— Что, утром отправишься назад в Дублин? — спросил первый могильщик.

— Ясное дело, — ответил тот, кто курил трубку. — В девять утра у меня начинаются уроки в школе. Я, пожалуй, сяду на поезд в Грейстонсе. Сможешь меня там высадить?

Тем временем внизу у подножия горы лорд Пауэрскорт ощупывал каждую косточку своего тела, медленно и осторожно. Господи, ну и здорово же ему досталось! Слава Богу, он не пропустил мимо ушей уроки Маккензи, тот учил его падать с горы так, чтобы не покалечить себя. Пауэрскорт попробовал встать на ноги. От боли в левой щиколотке у него потемнело в глазах. Видимо, растяжение, и серьезное, решил он. Давали о себе знать многочисленные ушибы на руках и ногах, из ссадины на виске сочилась кровь и капала на воротник. Голова болела так, словно ею раз сто стукнули о камни. Но все же он был жив. Пока.

Пауэрскорт посмотрел вверх на гору. Он разглядел лошадь, все еще ждавшую его у дерева. Верхом он мог бы добраться назад в гостиницу или даже попробовать продолжить преследование. Ему был слышен скрип телеги, поднимавшейся вверх по тропе. Потом звук стало относить ветром. Если подождать с часок, то можно отправиться за ними следом и разведать, где они закопают остальные винтовки. Тогда ему будет известно все, что нужно, рассуждал он словно в полусне, все, кроме имен тех мужчин, даты предполагаемого покушения и против кого оно будет направлено.

Позже он признавался леди Люси, что почти не надеялся, что сумеет выбраться назад на дорогу. Каждый шаг отдавал нестерпимой болью, в голове шумело. Бесчисленные ушибы по всему телу саднили. Кровь по-прежнему капала на пиджак.

Последнюю сотню ярдов, отделявшую его от лошади, Пауэрскорт буквально прополз — дюйм за дюймом, опираясь разбитыми в кровь локтями о землю, прокладывая свой крестный путь по камням и получая все новые ссадины и ушибы. Чтобы хоть немного унять боль, он стал думать о детях, представлял, как они сидят с леди Люси в каком-то тихом английском саду, перед ними простираются зеленые лужайки, а внизу плещет река или озеро. Иногда ему казалось, что у него начинаются галлюцинации, ему виделось, будто Люси и на самом деле рядом с ним и помогает ему взбираться вверх по склону. «Не волнуйся, Фрэнсис, осталось совсем немного. Всего несколько шагов, дорогой». — Леди Люси отирала кровь с его лица, смазывала обезболивающей мазью его раны.

Наконец Пауэрскорт добрался до лошади. Целых пять минут он стоял, крепко прижавшись к Падди, благодаря в душе лошадь за то, что она дождалась его. Пауэрскорт сознавал, что ему непросто будет сесть в седло. Но это оказалось еще мучительней, чем он предполагал: от пульсирующей боли в левой лодыжке у него снова потемнело в глазах. Кое-как устроившись в седле, Пауэрскорт начал медленно взбираться вверх по тропе вслед за телегой. Он надеялся, что ему удастся отыскать вторую церковь, и она станет для него убежищем, даст передышку и скроет его от врагов.

Скорбящая Богоматерь, это название соответствовало его положению. На этот раз кладбище не таило от него секретов. Видимо, у могильщиков закончились цветы, отметил Пауэрскорт.

Впрочем, на таком уединенном кладбище любые цветы покажутся не к месту. Вечный покой Марты О'Дрисколл, 1850–1880, был нарушен. Бедная женщина прожила всего тридцать лет и теперь ожидала Второго пришествия под присмотром гор в окружении корявых деревьев, в кронах которых свистел ветер. И вот у нее появилась компания: немецкие винтовки потревожили долгий сон мертвых.

Пауэрскорт отправился в обратный путь к гостинице. Лошадь, казалось, сама знала дорогу. Пару раз он едва не выпал из седла. Без четверти семь Падди медленным шагом вошла в конюшню отеля «Империал». Пауэрскорт заметил, что ночной ветер поломал розы: красные лепестки были разбросаны по лужайке, словно пятна засохшей крови.

Кое-как поднявшись к себе в номер, он провалился в сон как раз в тот миг, когда первый поезд отошел от перрона вокзала Грейстонса и направился вдоль побережья к Дублину. Сидя у окна и глядя на море, один из пассажиров раскурил первую утреннюю трубку.

— Джентльмены, джентльмены, могу я попросить у вас минуточку внимания?

