– Ветер, – равнодушно пожал плечами Дидий. – Пора нам, патрикии, вернуться в дом, дабы не подхватить ненароком простуду.

Эмилий провел интересный вечер за беседой с сиятельным Аспаром. Старый франк, проживший едва ли не всю свою сознательную жизнь в Константинополе, тем не менее не забыл ни преданий родной стороны, ни древней веры.

– Мои предки, комит, были вождями франков еще при императоре Нероне, – насмешливо щурился на собеседника подвыпивший Аспар. – А что до потомков Гвидона, то они выскочки, пришельцы с далекого Танаиса. И если бы не помощь волхвов, они никогда бы не утвердились у власти.

– Говорят, что ярман Меровой потомок римского императора, уж не помню которого? – вопросительно глянул на хозяина гость.

– Это правда, – кивнул Аспар. – За это вы, римляне, должны благодарить патрикия Руфина, деда сиятельного Аэция. Именно он поспособствовал браку Гвидона с дочерью императора Констанция, и этот брак, одобренный богиней Ладой, возвысил русколана над многими знатными родами в глазах простых франков. Было это давно, почти сто лет тому назад. Рано или поздно, Меровой или один из его потомков напомнит вам, римлянам, о давнем родстве с императором и своих правах на верховную власть.

С уст огорченного Эмилия едва не сорвалось проклятие по поводу варваров, бесчинствующих на землях империи, но он вовремя спохватился. И поспешно увел разговор от опасной темы:

– Рим нуждается в крупном займе, сиятельный Аспар, и я очень надеюсь, что новый император не отринет руки дружбы, которую протягивает ему божественный Авит.

На испещренном морщинами лице Аспара сомнение проявилось столь отчетливо, что Эмилий просто не мог его не заметить.

– Возможно, покойный Маркиан и откликнулся бы на призыв Авита, ну хотя бы потому, что они оба выскочки, извини уж на злом слове, высокородный Эмилий, но сиятельная Пелагея из рода Флавиев вряд ли снизойдет до просьбы бывшего комита агентов, чьи предки были всего лишь всадниками.

– Даже за Илирик? – с надеждой переспросил Эмилий.

– Так ведь Илириком давно уже правит ректор, присланный из Константинополя, – засмеялся Аспар. – Там стоят наши легионы. А что по этому поводу думают в Риме, мало кого интересует здесь, в Византии. Мой тебе совет, комит, ты об этой провинции даже не заикайся, дабы не навлечь на себя гнев сиятельной Пелагеи и Константинопольского Сената.

Эмилий, расстроенный разговором с хозяином, решил прогуляться перед сном по саду, дабы с помощью свежего воздуха разогнать хмель в отяжелевшей голове. Все-таки вино в Константинополе гораздо крепче, чем в Риме, и комиту схолы нотариев следует это учитывать впредь, дабы не попасть в смешное положение и не нанести тем самым ущерба божественному Авиту.

Голос, долетавший из беседки, показался Эмилию знакомым. Постояв немного в тени развесистой груши, он пришел к выводу, что принадлежит этот голос Либию Северу. Пасынка он прихватил с собой по просьбе его матери матроны Климентины, полагавшей, что общение с мудрыми и благородными мужами пойдет на пользу восемнадцатилетнему юноше. И надо сказать, что Либий, очень разумный и спокойный молодой человек, не доставил Эмилию никаких неудобств. К отчиму он относился ровно, без тени ревности, а с прочими патрикиями держался почтительно, но не подобострастно. Из чего все заключили, что юнец знает себе цену. Поначалу Эмилий решил, что расторопный Либий назначил в саду свидание какой-нибудь девице, дабы скрасить себе досуг и унять жар в крови, но очень скоро понял, что его пасынок разговаривает с мужчиной. Сделав всего десяток шагов по направлению к беседке, комит смог уловить и смысл разговора.

– Ты уверен, что встреча послов с Прокопием состоится в доме комита Андриана?

– Я слышал это собственными ушами, дукс, – обиделся Либий. – Дидий уже успел договориться с евнухом Феофилактом, и тот обещал ему все устроить. Патрикии готовят войну против вандалов, и им нужна поддержка нового византийского императора. По-моему, это разумный шаг.

