Господи боже, да представления не имею.

Бывали моменты, когда он вдруг раздражался, проявлял нетерпение, когда его голос – и выражение лица – выдавали обиду на то, что его удерживают в заложниках, высокомерное отвращение к тому, что кто-то смеет с ним о чем-то разговаривать.

В моем арсенале имелись различные меры физического воздействия, позволявшие сделать его сговорчивым и послушным, но, как правило (хотя и не всегда), строгого взгляда или предостерегающего слова оказывалось достаточно.

О детской смертности, сэр. О несчастных случаях и их причинах.

Иногда, рисуя какие-то вещи, я тем самым заставляю их сбываться. Я проверял. Проводил эксперимент. Я выбрал десять событий с двумя возможными исходами, каждый из которых был помечен как «желательный» или «нежелательный». Перед каждым событием я изображал желательный исход в виде комикса. Одновременно я выбрал десять других событий с желательными и нежелательными исходами, к которым не стал делать никаких рисунков. В результате исследований я выяснил, что в обеих группах – как экспериментальной, так и контрольной – соотношение желательных и нежелательных исходов было абсолютно случайным. Но! Те события, исход которых был предугадан картинками, имели для меня намного большее значение. Вывод: когда я рисую какие-то вещи, я – иногда – заставляю их сбываться.

На мистера Бойла – снова оказавшегося без кляпа – мой метод произвел большое впечатление. Метод, но не заключение. Он сказал, что это ненаучно. В ответ я велел ему заглянуть в конец блокнота. Там он обнаружил картинки. Одни изображали его обритым, с обожженной, в волдырях, рукой; на других он, явно обращаясь к двери, говорил, что с ним обращаются хорошо, на третьих его поливали водой из горелки. Мистер Бойл, щурясь без очков, глянул на рисунки и быстро захлопнул блокнот. В уголках его рта, там, где кляп повредил кожу, запеклась кровь.

Да вы же самый настоящий…

(Я показал на блокнот, соскользнувший с его колен.)Там есть еще.

Я не желаю их видеть.

(Пауза.)Скажите, сэр, а вы составляете план уроков?

Разумеется.

И они всегда проходят так, как вы запланировали?

Да, обычно.

Обычно. (Я позволил себе улыбнуться.)Но не сегодня.

Снова сэндвичи, снова «Фанта». Шоколад. Мистер Бойл смотрел, как я ем. К сожалению, процесс поглощения пищи оказался прерван очередной попыткой полиции вовлечь меня в диалог. Я любезно изобразил готовность поддаться убеждениям. Наконец полицейский заткнулся, и мы с заложником возобновили ученые переговоры.

Как вы думаете, сэр, кто такие привидения? Люди, существующие в памяти живых?

Привидений не бывает.

Господи, да вы меня совершенно не слушаете.

Мне ужасно хотелось сделать ему больно, но для этого пришлось бы опять вставить кляп, чтобы заглушить вопли, а в свете необходимости продолжать урок его рот должен был оставаться свободен. Я подошел к доске, стер схему работы ядерной станции и набросал мелом четыре портрета: мама, папа, Дженис в возрасте семи лет и Дженис-младенец.

Моя семья. Я отошел в сторону, чтобы мистер Бойл, привязанный к стулу посреди класса, смог посмотреть на доску. Все умерли. Сохли, сочли, да сдохли, как сказал бы мой папаша. И в то же время (я поднял мел кверху) вот они здесь.

Обе ваши сестры умерли?

Это Дженис. Она ушла от нас, потом вернулась, потом снова ушла.

Боюсь, я не понимаю…

У вас есть дети, сэр? Маленькие Бойлики?

Слушайте, я не собираюсь…

У нее было острое воспаление оболочек головного мозга. Не всегдазаканчивающееся летальным исходом.

(Пауза.)Сколько ей было лет?

Семь. А мне четыре с половиной.

