— Ты был не против, я видел. И все-таки как она?

Чарли глянул на Питера в надежде, что тот проявит любопытство, сделав разговор общим, но приятель, как обычно, глазел по сторонам рассеянно и толку от него не было.

— О Господи, — сказал Алун. — Она… Ну, я достиг цели с большим трудом, если понимаешь, о чем я. В свое время она была очень даже ничего, но сейчас сильно сдала. Хватит с тебя?

— Вполне, спасибо. Какое у нее было настроение, когда ты уходил?

— Несколько подавленное.

— Хм. Думаю, она повеселеет, когда увидит беднягу Малькольма, старый он хрыч. Слушай, Алун, не забывай, что мы знаем тебя как облупленного. Видим насквозь.

— Если ты сейчас о Лауре…

— Нет, не о ней. Там ты, считай, получил полное отпущение грехов, хоть и незаслуженно. Я имею в виду — в общем. Ты не мог бы определиться со своими пассиями? Несколько сузить их круг?

— Это все чертов соблазн. Диапазон с каждым годом все шире. Процент женщин в возрасте от моего до пубертатного включительно вряд ли уже значительно вырастет.

— Нижняя возрастная группа, как я заметил, не вызывает у тебя недолжного интереса. Ты спровадил ту поклонницу в «Глендоуэре», даже не поприставал к ней. А она была вполне себе… то есть когда-то я бы сам за ней приударил.

— Нижняя возрастная группа существует по большей части в теории. Вроде того незримого конуса, который гипотетически простирается от вершины видимого. Только наоборот. А с практической точки зрения — молодые женщины, в отличие от дам в возрасте, редко выказывают благодарность, которая так необходима для прочных чувств. Короче, этому соблазну противостоять легко.

Чарли ошеломленно уставился на пустой стакан.

— Господи, а зачем ему противостоять? Хм, судя по твоему рассказу, Гвен особой благодарности не испытывает. Полагаю, ты трепаться не будешь, но ведь есть и она.

— Да, понимаю.

Где бы ни витали мысли Питера, он никогда не пропускал свою очередь брать на всех выпивку. Заняв место Чарли у стойки, он вытащил пластиковый пятиугольник, в который были вставлены пять монет по фунту: детская игрушка, по его собственным словам, для детских денег. Внимание Питера привлекла какая-то штуковина между грязными стаканами и коробкой для сбора средств в пользу страдающих от мышечной дистрофии, и он, шаря по карманам в поисках очков, наклонился, чтобы взглянуть поближе. В следующее мгновение раздался злобный рык, достаточно громкий, чтобы люди неподалеку подняли голову.

— Нет, ну надо же! — рявкнул Питер ненамного тише. — Минздрав, твою мать, ин Наймру! Диолш ам… Что за дурдом…

— Пустяки, все равно никто не понимает, — успокаивающе произнес Чарли.

— Мало того что они пытаются запретить мне курить, так у них еще хватает наглости сделать это на валлийском! Да от одного этого…

Питер взмахнул рукой, возможно, желая продемонстрировать всю глубину своего презрения, но кончиками пальцев задел согнутую картонку и смахнул ее на пол. Пока он собирался с духом, чтобы за ней нагнуться, вмешался бармен:

— Поднимите это, пожалуйста.

В его речи не было ничего валлийского, зато отчетливо слышался североанглийский акцент.

Капельки пота выступили на верхней губе Питера. Он покраснел, но по-прежнему стоял как столб, и табличку на стойку вернул Алун, уже привычный к тому, что из всей компании он один может наклоняться.

— Если хотите курить, вам придется пройти в другой конец зала.

— Да не хочу я курить, черт подери! — возмутился Питер. — Дело не в этом. Я просто…

— И будьте добры, прекратите выражаться.

Бармен по очереди смерил их оценивающим взглядом.

— Валлийцы! — презрительно фыркнул он и отвернулся.

Как стало ясно позже, Малькольм всколыхнулся не от того, что его разбудила стычка и он захотел выяснить, в чем дело, но тогда это выглядело именно так. Его возвращение к активным действиям привлекло куда больше внимания, чем отход ко сну. Нельзя сказать, что Малькольм выглядел очень хорошо; впрочем, нельзя сказать, что и очень плохо, да и с речью у него все было в порядке — по крайней мере говорил он разборчиво. Однако десятиминутный сон трудно назвать восстановительным, и Чарли по своему опыту определил состояние Малькольма как «мнимый рассвет».

