Она сошла с тропинки на склон и побежала, спотыкаясь и цепляясь юбкой за сухие стебли травы и молодую поросль, пока не потеряла башмаки, которые, словно булыжники, покатились по склону один за другим. Из ее рта вырывались рыдания и крики, которые затем перешли в глухие стоны, и она уже не кричала, а только всхлипывала. Девочка скатывалась вниз, не осознавая, что она делает, сплевывая забившуюся в рот землю, смешанную со снегом. Несколько раз она пыталась понять, где она находится, но, объятая ужасом, никак не могла сосредоточиться. Испуганные козы кинулись в разные стороны, дико блея и стуча копытами по замерзшей земле, и сейчас пастушка не знала, ни куда они убежали, ни что с ними случилось. Возле края обрыва девочка встала на колени, В снежной ночи она видела мерцающие огни деревни, словно звезды на небе, которые почему-то оказались под ее ногами. Девочка не знала, что это за деревня, и даже не могла сказать, в каком именно месте в горах, окутанных ночным мраком, она находится.

Из земли, на самом краю обрыва, почти вертикально торчал обрубок наполовину выкорчеванного дерева. Цепляясь за его ствол и сухие ветки, она поползла, чтобы спрятаться за ним.

Вдруг она почувствовала, как дерево задрожало, и поняла, что кто-то пытается забраться на него, наклонив ствол в сторону пропасти. Она замерла. Ствол продолжал покачиваться и наконец сдвинулся. Маленькие пальцы девочки заскользили по коре, цепляясь ногтями за трещины и сучки. Когда девочка обернулась, ее глаза расширились от ужаса: она увидела того, кто навалился на дерево всем весом. Из ее горла вырвался громкий вопль. И в этот момент дерево обрушилось в расщелину.

Она извивалась в объятиях Грегуара, который мял руками ее упругие груди, бедра и округлые ягодицы. Сидя верхом на мужчине, Сильвия видела, как по телу молодого человека пошли судороги, а его лицо исказилось в сладострастной муке. Когда она выгнулась дугой, ему показалось, будто он утонул в ярком медовом сиянии, чувствуя ее присутствие не только на себе, но и вокруг себя. Грегуар был поражен. Он еще никогда не испытывал подобных ощущений ни с одной женщиной. Застыв от всепоглощающего удовольствия, он удивился, что оно не уходило не отступало и длилось, казалось, бесконечно.

Грегуар застонал, скрипнув зубами от невероятного наслаждения.

Она подождала, когда он откроет глаза, обратив на нее свой взгляд, и провела пальцем по крестовидному рубцу который проходил по левой стороне груди и прятался под мышкой.

– Откуда он у тебя? – спросила Сильвия.

– Стрела махоков…

В гостиной кто-то играл на клавесине легкую мелодию, и оттуда доносился беззаботный смех. Пытаясь спеть какую-то песенку, двое мужчин явно фальшивили.

Палец Сильвии перешел к другому шраму, который тянулся от талии до лопатки по правому боку. Она вопросительно посмотрела на него, и Грегуар ответил:

– Медведь. Наверное, я ему не понравился.

– Ах, это был медведь… – прошептала женщина и грациозно склонилась, так что ее грудь коснулась лица Грегуара, закрывая ему глаза.

По тому, как Сильвия держала стилет, было понятно, что она знает, как с ним обращаться. Грегуар напрягся всем телом и покосился на острое лезвие, готовое пронзить его тело. Женщина держала стилет прямо перед лицом любовника, подпирая острие изогнутым указательным пальцем и поддерживая его в равновесии с помощью большого пальца, лежащего на рукоятке из слоновой кости.

В ее глазах светилось странное наслаждение.