– Возможно, – послышался из беседки насмешливый голос. – Но победа над Янрексом укрепит позиции самозванца Авита и его зятя Майорина, что не устроит ни меня, ни тебя, Либий.

– Выходит, мы должны помогать варварам в борьбе с Римом? – с вызовом спросил юнец.

– Рим – это ты, Либий. Сын божественного Валентиниана, зачатый во славу Юпитера и под его небесным покровительством. Разве благородная матрона Климентина не рассказывала тебе об этом древнем обряде?

– Рассказывала, – буркнул Либий. – Но я христианин, Ратмир, и не хочу отрекаться от веры.

– Ты можешь следовать заветам ярмана Христа, сын Валентиниана, но ты не вправе отказаться от высокой миссии по возрождению величия Рима, возложенной на тебя старыми богами.

– Я не отрекаюсь, – горячо возразил юноша. – И готов помогать тебе, дукс, во всех твоих начинаниях.

– В таком случае я тоже сдержу свое слово. Ты будешь императором, Либий, клянусь Христом и Юпитером. Ты, потомок Феодосия Великого из рода Флавиев, должен править империей, а не жалкие самозванцы вроде Авита и Прокопия.

– А что ты собираешься делать, Ратмир?

– Я устраню Прокопия.

– И откроешь дорогу к власти ничтожному Льву Маркеллу?

– Маркелл – ставленник франков, а варвары наши с тобой союзники. Во всяком случае, до тех пор, пока ты твердо не возьмешь власть в Риме в свои руки. Не бойся, Либий, я живу на этом свете вот уже почти сорок лет и лучше тебя знаю, какой дорогой следует идти к величию.

Эмилию очень хотелось закричать, позвать на помощь стражу, но он вовремя вспомнил, что находится сейчас в саду франка Аспара. Этот крик мог стать последним в его жизни. Нельзя исключать, что дукс Ратмир проник в этот роскошный дворец без разрешения хозяина, но куда более вероятен совсем другой расклад: Аспар и Ратмир договорились о совместных действиях и используют в своих целях глупого мальчишку Либия. Прежде чем поднимать шум и делиться с кем-то услышанным, Эмилию следовало хорошенько обдумать сложившуюся ситуацию. Именно поэтому посол божественного Авита тихонько отступил в тень и покинул сад раньше, чем Ратмир с Либием вышли из беседки. Эмилий бежал так быстро, что обрел утраченное равновесие только на ложе, выделенном ему гостеприимным Аспаром. Первым его желанием было предупредить Дидия о готовящейся в доме Андриана ловушке. Этот поступок Эмилия римские патрикии бесспорно сочли бы благородным. Зато сам комит схолы нотариев, пораскинув мозгами, назвал его глупым. В конце концов, какое ему дело до Авита, Эгидия и Ореста, устаивающих свои делишки за его спиной. Они не сочли нужным поставить в известность главу посольства о предстоящих переговорах с Прокопием. И надо быть уж совсем законченным идиотом, чтобы простить им столь откровенное пренебрежение. Не исключено, правда, что действовали они согласно указаниям императора Авита, человека хитрого и коварного, решившего использовать Эмилия как прикрытие. Скорее всего, комиту нотариев просто не доверяли, считая его агентом Туррибия. И, между прочим, у императора и его сановников имелись для этого веские основания. Ибо для спасения чести и жизни гордому римскому патрикию пришлось пойти на сделку с собственной совестью. Разумеется, сплетники лгали, когда утверждали, что высокородный Эмилий продал душу дьяволу, нет, он всего лишь принес жертву языческим богам. Что, между прочим, делали многие римляне, как простые, так и знатные, вдали от чужих глаз. А кроме жертвы Эмилий принес еще и клятву не предавать матрону Климентину и ее сыновей. Со стороны матроны, вступающей брак и выделяющей мужу определенную сумму денег, это была разумная предосторожность. Так, во всяком случае, тогда казалось Эмилию. Сейчас он свое мнение изменил, ибо его обманом втянули в заговор не только против империи, но и против христианской веры, с далеко идущими последствиями. Нет, комит нотариев ничего не скажет комиту финансов о подслушанном разговоре. Зато никто не сможет помешать ему встретиться с Львом Маркеллом и узнать, что думает прирожденный эллин о планах варваров по захвату Римский империи и упразднению христианской веры.