Тем не менее начал Малькольм вполне успешно — он был явно взволнован, но пока сдерживался.

— Наконец-то я вспомнил, меня вдруг осенило! То ужасное место в Гарристоне с оградой и уличными фонарями, оно что-то мне напомнило, только я никак не мог понять, что именно. Так вот, это паб в Честере, куда мы ходили, когда в прошлом году гостили у сына. Очень похож. Та же самая концепция.

Это открытие не слишком потрясло остальных.

— Да как же вы не понимаете: я говорю, что паб в Гарристоне был в точности как английский! Вот что они везде делают! Все новое здесь точно такое же, как в Англии, будь то университет, или рестораны, или супермаркеты, или то, что там покупают. Ну хоть здешний паб: разве хоть что-нибудь тут указывает на то, что мы в Уэльсе? Они наконец нашли способ уничтожить нашу страну: не нищетой, а процветанием. Меня не сильно пугают упадок и разложение, такое бывало и раньше, и мы всегда выживали. Нет, я страшусь тошнотворных плодов богатства. Не руины я оплакиваю, а дурные всходы, которые проросли сквозь них. Грядет конец…

Он замолчал, не столько для того, чтобы перевести дух, сколько для того, чтобы собраться с силами и не упасть.

— Сядь и выпей общеукрепляющего тоника, — сказал ему Чарли.

— Может, я и пьян, но говорю очень важные вещи.

— Не вижу смысла нервничать по этому поводу, — вмешался Питер.

— Да неужели? Значит, ты будешь счастлив, когда все исчезнет и у нас не останется ничего, кроме языка, на котором никто не говорит, Бридана, парочки-другой хоров да Уэльса как места на карте? Вот хорошо-то будет, да?

— Нет, — покачал головой Питер.

— Так вот…

— А если бы я высказался в подобном духе, ты бы упрекнул меня в том, что я треплюсь, — довольно кисло сказал Алун.

— Но ты бы ведь не стал, так? — заметил Питер. — Ты же не Малькольм.

— И слава Богу.

Как признал Малькольм позже, ему показалось, что какие-то люди над ним смеются. И он продолжил под влиянием временных метаморфоз, которые произошли с его характером.

— Можете смеяться, если хотите, — начал он довольно безапелляционным тоном, ни на кого не глядя. — Куда как весело: валлиец страдает из-за Уэльса! Старый дурак бесится из-за того, что Уэльс оказался за бортом. Конечно, особенно смешно англичанам. Старый валлийский дурак, чего там. Только вот вскоре им самим будет не до смеха: наступит и их черед. На самом деле он уже…

Больше ничего Малькольм сказать не успел, но и этого выступления, не очень длинного, не слишком обидного и совсем не дерзкого, вполне хватило, чтобы взоры завсегдатаев обратились в его сторону. Все произошло так быстро, что Чарли почти ничего не разглядел. Двое, трое или четверо обступили Малькольма, и Чарли на миг потерял его из виду. Раздались громкие голоса, что-то мелькнуло. Малькольм качнулся вбок, задев деревянный стол и смахнув на пол один-два стакана. Бармен, который отчитал Питера, с грохотом выскочил из-за стойки и, угрожающе двигая плечами, направился к драчунам.

— Вон отсюда! — рявкнул он. — И вы, четверо, тоже! Быстрее, пока я не вызвал полицию!

Поспешивший на помощь приятелю Чарли увидел, что у того разбит нос, а лицо, руки и пиджак испачканы кровью — не сильно, но заметно.

— Можно хотя бы привести его в порядок?

— Ладно, а потом сразу же убирайтесь. Остальные двое пусть выметываются прямо сейчас. Это и тебя касается, жирный.

В мужском туалете не оказалось полотенец, только сушилка для рук. При помощи носовых платков Чарли, как мог, вытер кровь, которая уже почти не шла.

— Я ведь не сказал ничего ужасного? — спросил Малькольм.

— Нет, насколько я слышал.

— Так из-за чего все началось?

— Ну, крутые парни решили, что мы плохо себя ведем на их территории.