В последний день я отправился на чердак (комната Е). Свет там не работал. Я принес фонарик (инвентарный номер Д-17) из чулана под лестницей (координатная ссылка Д-Е5). Посветил. Картонные коробки, старые коврики, чемодан, игрушки, настольная лампа, пустые картинные рамы. Всюду пыль, паутина; сквозь зазор в черепице пробивается лучик света. Котел для воды, такой большой, что я не смог осветить его целиком за один прием. Среди игрушек я узнал старых знакомых: «Экшн-Мэн» без обеих рук, голубая гоночная машинка «Скейлекстрик» и – кучкой – секции трассы от нее, раскраски. Я вспомнил: чтобы не продавить пол, нужно ходить по балкам. Между балками было настелено оранжеватое стекловолокно. Я слегка пощипал его. Оно отрывалось пучочками, как сладкая вата, и покалывало пальцы. Я его выбросил, но пальцы все равно покалывало. Я посветил фонариком на ладонь и увидел поблескивающие волоконца. Одного меня на чердак не пускали, но иногда отец разрешал ходить сюда вместе с ним. А иногда мы играли здесь с Дженис, тайком от родителей. Дженис умела спускать металлическую лестницу: если вставала на стул, могла дотянуться до задвижки на дверце люка. Спускать лестницу нужно было очень медленно, чтобы не наделать шума. Чердак был нашим с ней секретным местом. Электричество в те времена еще работало, но мы его не включали – мы любили играть в темноте.

Сейчас чердак показался мне ужасно низким. В полный рост я мог встать только в самом центре, а вообще, чтобы не задевать головой стропила, приходилось нагибать голову. Из-за пыли я чихал, кашлял, глаза у меня слезились. Я сел на балку и принялся изучать содержимое коробок и ящиков. По очереди доставал каждую вещь, рассматривал в луче фонарика, а потом заносил в реестр. На чемодане заржавели замки. Чтобы открыть его, пришлось сильно надавить. Старые постельные принадлежности: покрывало, сшитое из вязаных квадратиков, полосатые нейлоновые простыни, пахнущие сыростью. Первая же коробка, стоило мне потянуть ее к себе, лопнула. Внутри оказались старые настольные игры. Дно коробки было завалено кусочками разных паззлов, и среди них обнаружились две игральные кости, пластиковая скаковая лошадь с номером шесть на боку и карточка, на которой было напечатано «Манчестер Юнайтед», а рядом от руки приписано «– говнюки».

Я отодвинул эту коробку в сторону и придвинул к себе другую. В ней хранились старые журналы, «Женские секреты» и «Женское царство», почтовый каталог и глянцевые альбомы женских причесок. Подо всем этим лежал пластиковый пакет. Я вытащил его из коробки и посветил внутрь фонариком. Школьные тетрадки. С розовыми и зелеными обложками. Я решил было, что это мои тетрадки с домашними заданиями, но оказалось, что это отзывы о моем поведении и успеваемости, которые учителя писали в конце каждого семестра. Тетрадей было девять, за зиму и лето; розовые за начальную школу, зеленые за среднюю. Я разложил их в хронологическом порядке – с декабря 1966 по декабрь 1974-го. Нескольких не хватало. На обложке каждой тетради стояло название школы, ее эмблема, название районного комитета народного образования, мои имя и фамилия (чернилами) и фраза: «эта тетрадь является собственностью школы». Странички были тонкие – луковая шелуха, исписанная шариковыми ручками, синей, черной, красной. Я прочел все. Читал при свете фонарика. Читал так долго, что начали садиться батарейки, и маленький круг света из белого сделался желтым, а потом тускло-оранжевым, и пришлось сильно напрягать зрение, чтобы разобрать слова. Я прочел о себе, прочел то, что написали обо мне учителя. И я все вспомнил.

Начало. Скорее, множество начал внутри главного начала. Не начало всему – если такой момент вообще можно определить и вычленить, – но ключ к пониманию. То, что смогут распознать те, кто не желает ограничиваться рамками «существенного» и «имеющего непосредственное касательство к делу», этими терминами науки фактов.