– Многие из женщин, которые на самом деле являются не более чем подстилками, не имеют даже понятия о таких вещах и потому сталкиваются с неприятностями, Ты даже не представляешь, шевалье, насколько хорошо проститутка должна уметь себя защитить…

Она приставила кончик стилета к месту чуть ниже крестовидного шрама, оставшегося от стрелы, и, улыбаясь и расширив ноздри, надавила на него, пока не появилась кровь. Ему казалось, что вместе со стальным лезвием, проткнувшим его тело, итальянка пронзила его и своим взглядом. Он не мог отвести от нее глаз, и ее взгляд в желтоватом свете начинавшегося дня странным образом напоминал взгляд волка в разрушенной часовне за мгновение до того, как зверь запрыгнул на высокую стену под громовой раскат выстрелов и свист летящих пуль. Черноволосая волчица улеглась рядом с ним и прижалась своим чувственным ртом к ране, вдыхая запах крови, которая стекала по ее полуоткрытым губам и подбородку, смешиваясь со слюной. Тяжело дыша, она прошептала:

– А это тебе сувенир от меня…

Но чтобы помнить о Сильвии, Грегуару не понадобились никакие сувениры: он еще несколько дней провел в борделе.

С Марианной он увиделся только спустя четыре дня после того злополучного и смутно запомнившегося ужина в замке. Несмотря на все свои усилия, Грегуар так и не смог восстановить в памяти картину «тотемного» вечера и вспомнить некоторые подробности, после чего ему пришлось покинуть графский замок и отправиться на другой праздник. Однако он не решился спрашивать об этом у своих спутников, а те, похоже, не испытывали желания рассказать ему о происшедшем. Если же в разговоре и упоминалось об этом вечере, то маркиз и Мани лишь загадочно отводили глаза и, улыбались, явно не собираясь ничего обсуждать.

Он встретился с девушкой при обстоятельствах, показавшихся ему неуместными для того, чтобы помириться с ней. Все, что Грегуару удалось добиться, – это получить от нее обещание увидеться с ним через две недели но не ранее. Марианна сообщила, что ее мать уедет на некоторое время в Париж, а отец – на лечение в Лангонь. О своем брате она не сказала ни слова.

Однако шевалье оставался в борделе не только для того, чтобы проводить все свое время в страстных объятиях итальянки… Он посвящал ей лишь несколько часов в день.

Тома д'Апше, покинувший заведение мадам Тесьер в первое же утро, вернулся к себе домой. После этого он несколько раз ездил в Менд и Сент-Шели, туда и обратно. Он рассказал своему деду, жаждавшему знать все об охоте на Зверя, о том, что удалось найти в горах шевалье и его «товарищу» и какие следы были обнаружены на снегу. На самом деле именно «товарищ» посвятил поискам почти все свое время, покинув бордель ранним утром, почти ночью, и возвратившись туда вечером. А затем индеец и вовсе уехал из города: он проводил все время в лесу, где иногда передвигался не только верхом, но и пешим ходом. Шевалье сопровождал могиканина всего два раза, а Тома д'Апше – во время первой поездки.

За эти дни земля полностью покрылась снегом, и кое-где уже возвышались огромные сугробы. Иногда ветер поднимал легкие, дрожащие на ветру хлопья, и тогда среди вьюги невозможно было определить, где кончается земля и начинается небо. А если ветры, приходившие издалека, не несли с собой снега, небо так низко нависало над землей, что на нем едва можно было различить тяжелые слоистые облака.

Зверя снова видели в Лажу, но об этом случае предпочитали пока молчать.

За двадцать лье отсюда, в окрестностях Шолхака, он на днях убил ребенка, и его следы тянулись от крестьянского дома до самого леса. Казалось, он как будто знал, что ему нечего бояться, и потому так близко подошел к жилью человека. Следы Зверя заметно отличались от следов собак на ферме, игравших и бегавших там все утро. Собаки, поджав хвосты, отказывались идти по следам, оставленным Зверем, и в конце концов их замело снегом.

Мани вернулся из Шолхака и при встрече с шевалье отрицательно покачал головой. Когда же Грегуар обратился к нему с уточнениями, индеец уверенно сказал:

– Это не волк.

Аббат Сардис вдохновенно читал с кафедры воскресную проповедь, по поводу которой на глазах изумленного Тома Грегуар де Фронсак метал громы и молнии. Святой отец призывал своих овец вспомнить слова, которые Господь вложил в уста Моисея: «Я пришел к вам, подобно медведице, у которой похитили медвежат! Я поглощу ваших детей, подобно льву, и вспорю им животы! Я нашлю на вас злобного Зверя, который поглотит вас и вашу паству и превратит ваши сады в пустыню».