Обе девушки со страхом смотрят на меня в тусклом свете. Аня подняла голову. Обе кричат:

— Аксель, что с тобой?

После дебюта Ребекки прошло несколько дней. Я жду Аню на трамвайной остановке. Я точно знаю, в какое время она возвращается из школы. Ей от меня не уйти.

Слякоть. Погода отвратительная. Большие снежные хлопья плашмя ложатся на землю. Но я не отступаю.

Вот она — волосы закручены в узел, в старомодном пальто с капюшоном, которое так ей идет. При виде меня она робко улыбается.

— Ты меня ждешь? — спрашивает она с таким дружелюбием, к которому я никак не могу привыкнуть и которое всегда меня поражает.

— Вообще-то да, — отвечаю я, уже заикаясь. — Мне надо кое-что у тебя спросить.

— Спрашивай, — говорит она, и мы направляемся к Мелумвейен. Непохоже, чтобы ее смущало то, что случилось на Бюгдёе.

— Как думаешь, стоит мне начать заниматься с Сельмой Люнге?

— Конечно, стоит! — говорит она с восторгом и быстро пожимает мне руку.

Мы идем рядом. Мои башмаки промокли от растаявшего снега. Мой зонтик закрывает нас обоих. Я мог бы обнять ее другой рукой.

— Она очень требовательная? — вместо этого спрашиваю я.

— Очень, — задумчиво отвечает Аня. — Она требовательна и непохожа на других, как все великие музыканты. Но ведь так и должно быть.

— Должно? — я быстро поднимаю на нее глаза. Мы проходим мимо Мелума, красивого старого дома арендатора, где живут две пожилые дамы. — Ребекка бросила музыку. Критика была неплохая, она могла бы сделать карьеру, но она выбрала другое. А ты никогда не думала выбрать что-нибудь другое?

— Нет, — не колеблясь отвечает Аня.

Мы проходим мимо моего дома. Эту зиму он еще наш. Я знаю, что отец висит на телефоне. У него появилась дама сердца, но он не хочет говорить нам о ней, делает вид, будто ничего нет. Поставил отдельный аппарат к себе в спальню. О Катрине я, как обычно, ничего не знаю.

Я замечаю, что Аня украдкой глядит на наш дом. Спрашивать глупо, но я не могу удержаться.

— Ты виделась после праздника с Катрине?

Она не отвечает. Я краснею, мне стыдно за нее, за Катрине, за самого себя. Наверное, я зря задал этот вопрос. Но вдруг я понимаю, что Аня о чем-то думает.

— Почему ты о ней спросил? — говорит она наконец, когда мы уже далеко отошли от нашего дома.

— Потому что мне интересно.

Она бросает на меня быстрый взгляд.

— Это не то, что ты думаешь.

— А что?

— Все очень просто. Сейчас у меня в голове только Равель. Концерт соль мажор. Который я должна играть с Филармоническим оркестром. И еще выпускной экзамен. Этого хватит?

— Вполне.

— Катрине — моя близкая подруга. Но ты тоже мой близкий друг. — Она пожимает мне руку.

— Это меня радует, — говорю я.

Значит, она считает, что мне надо заниматься с Сельмой Люнге. Сейчас Аня у меня на первом месте. Мне трудно сосредоточиться. Сосредоточенность появляется у меня время от времени, когда я по вечерам в безмолвной тишине Студии 18 играю Шуберта. Меня пугает решение Ребекки. Оно всех нас пугает. Не менее страшно и то, что она приняла его так быстро и внезапно — лежа на сцене в шикарном платье под «Солнцем» Мунка.

Как-то одиноко продолжать занятия музыкой без нее.

Но Аня осталась. И это самое важное. Хотя мне никогда не забыть то, что я видел.

Я иду в ольшаник.

Все изменилось.

