— Как звали этого типа, Фрэнсис? — поинтересовался он.

— Маклалан. Генри Джозеф Маклалан. Земля еще не успела как следует осесть, так что вряд ли на могиле есть настоящее надгробие. Скорее — лишь небольшой крест или камень с указанием имени.

— Представляешь, как было бы здорово, — сказал Фицджеральд, разглядывая увядший букет, — если бы люди писали на могилах то, что они на самом деле думают о покойных.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Например: «Рады, что он наконец-то преставился», — пояснил Фицджеральд. — «Благодарим тебя, Господи, что ты прибрал к себе этого старого мерзавца». «Умер и забыт». «Господь дает и Господь забирает, и правильно делает, что не мешкает». «Пусть ее жизнь там, куда она ушла, будет такой же безрадостной, какой она сделала мою, здесь на земле» — что-то в этом роде.

— Какой же ты дурной человек, Джонни! — рассмеялся Пауэрскорт. — Смотри, они тебе отплатят тем же, все эти покойники. Возьмут да и нажалуются святому Петру, чтобы он тебя не пускал. И путь в рай будет тебе заказан, Джонни. Нелегкая доля.

Пауэрскорт остановился. Вечернее солнце освещало ряд могил в десяти футах от того места, где они стояли. Одна из них была совсем новой с маленьким крестом в головах.

— Вот он, Джонни. «Генри Джозеф Маклалан. Ушел к своему Отцу на небесах, май 1897».

— Раскопаем ее прямо сейчас, Фрэнсис, или подождем, когда стемнеет? Это еще нескоро — придется ждать несколько часов.

— Не будем откладывать, — решил Пауэрскорт и смущенно огляделся. Не видно ли поблизости садовников и не пришел ли кто навестить умерших родственников?

Пауэрскорт позаимствовал лопату из зиявшей рядом недорытой могилы. За несколько минут они докопали до гроба. Вдруг за их спинами послышалось какое-то шевеление. Пауэрскорт и Фицджеральд поспешно оглянулись, руки их невольно потянулись к карманам брюк. Белка холодно посмотрела на людей и скрылась на дереве.

— Думаю, Фрэнсис, мы можем открыть гроб, не вынимая его из могилы. Дай-ка мне ту большую отвертку. А ты не своди глаз с крышки.

Фицджеральд лег у края могилы и принялся откручивать четыре больших винта, которыми была привинчена крышка.

— Полагаю, — пробормотал он, напрягая все свои силы, — по внешнему виду трудно определить, тот ли это самый гроб, который мы ищем.

— Было очень темно, — отвечал Пауэрскорт, не сводя глаз с главного входа на кладбище Килбурн, — могу только сказать, что там действительно были гробы.

Пауэрскорт очень надеялся, что это окажется тот самый гроб. Он вспомнил, как в темную ночь в Грейстонсе сопровождал гробы в их путешествии от морского берега. Возможно, человек с трубкой и был сам Майкл Бирн. А вдруг во всех трех гробах и в самом деле обыкновенные покойники, а никакие не винтовки. Что, если гробы со смертоносным содержимым отправили в Гуилдфорд или Рединг, а вовсе не в Лондон?

— Три винта отвинтил, остался последний, — доложил Фицджеральд. — Неплохо бы сейчас выпить.

Пауэрскорт вспомнил о других мертвецах, которые встречались ему в этом деле: старый мистер Харрисон без головы и рук, плавающий под Лондонским мостом; мистер Фредерик Харрисон, сгоревший заживо в верхнем этаже собственного дома. Испытание водой. Испытание огнем.

— Помоги-ка мне, Фрэнсис. Мы уже можем заглянуть внутрь.

Фицджеральд перекрестился. Пауэрскорт лег подле него. Вместе они попытались приподнять крышку. Та словно приросла и не желала сдвигаться с места.

— Проклятие, — пробурчал Фицджеральд, — нет ли поблизости еще одной отвертки?

Злость, казалось, придала ему силы. Медленно, с легким скрипом крышка приподнялась.

Винтовок внутри не было. Лишь белое лицо, словно удивленное тем, что оно мертво, глаза закрыты, волосы аккуратно зачесаны на лоб, руки молитвенно сложены в ожидании второго пришествия.

— Извините, мистер Маклалан, — прошептал Фицджеральд. — Весьма сожалеем. Мы мигом вернем вас на прежнее место. — Не вставая, он положил крышку на место и закрутил болты. Пауэрскорт прошептал себе под нос:

— Господи, прими душу раба Твоего…

Джонни Фицджеральд торопливо забрасывал гроб землей.

