Он пошел обратно в зал, попутно вспоминая, как приходил сюда, когда ему было около тридцати. Скорее всего — практически наверняка! — хотя бы в одно из посещений, выпивая с приятелем в углу или поджидая отца в баре, он думал о Рианнон, восхищался ею, мечтал о встрече. Так оно и было, но исчезло из памяти навсегда, как и детство. Зато он прекрасно помнил о своем двойном игле [26]на шестнадцатой лунке в сорок восьмом году и шампанском, которым проставлялся в баре после игры. Ужасно.

Питер дошел до небольшого обеденного зала с отдельным входом, тоже открытого для посторонних. Основное достоинство зала заключалось в том, что после захода солнца туда могли улизнуть члены клуба. Зал стоял пустой и темный. Питер потянулся было к выключателю, но передумал и протиснулся мимо голого стола к окну. Снаружи все цвета уже поблекли, тем не менее еще можно было разглядеть часть поля для гольфа, включая сосновую рощицу с одной стороны и, совсем вдалеке, почти прямую линию скал, на вершинах которых в солнечную погоду играли отраженные от моря блики. Сейчас пейзаж выглядел унылым и пустынным; едва глянув на него, Питер вернулся к двери и включил свет. Его рассеянный взгляд скользил по списку членов клуба, погибших в двух войнах: трое Томасов во второй, один — его кузен из Марлоу-Нит, двух других он не знал. Питер вдруг поймал себя на мысли, что ждет Рианнон. Вдруг она пошла за ним? Что ж, если чудеса и случались в его жизни раньше, то сегодня ничего подобного не будет. Пора домой.

Толпа в зале поредела, но ненамного. Питер налетел на одного-двух гостей, отчасти потому, что он или они были пьяны, а главным образом из-за того, что так и не научился управлять своим телом после того, как в восемьдесят четвертом полностью перестал следить за весом, оставив лишь несколько причудливых ограничений вроде диетического тоника. Тем не менее ему удалось добраться до противоположного конца зала, не сбив никого с ног, и подойти к телефону. Да, такси приедет через пять — десять минут, захлебываясь от счастья, сообщил ему девичий голос.

Разговаривая по телефону, Питер краем уха услышал звуки перебранки из-за массивной двери, которая отделяла его от других гостей. Он вернулся в зал, но скандал, или что там было, уже стих. Питер заметил Рианнон, рядом с ней — настороженную Розмари, Алуна, который что-то объяснял, энергично кивая и разводя руками. Уильям тоже присутствовал. Малькольм и Дороти Морган обнимали плачущую Гвен и слегка подталкивали ее к боковому выходу. Все остальные бесцеремонно таращились и взволнованно переговаривались.

Чарли повернулся к Питеру и сказал:

— Вот это представление! Гвен, конечно, напилась вдрызг.

— Я выходил позвонить.

— Много потерял. Все почти сразу закончилось, но высказалась она от души. Поносила на чем свет стоит этого эгоистичного выродка, болтуна, лицемера, недоделанного донжуана и фальшивого валлийца. Впрочем, ничего компрометирующего.

— При сложившихся обстоятельствах «недоделанный донжуан» звучит довольно опасно.

— Вряд ли, на фоне других эпитетов. А вот в целом… Я имею в виду: по ее тону и настрою можно было догадаться, что там дело нечисто. Собственно, так оно и есть.

— Хочешь сказать, Малькольм догадался?

— Не знаю. Он сам виноват, правда? А я ведь его предупреждал, когда мы ездили в Тревиль. Я имею в виду Алуна. Мог бы и поостеречься.

— Должно быть, забыл, — заметил Питер. — Сорвавшееся свидание, как ты думаешь?

Чарли пропустил вопрос мимо ушей.

— Этот проклятый старый болван еще натворит дел, пока не скопытится. Так и ищет неприятностей.

— Хорошо, что Гвен не сказала ничего конкретного.

— Да уж, поразительная выдержка! Она все разыграла так, что в любой момент может заявить, будто ничего не говорила. Оставила себе свободу выбора, вот как это называется! И не смотри на меня так. Питер, ты же не думаешь, что, когда женщина закатывает истерику, она и впрямь срывается?

— Нет, не думаю.

— Это просто их трюк. А он тоже хорош. Эх, жалко, я пропустил самое интересное: как Алун оправдывался в том, в чем его никто не обвинял. Ну да уж он наверняка вывернулся. Слушай, я, по-моему, немного перебрал. Ты уже уходишь?