Мистер Бойл посмотрел на меня. Он откинул голову назад и стиснул руки – они лежали на коленях, и здоровая рука обнимала обожженную, придерживая найденный мною в одном из шкафов кусок ваты, который я разрешил использовать как перевязочный материал. Он поморщился.

У нас две дочери, взрослые.

Учительницы?

Он коротко засмеялся, скорее даже хмыкнул. И покачал головой. Они уже не живут с нами. Мы… моя жена очень по ним скучает.

Я прошел к окну и отвел жалюзи в сторону. В глаза ударил яркий дневной свет. Всмотревшись, я увидел внизу, на спортплощадке, две полицейские машины. Вокруг них стояло несколько человек, все в пуленепробиваемых жилетах. Один наводил на здание школы бинокль, другой прицеливался из винтовки.

Ты скучаешь по Дженис? По сестре?

Я отпустил жалюзи и отошел от окна. Распухшая мембрана – мозговая оболочка – должна была сильно давить ей на мозг. Вы можете себе это представить, сэр?

Он опустил голову, ничего не сказал.

Снаружи – сумерки. Внутри – неоновый свет, он кажется ярче по контрасту с мраком за полупрозрачной тканью жалюзи. Отопление нам отключили. Я еще раз перекусил, молча – спасибо, удалось поесть без участия надоедливого полицейского переговорщика, целый день не дававшего нам покоя. Мистер Бойл тоже молчал – после вопроса про Дженис он лишился разговорной привилегии. Я коротал время, листая книги на учительском столе и набрасывая комиксы. Пару раз мистер Бойл начинал клевать носом, и мне приходилось его будить, обдавая водяной струей из горелки. Теперь он полностью проснулся и сидел, допивая остатки моего кофе и жуя половинку сэндвича с сыром и салатом, которую я ему отдал. Я наблюдал за ним: как равномерно двигаются мускулы его челюстей, как он смущенно стряхивает с губ крошки, как ритмично ходит его кадык. Перед тем как глотнуть кофе, он непременно дул на него, хотя к этому времени напиток, безусловно, должен был остыть. Время шло, температура в комнате неуклонно падала, и постепенно я стал надевать обратно то, что снял днем – толстовку, куртку. Предметы гардероба мистера Бойла были, согласно указаниям, сложены на парте аккуратной стопочкой. Пиджак, рубашка, жилетка, брюки, трусы. Когда он снял с себя всю одежду и положил ее рядом со снятыми ранее носками и ботинками, на пол из кармана пиджака упали ручки. Он потянулся было за ними, но я приказал ему ничего не трогать, закончить складывать одежду и вернуться на место, чтобы я мог снова его привязать. Он повиновался, молча, не оказывая ни малейшего сопротивления, и я примотал его к стулу пластиковым бельевым шнуром.

Я стал рисовать его. Делать анатомические зарисовки: длинные, белые, тонкие конечности; груди, отвисшие, в гусиной коже, почти безволосые; вокруг каждого лососево-розового соска – венчик торчащих волосков; дряблый живот, перечеркнутый по диагонали – от левого бедра к ворсистому лобку – ярким шрамом. Пенис размером и формой напоминал коктейльную сосиску. В свое время на «Фабрике искусств» я видел натурщиков. Сидельцы, так их называли, даже когда они позировали стоя или лежа. Это были мужчины, женщины, молодые, старые, толстые, худые. Обнаженное тело на меня не действует. Тело – всего лишь кусок живого (пока живого) мяса. В школе, на биологии – на половом воспитании – обнаженного тела нам не показывали, как не показывали и фильмов, фотографий, иллюстраций с обнаженными людьми либо совокупляющимися парами. Нам показывали схематическое изображение гениталий в разрезе.

1 – Пенис.

2 – Вагина.

Нам объяснили, каким образом осуществляется проникновение. Я выучил новое слово: «эрегированный». Пенис наливается кровью и становится эрегированным.