. Он знал одно местечко на набережной. Странный маленький кабачок. Там он подмешал мне в джин с тоником какой-то порошок. Но это только насторожило меня. Его жена была в Холмбю.

Она работала секретарем в каком-то департаменте. Детей у них не было. Все это так банально. На последнем трамвае мы поехали к нему домой. Хочешь знать, что было дальше?

— Конечно, почему бы нет?

Она пожимает плечами. Наверное, она никогда никому этого не рассказывала.

— Мне было любопытно, — продолжает она. — Хотелось распрощаться с детством, выбраться из этой заводи со стоячей водой. Оказаться подальше от маминой смерти, если ты понимаешь, что я имею в виду. Подальше от этого дома скорби, от тебя и отца. Вы копошились, занятые только собой. Жизнь не могла этим ограничиваться. И профессор Аскелюнд стал для меня чем-то большим. Ведь он был старый, опытный человек, а главное, он стал для меня проводником в другой мир, тот, из которого вышла мама и где правила поведения не были начертаны на стене большими буквами.

Катрине опять умолкает.

— И что было дальше? — осторожно спрашиваю я. Катрине смотрит на меня, не меньше, чем я, удивленная нашим разговором. Я еще слишком полон Аней Скууг. Но Аня ушла домой и теперь уже спит. Сегодня я больше ничего не могу для нее сделать. Я сижу в гостиной с собственной сестрой и рад, что она здесь, что в этот вечер мне есть с кем поговорить. Такую Катрине я знаю, но все-таки она для меня загадка. Блестящие глаза делают ее почти чужой, однако я уже начинаю к этому привыкать. И тут я вспоминаю, что однажды сказала Маргрете Ирене, почему-то это пришло в голову именно ей. Она обожает астрологию. Этот разговор произошел в одну из последних наших встреч. Поглядев на меня взглядом, значения которого я не понял, она сказала, что людей, живущих в одинаковых экзистенциальных условиях, тянет друг к другу.

— Ты хочешь сказать, что проигравшие ищут проигравших, а победители — победителей? — спросил я.

— Пожалуй, — ответила она. — Но главное, те, кто жаждет жизни, всегда найдут друг друга, а тот, кто хочет влюбиться, всегда добьется своего и влюбится.

Так ли это верно? Я думаю об Ане Скууг, о том, что когда-нибудь мы будем победителями или побежденными. Что истории, которые мы творим, разведут или свяжут нас. Я раздумываю над этим, когда Катрине углубляется в свою историю, и мы с ней можем говорить об этом потому, что оба пребываем в отчаянии. Наши антенны настроены друг на друга, ведь именно сейчас мы ищем одного и того же, именно сейчас мы очень боимся проиграть.

Я боюсь додумать эту мысль до конца.

Катрине замечает, что я отвлекся.

— Кажется, с тебя хватит? — спрашивает она.

Я быстро выпрямляюсь на стуле.

— Напротив! Я хочу узнать все!

Она кивает, словно в подтверждение своим мыслям. Потом внимательно смотрит на меня глазами старшей сестры.

— Ты хоть что-нибудь знаешь о девушках?

Я не понимаю, какого ответа она ждет.

Она видит мое замешательство и продолжает:

— Я хотела заполучить этого профессора, потому что он мог что-то мне дать, а также была уверена, что я могу дать ему еще больше. Мне нравилось, что он сходил по мне с ума, что рисковал потерять свою налаженную жизнь, что рассказал мне о своей жене, что мы с ним в первую половину дня занимаемся любовью в той двуспальной кровати, в которой он будет спать с нею ночью. Я ее не знала, но у меня кололо сердце, что я так низко ее предаю. Однако это не омрачало радости, подаренной сознанием, что я — самое важное в жизни Вальтера. Он был одержим мною и готов был все для меня сделать. Ты даже не понимаешь, какое впечатление после всех лет, прожитых в нашей семье, на меня производило именно это. Наконец-то я почувствовала, что меня видят, понимают и ценят. Я была готова дать ему все, кроме ребенка. Но об этом ты еще ничего не знаешь, правда? Не знаешь, как секс за одну секунду может занять в голове человека все место и ты, словно в припадке влюбленности, а может, помешательства, начинаешь жить только ради тех коротких безумных часов, которые вы проводите вместе, тех грешных мгновений, которые делают тебя сильнее целого мира, позволяют тебе чувствовать себя непобедимой. Наслаждение беспредельно. Тебе ничто не грозит, никто не умаляет тебя. Потому что есть некто, кто жаждет тебя, а еще потому, что ты можешь ответить ему тем же, хотя и не считаешь, что это любовь на всю жизнь. Ну, и тому подобное. Главное, ты чувствуешь себя молодой и живой и первый раз переживаешь нечто подобное.