Дородный мужчина с огромными холеными усами взобрался на скамейку в раздевалке. Стрелки на его фланелевых брюках для крикета были острыми как бритва, а свитер — безукоризненно белым.

— Меня зовут Хопвуд, Астон Хопвуд, сегодня я ваш капитан.

Он осмотрел своих игроков: некоторые еще не успели зашнуровать бутсы, другие сосредоточенно тренировали воображаемые удары.

— До жеребьевки я должен назначить порядок подач, — сказал Хопвуд. — Кто здесь Пауэрскорт? Согласны вы быть первым подающим?

Лорд Фрэнсис Пауэрскорт нервно поднял руку в знак согласия. Почти две недели прошло с той ужасной ночи в Ирландии, и боль в лодыжке почти прошла. Он рассказал Доменику Кноксу из Департамента по делам Ирландии все, что узнал о немецких винтовках, похороненных в ирландских могилах. Кнокс рассыпался в благодарностях.

— Добро пожаловать в команду, Пауэрскорт, — прогудел Хопвуд. — Смайс? Согласны быть вторым подающим?

Престарелый джентльмен, чьи времена в крикете на первый взгляд, казалось, уже давно прошли, кивнул.

— А где у нас Английский банк? — обратился Хопвуд к собравшимся в раздевалке. Но банка не оказалось.

— Проклятый банк! — с досадой буркнул Хопвуд. — Вечно он опаздывает. В любом случае я ставлю его третьим номером.

Хопвуд постепенно продвигался по списку подач. Пауэрскорт заметил, что Джеймс Кларк, молодой ставленник Уильяма Берка, записан номером девятым. Белый костюм Кларка явно был подобран не столь тщательно, как одежда других членов команды: брюки коротковаты, да и свитер маловат.

— Что вам известно о сопернике, Хопвуд? — поинтересовался худощавый молодой человек, знаменитый боулер [14], которого, как Пауэрскорт узнал позже, за скорость и жесткость прозвали Иваном Грозным.

— Против нас играет команда американцев, называющих себя «Филадельфийцы», они совершают летнее турне. Проклятые американцы! — Хопвуд покачал головой, вспомнив, как совсем недавно некая нью-йоркская фирма увела у него из-под носа выгодный контракт. — Мне мало что известно об их манере игры. Пожалуй, лишь то, что они много бегают и много шумят. И я понятия не имею, чем они занимаются и как зарабатывают себе на жизнь. Кажется, среди них есть несколько банкиров и какой-то ученый из какого-то там Принстона, да, может, еще парочка проповедников.

Астон Хопвуд отправился на жеребьевку на крикетную площадку. Новенький павильон, построенный в псевдотюдорском стиле, скрывался среди высоких деревьев, окружавших небольшое поле. Вокруг площадки стояли ряды стульев, а за ними — еще и скамейки. С одной стороны была огромная палатка, между ней и большим домом сновали многочисленные слуги с подносами, полными еды и напитков.

Пауэрскорт вдруг почувствовал волнение. Он не ожидал, что столько людей станут свидетелями его позора. Он видел, как леди Люси и Уильям Берк беседуют о чем-то, прогуливаясь по поляне.

— Замечательная площадка, правда? — говорила леди Люси. — Посмотрите, вот выходят судьи и оба капитана. Вы знаете, кто судит матч, Уильям?

Берк внимательно посмотрел на двух мужчин в белых костюмах.

— Тот, что слева, кажется, епископ. Епископ Оксфорда. Ему прочат блестящее будущее. А второй — полицейский, главный констебль Оксфордшира по имени Бампфилд.

— Уж не опасается ли мистер де Ротшильд каких-нибудь неприятностей, раз решил поручить судейство двум столь высокопоставленным особам?

— Возможно, что и так: пару лет назад здесь была серьезная стычка, — рассмеялся Уильям Берк. — Один господин, некий экспортер чая, славно пообедал. Только пил он за обедом не чай, а пунш Ротшильда — опаснейшее зелье: на вкус вроде ничего особенного, а на самом деле — смертельная отрава, Люси, просто смертельная. И вот на третьих или четвертых подачах после обеда произошло серьезное нарушение. Судьи решили, что виноват чаеторговец. Но тот стал упираться, утверждал, что нарушения не было. Нет было, настаивали судьи. Черта с два, орал чаеторговец. Подскочил к калитке и в мгновение ока отправил судью в нокаут. Началась потасовка. Матч пришлось остановить. С тех пор Ротшильд всегда старается заполучить в судьи персон поважнее. Однажды уговорил самого управляющего Английским банком. Да только, на беду, тот оказался подслеповат, и на вторую половину игры пришлось искать ему замену. Бедняга был слеп как крот.