Все эти отзывы обо мне, Грегори Линне (сироте, холостяке, с четырех с половиной лет – единственном ребенке в семье). Они рассказывают о том, каким я был и каким стал, в них прослежена история моей трансформации. Я читал их своими глазами, одним карим и одним зеленым, я видел фамилии тех, кто их написал, и вспоминал лица своих учителей. И понимал, что они натворили. Мой адвокат тоже читал эти отзывы. Но он, естественно, не в состоянии уразуметь связь между ними и «происшествиями». Точнее, он осознает, что для менятакая связь существует, но сам он ее не видит. Я спорю с ним так, для смеха, но его не собьешь. Он утверждает, что двадцать лет – очень большой срок. Я спрашиваю:

Большой относительно чего?

Вам не удастся убедить суд, что это, если воспользоваться вашей же терминологией, было «справедливой расплатой за ошибки». Я, со своей стороны, также не намерен предпринимать никаких… э-э… попыток убеждать его в этом от вашего имени.

Я говорил о работенад ошибками, не о расплате. Спросите у нее, она записывала.

Помошница смотрит на адвоката, потом на меня. Ее лицо вспыхивает. Прежде чем ответить, она откашливается.

Может, вы сумеете объяснить миссис Бойл, в чем заключается разница?

Мистер Патрик, миссис Дэвис-Уайт, мисс Макмагон, мистер Тэйа, мистер Хатчинсон, мистер Эндрюс, мистер Бойл. Выследить всех – вот что было сложно. Одних я отыскал без труда, зато поиск других потребовал от меня недюжинной изобретательности.

Покончив с чердаком, я отнес тетрадки к себе в комнату. Изготовил большую настенную таблицу, с отдельной графой для каждого из учителей, с указанием предмета, который он или она преподавали. Графы я намеревался заполнять, сделав работу над ошибками по каждой теме. Я предусмотрел места для фотографий. Завел дела. Потом мне пришлось сходить в газетный киоск и в магазин письменных принадлежностей. Это недалеко, наружу я вышел всего на двенадцать минут. Я купил две карты – одну Большого Лондона и одну Соединенного Королевства – и прикрепил их скотчем к стене, по бокам от таблицы. Купил фломастеры, карандаши, папки, двенадцатидюймовую (тридцатисантиметровую) линейку, блокнот линованной бумаги формата A4 и блокнот нелинованной. Еще я купил пакетик разноцветных кнопок и выбрал семь штук разных цветов, по одной на каждого учителя. И приступил к работе.

Меня зовут Грегори Линн. Я родился 22 октября 1958 года, ровно в пять часов вечера. Вес: девять фунтов две унции. Все равно что родить мешок картошки, шутила, бывало, мама – в те дни, когда ей хотелось еще шутить подобным образом. В том же месяце: Французская Гвинея получила независимость, умер папа Пий XII, в палату лордов были введены пэры-женщины, по телевизору впервые показали торжественное открытие сессии Парламента, а СССР, Великобритания и США собрались в Женеве на совещание по вопросам приостановки ядерных испытаний.

Я – Весы. Родись я на семь часов и одну минуту позже, был бы Скорпионом. Среди знаменитых Весов – Джон Леннон и Маргарет Тэтчер, что само по себе говорит о многом.

Я тоже знаменитость. Я сумел добиться определенной известности. Моя фамилия была в газетах и на радио, и про меня передавали в десятичасовых новостях, причем новость была главная. При освещении фактов им пришлось соблюдать большую осторожность: мое дело пока находится на стадии судебного разбирательства. «Дейли Телеграф» посвятила моему аресту половину третьей страницы и поместила фотографию – кажется, это называется «пиратский снимок», – на которой меня через боковой вход ведут в полицейский участок. Конвоиры на фотографии по сравнению с моей массивной фигурой выглядят тщедушными коротышками. Один из них, вопреки моим четким указаниям, накрыл мне голову одеялом.