— Мы помещаем чипы погружения именно в эту извилину головного мозга, потому что можем «дотянуться» до нее сверху, хирургически. Лимбическая система гораздо глубже, в нее невозможно вживить чип и сеть.

Келли нахмурилась.

— Значит, самцов шимпанзе…

— Труднее контролировать. Образно говоря, профессор Маттик управляет своим шимпанзе с заднего сиденья.

— В то время как Келли руководит своей самкой из «диспетчерской», которая у женщин рядышком? — Леон уставился в пространство. — Я в невыгодном положении!

Келли усмехнулась:

— Придется тебе играть теми картами, которые сданы.

— Это нечестно.

— Большая Палка, биология — это судьба.

Стая набрела на гниющие фрукты. Шимпанзе охватило лихорадочное возбуждение.

Запах был отвратительным и соблазнительным одновременно, сперва Леон даже не понял почему. Шимпанзе кинулись к перезревшим «грушам» болезненно-сине-зеленого цвета, принялись протыкать и сдирать кожуру, высасывать сок.

Леон с опаской попробовал один плод. Удар последовал мгновенно. Теплое ощущение счастья разгорелось в нем. Ну конечно, фруктовые эфирные масла превратились в алкоголь! Шимпанзе вполне сознательно предались пьянству.

Он «позволил» своему шимпанзе напиваться. К тому же выбора у него просто не было.

Япан ворчал и махал руками, стоило только Леону попытаться отвести его от сочащихся плодов. А чуть погодя Леону и самому уже не хотелось уходить. Он полностью отдался доброй крепкой выпивке. Беспокоиться он будет потом, бултыхаясь в своем шимпанзе, и… Это же вполне естественно, не так ли?

Потом появилась стая рабуинов, и он потерял контроль над Япаном.

Они приближаются быстро. Бегут на двух ногах, без шума. Хвосты подергиваются, они разговаривают друг с другом.

Пятеро сворачивают влево. Они отрезают Эсу.

Большой грозит им. Ляжка бежит к ближайшему, и тот пыряет его рогом.

Я швыряю камни. Попадаю в одного. Он визжит и пятится. Но остальные продолжают бежать вперед. Я кидаю снова, и они идут — и пыль и вой — и хватают Эсу. Царапают ее когтями. Лягают острыми копытами.

Трое тащат ее прочь.

Наши самки убегают, перепуганные. Мы, воины, остаемся.

Мы деремся с ними. Верещим, кидаем камни, кусаем их, когда они близко. Но до Эсы не добраться.

Потом они уходят. Быстро бегут на двух ногах с копытами. Победно вертят хвостами. Дразнят нас.

Нам плохо. Эса старая, мы любили ее.

Самки возвращаются, им страшно. Мы ласкаем друг друга и знаем, — что двуногие где-то пожирают Эсу.

Большой подходит, пытается похлопать меня. Я рычу.

Он Большой! Он должен был остановить врагов.

Глаза его выкатываются, он бьет меня. Я бью его. Он бьет меня. Мы катаемся в пыли. Кусаемся, воем. Большой сильный, сильный, он колотит меня головой о землю.

Остальные воины смотрят на нас, не присоединяются.

Он бьет меня. Мне больно. Я удираю.

Большой успокаивает воинов. Самки подходят, выражают уважение Большому. Касаются его, гладят так, как ему нравится. Он взгромождается на трех по очереди очень быстро. Он чувствует, что он Большой.

Я зализываю раны. Шила подходит приласкать меня. Скоро мне уже лучше. Забываю об Эсе.

Но не забываю, как Большой побил меня. Перед всеми. Мне больно, а Большого вычесывают.

Он позволил им прийти и забрать Эсу. Он Большой, он должен был остановить их.

Однажды я одолею его. Уложу на спину.

Однажды я стану Большим.

— Когда ты освободился? — спросила Келли.

— После того, как Большой перестал метелить меня… э… Япана.

Они отдыхали под ослепительным солнцем у бассейна. Пьянящие лесные запахи, казалось, пробуждали в Леоне тягу к тому, чтобы вновь очутиться там, в долинах пыли и крови. Он вздрогнул и глубоко вздохнул. Драка была такой увлекательной, что ему не хотелось уходить, несмотря на боль. Погружение гипнотизировало.