— И покой в вечных обителях со святыми Твоими.

Теперь Фицджеральд принялся ровными рядами укладывать назад куски дерна. Потом он немного утоптал их.

Пауэрскорт все еще шептал молитву.

Джонни Фицджеральд попрыгал чуть-чуть на могиле Генри Джозефа Маклалана. Потом отряхнул землю с одежды.

— Куда теперь, Фрэнсис? Не заметил ли ты по пути кабачка «Приют осквернителей могил»? Или «Трубный глас»? Вот было бы отличное название для паба!

Пауэрскорт изучал листок бумаги.

— У нас есть выбор, Джонни. Осталось еще две могилы. Одна — на кладбище на севере Лондона, где-то возле Ислингтона, другая — на Западном кладбище возле реки Мортлейк. С чего бы ты предпочел начать?

— К черту Ислингтон, — твердо решил Фицджеральд. — На берегу Мортлейка полным-полно отличных пабов. Так что я голосую за Мортлейк.

Надеюсь, твой экипаж все еще ждет нас у ворот. Пожалуй, мы единственные на всю Англию грабители могил, которые разъезжают с места на место в собственном экипаже. По коням! По коням!

На улицах было весьма оживленно. Казалось, в каждом кебе и каждой карете в столице восседают приезжие зеваки, решившие до начала юбилея осмотреть лондонские достопримечательности. Пауэрскорт поглядел на свои часы. Было двадцать минут пятого. Он заметил объявление в Килбруне, которое сообщало, что кладбище закрывается в пять. Если они слишком поздно доберутся до Мортлейка, им придется выжидать, пока все утихнет, а потом перелезать через ограду. Но, похоже, в этот вечер в Лондоне напрасно было ждать затишья.

Они приехали за пятнадцать минут до закрытия. Взяли лопаты и мешок Джонни. Пауэрскорт прихватил еще два больших рыбацких мешка и припрятал их внутри у самого входа.

— Если я свистну один раз — немедленно подъезжайте к воротам, — объяснил он Вильсону, своему кучеру. — Два свистка означают: «На помощь!»

Старший инспектор Тейт в память о ночи в «Короле Георге Четвертом» подарил Пауэрскорту парочку полицейских свистков. Пауэрскорт попросил еще три — для детей, и уже на следующий день пожалел об этом. Роберт заявил, что свисток пригодится ему судить футбольные матчи в парке. А Томас и Оливия свистели что есть мочи просто ради удовольствия. Пауэрскорт надеялся, что дети скоро устанут, что им надоест, но они продолжали свистеть везде — на лестничной площадке, в гостиной, в саду. Однажды они прокрались в кухню и испугали кухарку и ее помощницу, вызвав переполох среди слуг, а потом выскочили на улицу и перепугали пожилых дам, мирно прогуливавшихся по Маркем-сквер. Леди Люси пришлось сказать детям, что взрослые тоже хотят посвистеть, только тогда Томас и Оливия уступили им свои свистки. Пауэрскорт придумал целый набор разных сигналов.

Один свист означал «Иди в ванну», два — «Пора ложиться спать», три — «Засыпай скорее».

— Полюбуйся на это место, Фрэнсис, только полюбуйся на него.

Джонни Фицджеральд стоял, опершись на лопату, словно рабочий, отдыхающий после трудов праведных, и осматривал кладбищенские просторы. Вдаль, насколько хватало глаз, тянулись ровные ряды могил. К северу — до реки, на запад — до Кью. Западное лондонское кладбище было огромным. Здесь покоились тысячи, а может, десятки тысяч усопших.

— Бог мой! — вырвалось у Пауэрскорта, когда он представил, что им придется искать могилу среди бессчетного числа одинаковых захоронений. — Да оно не меньше Гайд-парка, Джонни!

Справа от них была Белгравия [23]этой страны мертвых. Авеню огромных каменных катафалков и храмы в честь отошедших в мир иной протянулись вдаль до кладбищенской стены. «Даже в смерти, — подумал Пауэрскорт, — богатые устраиваются лучше, чем бедняки. Если у тебя при жизни водились деньги, то ты и после смерти не прочь пощеголять богатством. Целые династии богачей покоятся в неоклассических храмах и закрытых усыпальницах. Железные решетки охраняют вход в эти обители последнего успокоения бывших обитателей самых респектабельных лондонских районов». Внутри все было оплетено толстой паутиной. В воздухе висела туманная дымка. А по ночам богатство мертвых охраняют, наверное, летучие мыши.