Мой день рождения. Мне стукнуло восемнадцать. Отмечать это событие мы не будем, хотя отец на этом настаивал. Как бы там ни было, они с Катрине приходят утром ко мне с зажженными свечами, кофе и тортом. Как раз то, чего не хватает в пасмурный ноябрьский день, думаю я и вяло им улыбаюсь. Они садятся на край кровати. У каждого для меня подарок. Пластинки. Катрине дарит мне Горовица. Концерт в Карнеги-холл, тот самый, который начат так свободно с ужасными ошибками. От отца я получаю два концерта Моцарта в исполнении Ингрид Хэблер. Я благодарю их. Обнимаю. Обнимая Катрине, я невольно думаю о том, как близко ее голова была от самых сокровенных мест Ани. Думаю о том, чем она уже завладела, и почему Аня так равнодушно к этому относится. Мне хочется поговорить с Катрине, но я отказываюсь от этой мысли. С нее и своего довольно. Она вернулась на работу в Национальную галерею. В настоящее время это единственная опора в ее жизни.

— Спасибо, — говорю я. — Большое спасибо.

— Но разве мы не отметим этот день? — спрашивает отец, и на лице у него появляется что-то похожее на радость. — Я приглашаю вас в Театральное кафе.

— Я бы с удовольствием, но тебе эти деньги пригодятся на что-нибудь более полезное. К тому же у меня другие планы.

Они не возражают. Это было бы бесполезно. И когда они наконец уходят, я счастлив остаться один. Но на что же мне употребить этот день? Я сажусь на диван. Сердце у меня стучит, ведь я уже давно все решил.

Я звоню на Сандбюннвейен. Ничего себе адресок, думаю я. Но именно там живет Сельма Люнге, красивая, умная, известная во всем мире, легендарная. Живет с человеком, у которого волосы торчат во все стороны и который выглядит так, словно он только что встал с постели, и хотя его главный труд называется «О смешном», сам он умеет только хихикать. Она, как и Ребекка, наслаждается своим покоем. Сельма Люнге отказалась от блестящей карьеры. Больше ей не нужно готовиться к концертам. Ни к концерту Брамса с Филармоническим оркестром. Ни к трем последним сонатам Шуберта, в Ауле или в Мюнхене. Теперь она может быть только собой. Ее имя — синоним успеха. Прекрасная, как Мадонна Мунка. Ни один критик не может теперь ее унизить.

— Люнге, — отвечает она по телефону.

— Это Аксель Виндинг.

Она смеется:

— Давно пора.

— Ты ждала моего звонка?

— Конечно.

— Значит, хорошо, что я позвонил?

— Безусловно.

— Когда мне можно прийти?

Она медлит минуту.

— Приходи послезавтра. В начале второй половины дня.

После этого разговора я чувствую себя неприкаянным. Не знаю, что мне делать ни с собой, ни со своим телом. Я сажусь заниматься. Это единственное, что я умею, думаю я. Часы идут. При желании я могу заниматься двенадцать часов подряд. Но занимаюсь только шесть или семь. Я знаю, что уроки в школе кончаются в три часа дня. Я мог бы стать у окна и высмотреть Аню, но чувствую, что мне не следует перебарщивать. Вместо этого я звоню Маргрете Ирене.

— A-а, Аксель! Я только что вернулась домой! Ты меня опередил. Поздравляю с днем рождения!

— Спасибо!

— Какие у тебя планы? Никаких? Прекрасно. У меня для тебя приготовлен совершенно особый подарок. Можешь прийти ко мне к семи? Мама уйдет в свой швейный клуб, папа будет в «Ротари». Я приглашаю на ирландский соус. Надеюсь, ты не откажешься?

Я не отказываюсь. Я уже заметил, что не могу отказаться от Маргрете Ирене, как люди не могут отказаться от своих порочных привычек. Я всегда прихожу к ней подавленным и всегда после этого чувствую себя грязным, но это неудивительно. И это не воображение, а факт.

Однако сегодня я иду к ней даже слишком рано. Нам надо о многом поговорить, хотя нас ждет еще и другое — украденное счастье, обжигающая радость.

Она целует меня в губы.

— Поздравляю, Аксель.

— Не с чем.

— Почему? Восемнадцать лет — это много.

Я ищу глазами подарок, но ничего не нахожу.

— Идем, тебя ждет ирландский соус, — говорит Маргрете Ирене.

Мы едим. Пьем красное вино. Это мой восемнадцатый день рождения. Говорим о том, что случилось. О падении Ребекки на сцене. О приеме после концерта. Маргрете Ирене весела и счастлива.

— Я близко с ним познакомилась. С Арро. Он готов давать мне уроки. Подумай только, стать ученицей Клаудио Арро! Но ты где-то пропадал весь вечер. Что с тобой было, Аксель?