— Я знаю, что ты чувствуешь, — сказала жена. — Так легко полностью отождествить себя с ними. Я покинула Шилу, когда эти рабуины приблизились. Жуткие твари.

— Зачем вообще было создавать их?

— Рубен сказал, что планировалось на них охотиться, для развлечения — ну как же, нечто новое, бросающее вызов.

— Охотиться?Бизнес готов эксплуатировать любой атавистический примитивизм для… — Он едва не начал читать маленькую лекцию о том, как далеко зашло человечество, но вдруг осознал, что больше не верит в это. — Мда.

— Ты всегда говорил, что люди — разумные животные. Никакая социоистория не будет работать, если не примет в расчет нашу звериную сущность.

— Боюсь, наши худшие грехи полностью принадлежат нам самим. — Леон не ожидал, что пережитое в погружении настолько потрясет его. Такой опыт отрезвлял.

— Вовсе нет. — Келли одарила его надменным взглядом. — Я тут почитала кое-какую внутреннюю информацию станции. Геноцид встречается и у волков, и у шимпанзе. Убийство широко распространено. Уткам и орангутангам известно изнасилование. Даже муравьиустраивают войны и набеги за рабами. Рубен говорит, у шимпанзе не меньше шансов быть убитыми, чем у людей. Из всех священных признаков — речи, искусства, техники и прочего — от зверей-предков мы, бесспорно, унаследовали именно геноцид.

— Ты многому научилась от Рубена.

— Неплохой способ следить за ним.

— Лучше подозревать, чем потом сожалеть?

— Конечно, — ласково сказала она. — Не дадим Африке размягчить наши мозги.

— Ну, к счастью, даже если согласиться с утверждением, что мы — супершимпанзе, в человеческом обществе общение размывает отличия между Нами и Ими.

— И?

— Это притупляет глубинный импульс к геноциду.

Она снова рассмеялась, на этот раз к его вящей досаде.

— Ты недопонимаешь историю. Малые группы все еще убивают друг друга с огромным удовольствием. Что в Боснии, что во время правления Омара Пронзателя… [153]

— Согласен, мелкие трагедии дюжин существуют. Но в масштабе, с которым работает социоистория, усредняя многомиллионное население…

— Почему ты считаешь, что статистика может тебя защитить? — многозначительно поинтересовалась она.

— Ну… без дальнейших исследований мне нечего сказать.

Она улыбнулась.

— В кои-то веки.

— Пока у меня не будет настоящей, работающей теории.

— Той, которая предусмотрит широко распространенный геноцид?

Теперь он понял ее точку зрения.

— Ты говоришь, мне на самом деле необходима эта часть «звериной природы» человека?

— Боюсь, что так. В термине «цивилизованный человек» уже заключено противоречие. Интриги, козни, Шила ворует мясо для своих детенышей, Япан хочет одолеть Большого — все это происходит и во вполне приличном обществе. Люди просто лучше маскируются.

— Не понимаю.

— Люди пользуются своим разумом, чтобы скрывать мотивы. Возьмем, к примеру, главспеца Рубена. Недавно он рассуждал о твоих работах по «теории истории».

— И что?

— Кто ему сказал, что ты этим занимаешься?

— Не думаю, что я… А, ты считаешь, он выясняет, кто мы такие?

— Уже выяснил.

— Мы же здесь просто туристы.

Она наградила мужа загадочной улыбкой.

— Как же я люблю твой вечно наивный взгляд на мир.

Леон так и не понял, были слова жены комплиментом или нет.

Рубен пригласил Леона опробовать новое развлечение в спортзале станции, и Леон согласился. Развлечение оказалось продвинутой версией фехтования с привлечением левитации, создаваемой электростатическими подъемниками. По сравнению со стремительно нападающим Рубеном Леон действовал медленно и неловко. Его неуклюжему телу было ой как далеко до уверенности и грации Япана.

Рубен всегда начинал с традиционной стойки: одна нога впереди, конец меча с контактным датчиком описывает в воздухе маленькие круги. Иногда Леон пробивался сквозь защиту Рубена, но чаще тратил всю энергию подъемника на ускользание от противника. Он не получал от фехтования такого удовольствия, как главспец. Сухой африканский воздух, казалось, отнимал у него силы, в то время как Япан наслаждался им.