— Да, но сперва хочу поговорить кое с кем.

Чарли посмотрел на Уиверов, затем перевел взгляд на Питера.

— Удачи.

Питер присоединился к компании, как раз когда Алун, по-прежнему недоуменно качая головой, от нее отошел. Оказавшись лицом к лицу с сыном, Питер вдруг осознал, чтó именно тот говорил ему в машине и как это надо понимать. Ошеломленный, он не нашелся что сказать сейчас. Розмари пристально глянула на Питера, словно решая, стоит ли его терпеть. Рианнон сдержанно кивнула, как на похоронах. Питер ждал. Ему больше ничего не оставалось.

— Я как раз говорил, па, — обратился к нему Уильям, — что ворчливая младость должна быть снисходительна к безудержным порывам старости.

Золотые слова, подумал Питер, чувствуя, что их вполне можно отнести к нему самому.

— Ты хочешь сказать — глупая старая корова, — искренне возмутилась Розмари. — И черт бы с ней, если бы она не думала, будто это кому-нибудь интересно.

Она неодобрительно оглянулась через плечо, но Алун уже куда-то исчез.

— Похоже, она сильно выпивает в последнее время, — произнесла Рианнон обыденным тоном, затем немного оживилась. — Питер, милый, мы с тобой даже не поговорили! Давай-ка сбежим отсюда и поболтаем. Скорее, пока Дороти не вернулась.

— Пап, я через пару минут уезжаю, — сказал Уильям. — Будь на связи, ладно? В смысле со мной.

— Конечно. Спасибо, Вилли.

Рианнон одними губами что-то сказала дочери и торопливо повела Питера к выходу, ловко ускользнув от пожилой особы — чьей-то мамаши, как раньше определил Питер. Старухе явно до смерти хотелось схватить Рианнон и помешать той заняться своими делами, но она опоздала. Питер сообщил, что вызвал такси, а Рианнон убедила его подождать машину на улице. Никто не надел ни пальто, ни шляпу. Когда они спустились со ступенек, Рианнон взяла его под руку. Ночь была замечательная: пасмурная, но сухая и довольно теплая. С тех пор как Питер смотрел в окно обеденного зала, прошло всего несколько минут, однако за это время на улице совсем стемнело. Сзади ярко светились окна, впереди машины мчались по новому шоссе с двумя полосами по обеим сторонам и разделительным барьером посередине, на которое городские власти угрохали кучу денег.

— Быстро мы смылись, — заметил Питер. — Куда пойдем?

— Надеюсь, это не слишком невежливо. Я со всеми пообщалась. А тут такой удобный случай сбежать. Я подумала, что мы с тобой можем выпить по стаканчику. Вернее, мне хватит и половины — я уже выпила три бокала вина. Ты знаешь какое-нибудь приятное местечко, где можно спокойно посидеть?

— Увы, нет. Сейчас везде так шумно.

— Как насчет того итальянского ресторанчика на Хэтчери-роуд? «У Марио» или что-то вроде того.

— О, значит, мы поужинаем вместе?

— Нет, милый, Алун уже заказал столик в «Глендоуэре». Я должна туда пойти, но у нас еще есть время поболтать. Знаешь, в «Марио», или как там это называется, есть сзади небольшой бар, где не обязательно заказывать еду. Э… Гвен мне его показала. Ладно, о ней в другой раз. Вообще-то место не фонтан, — внезапно засомневалась Рианнон. — Скорее там дешево и сердито, ну ты понимаешь.

Питер понял, едва переступив порог заведения — явно бывшего магазина, переделанного в ресторан без особых вложений средств или фантазии. В передней части располагались хлипкие столики на четверых, застеленные очень чистыми красно-белыми клетчатыми скатертями; в центре каждого выстроились бутылочки с соусами и горчицей. На тарелках для хлеба лежали длинные хлебные палочки или крекеры в прозрачных пластиковых обертках с красными полосками. Пухленький усатый официант в клетчатой тужурке подавал четверке молодых людей вполне британские на вид мясо и овощи. Официант говорил громко и ставил тарелки нарочито широким движением. Парочки сидели молча и робко, словно на первом свидании, и Питер сразу почувствовал себя стопятидесятилетним стариком. Заметив, что Рианнон за ним наблюдает, он улыбнулся и весело кивнул.