— Ты каждое утро приезжала к нему в Желтую Виллу?

— Почти каждое. Во всяком случае, когда Дорте была на работе. Я до сих пор не могу думать о ней, да и не думаю, потому что в наших разговорах ему удавалось обойти свой брак стороной, надеюсь, ты понимаешь, что я хочу сказать. Он жил так, как хотел жить. Университет платил ему столько, что он мог сидеть дома и заниматься Караваджо. Но занимался он мною. И я была счастлива. Это были несколько блаженных месяцев. Он мне столько всего показал. Мы столько всего испытали вместе. Голову мы не теряли. Во всяком случае, я. Я всегда успевала опомниться, но была счастлива. Однако сила моего чувства пугала меня. Мою жизнь грозила залить только одна краска. Я теряла контроль над звуками, которые слышала, и над картинами, которые видела. Не чувствовала времени. Он манил меня планами, книгой, которую собирался написать вместе со мной, — Историю искусств для юношества. Сначала он был недоволен, что я отказалась сдавать выпускной экзамен. Потом понял, что сможет использовать это против меня, все-таки он был глупый интеллектуал. Он обожал такие выражения, как «эпохальный разум», «доказуемый контекст» и «смена парадигм». Но этого избалованного чудака можно было любить. Это было как раз в то время, когда ты меня выследил. Бедный мой братик! Ведь я знала, что ты едешь в том же трамвае. И что ты сел на него на Экравейен, а потом пересел на другую линию в Сместаде, тогда как я пересела на Сёрбюхауген. Я не думала, что ты успеешь там пересесть. А когда поняла, что тебе это удалось, про себя посмеялась. Мне было смешно, что я сижу в трамвае как раз перед тобой. Ты прятался за спинками сидений, а твоя туалетная вода торжественно благоухала на весь вагон. Я вышла на Беккестюа, даже не взглянув в твою сторону, ибо знала, что ты тут, и мне даже нравилось, что ты, наконец-то, проявил ко мне внимание, что думаешь не только о своей музыке, хотя казалось, будто ничего, кроме нее, для тебя не существует.

— И потому проделала то балетное па перед тем, как вошла к профессору Аскелюнду?

— Да. Просто от радости, что меня кто-то видит. Не только старый профессор, но и мой родной братик. Что у меня есть тайная жизнь, принадлежащая только мне, и что в ней столько свободы и удовольствий. А потом начался спад.

Мы сидим и смотрим друг на друга. Ночь на исходе. Скоро солнце встанет и засверкает над лесом на другом берегу реки. Я думаю об ольшанике — как хорошо было бы сейчас посидеть там вместе с Катрине. Но мы сидим в гостиной на Мелумвейен, и это тоже неплохо. Меня не удивляет, что она так открыта, так откровенна, в этом отношении она похожа на маму. Это мы с отцом обычно ходим вокруг да около и не решаемся высказать свое мнение. Катрине рассказала мне многое, и пока она говорила, а я раздумывал, зачем она это делает, в меня закралось неприятное предчувствие. Она пытается сказать мне что-то совсем другое, думаю я, а она подливает вина нам обоим, и отец все никак не возвращается домой из своей конторы. Хороша семейка! Но что же все-таки она пытается мне сказать? Неужели это связано с Аней? Неужели она пытается предостеречь меня против той жизни, к которой я рвусь? Она сообщает мне последние детали своих сексуальных отношений с профессором Вальтером Аскелюндом. Как раз этого мне и не хочется знать, но она продолжает рассказывать, причем делает это так, что у меня мороз подирает по коже от звучащего в ее словах презрения, презрения к тому человеку, и не только к нему, но и ко всем мужчинам, вместе взятым.