– Какую еще свадьбу? – подозрительно покосился на самозваного пророка Эмилий. Однако Паладий уже задремал после сытного обеда и не склонен был ни подтверждать, ни опровергать слова своего щедрого друга.

– Ты ведь вдов, высокородный Эмилий, – развел руками Туррибий, – и стеснен в средствах. Так почему бы тебе не поправить свои финансовые дела удачной женитьбой.

До сих пор Эмилий о новом браке не задумывался, но с другой стороны – почему бы и нет? В конце концов, он еще достаточно молод, ему совсем недавно исполнилось тридцать пять лет, хорошего рода, недурен собой и сумел даже в нынешнее смутное время занять достойное место в свите нового императора.

– Императоры приходят и уходят, а деньги остаются, – наставительно заметил Туррибий. – Божественному Авиту Паладий напророчил считаные годы власти. Я, в отличие от почтенного безумца, не провидец, но опыт подсказывает мне, что правление нового императора будет недолговечным и малоуспешным.

– Но ведь у Авита нет соперников? – запротестовал гость.

– Будут, – огорчил его хозяин. – Такова жизнь, Эмилий. Разумный человек никогда не кладет яйца в одну корзину, ибо в противном случае он рискует потерять все.

– Ты собираешься помогать Ратмиру? – догадался новоявленный комит нотариев.

– Прежде всего я хочу помочь тебе, Эмилий, – ласково улыбнулся Туррибий. – Я пережил четырех императоров, дожил до семидесяти лет и, как видишь, преуспел в этом мире. Так почему бы мне не помочь советом достойному человеку?

Высокородный Эмилий глупцом не был, он уже успел сообразить, куда клонит хитроумный собеседник. Конечно, комит нотариев мог возмутиться, швырнуть в хозяина обглоданной костью и уйти из этого дома нищим и честным человеком. Возможно, в Риме нашлись бы люди, которые по достоинству оценили его благородный жест, но подавляющее большинство разумных мужей сочло бы Эмилия законченным дураком и потенциальным неудачником.

– А кого напророчил мне в жены Паладий?

– Вдову Валериана Севера достойную матрону Климентину.

Эмилий едва не захлебнулся вином, которое как раз в эту минуту отпил из серебряного кубка. Вино оказалось превосходным на вкус, проблема была в Климентине. Ибо Рим еще не знал более распутной женщины. Многие всерьез полагали, что вдова Валериана Севера – колдунья, связанная с культами самых темных языческих богов. К тому же у Климентины было двое почти взрослых сыновей, законных наследников немалого состояния ее первого мужа, магистра двора Галлы Плацидии.

– Ты, видимо, запамятовал, высокородный Эмилий, что Климентина единственная дочь комита финансов Феона, человека далеко не бедного. И эта женщина не настолько проста, чтобы выпускать золото из своих рук.

– Но если благородная Климентина не хочет делиться со своими сыновьями, то с какой стати она станет делиться со мной?! – возмутился Эмилий.

– Я разговаривал с матроной, комит, она согласна оплатить твои долги. Мне очень жаль, дорогой друг, но твои кредиторы не желают больше ждать. Если мне не изменяет память, то ты должен этим кровососам сто пятьдесят тысяч денариев? Боюсь, они отсудят у тебя все имущество. А по законам империи, как ты знаешь, человек, лишенный имущества, не может занимать высокий пост. Конечно, новый император к тебе расположен, но божественный Авит еще только утверждается в своем новом статусе, а потому вряд ли рискнет в нынешней ситуации бросить вызов общественному мнению.

Эмилия кинуло в холодный пот. Он наконец осознал весь ужас своего положения. Если не жизнь, то карьера могли закончиться в один миг по мановению руки зловредного паука, которого он по глупости считал своим другом.

– У тебя такой вид, высокородный Эмилий, словно я предложил тебе в жены Горгону Медузу, – засмеялся Туррибий. – А ведь этой очень расположенной к тебе женщине еще не исполнилось сорока лет, и ее красотою до сих пор восхищается Рим.

– Знать бы еще, что она потребует за свою доброту, – зло процедил сквозь зубы комит нотариев.

– Душу, – неожиданно произнес безумный Паладий и вновь погрузился в сладкий сон.

Эмилий вздрогнул от ужаса и отвращения, а Туррибий лишь пожал плечами в ответ на затравленный взгляд, брошенный в его сторону загнанным в угол претендентом на семейное счастье.

– Возможно, наш провидец ошибся в этот раз. Но в любом случае, Эмилий, я бы на твоем месте держался настороже. И не давал этой женщине невыполнимых обещаний.

Бракосочетание комита Эмилия с матроной Климентиной повергло многих достойных и родовитых мужей в изумление. И отнюдь не пышностью церемонии. Венчание как раз прошло скромно, да и пир, данный по этому случаю, не поражал воображение. Удивляло другое – зачем вообще Эмилию понадобился этот во всех отношениях странный семейный союз? Ибо репутация благородной Климентины была такова, что пальцем в ее сторону не показывал только ленивый. А многие открыто называли вдову Валериана потаскухой и сводней. О ее порочной связи с почившим императором Валентинианом знали все, и отрицать эту связь не представлялось возможным по одной очень важной и простой причине – старший сын Климентины, восемнадцатилетний Либий Север, был как две капли воды похож на умершего императора. Не было сомнений и по поводу ее младшего сына Марка – вылитый дукс Ратмир. А в дополнение ко всем неприятностям, выпавшим на долю несчастного Эмилия, по Риму прошелестел слушок, что комит нотариев впал в ересь. Возможно, даже продал душу дьяволу или демону. При этом сторонники скандального во всех отношениях предположения ссылались на бывшего сенатора Паладия, несшего в очередной раз околесицу.

– Стыдись, Афраний, – возмутился навету на старого друга благородный Скрибоний. – Не стоит повторять всякий вздор за сумасшедшим. Экое, право слово, событие, брак вдовца и вдовы!

– Тем более – вдовы богатой! – поддержал префекта Италии комит финансов Дидий.

– Паладий утверждает, что видел все собственными глазами, – обиделся на отповедь Афраний. – Якобы демон обвенчал Эмилия и Климентину в подвале дворца Туррибия раньше, чем они предстали перед алтарем.

– По-твоему, епископ Лев спустил бы такое непотребство? – с сомнением покачал головой Дидий. – Он проклял бы Эмилия раньше, чем тот заикнулся о венчании.

– Так ведь не Лев венчал новобрачных, а отец Викентий, – хитренько улыбнулся Афраний. – И сделал он это по настоятельной просьбе высокородного Туррибия.

Падре Викентий был клириком невысокого полета и сомнительной репутации. Ходили упорные слухи, что он сын епископа. Что являлось, разумеется, чистейшей ложью, ибо такого благочестивого пастыря, как монсеньор Лев, разгульный Рим еще не знал. Тем не менее Лев Викентию покровительствовал, и отрицать этого не мог никто, включая упрямого Скрибония.

Возможно, слухи продолжали бы множиться, бросая тень на репутацию уважаемых людей, если бы им не положил конец, сам того не желая, божественный Авит. Едва ли не первым своим указом он назначил Эмилия главой миссии, отправляемой Римом в Константинополь. От успеха этого посольства зависела судьба очень многих людей, не говоря уже о судьбе империи, а потому внимание сплетников сразу же переключилось на обсуждение этой очень важной темы. Божественный Маркиан, несмотря на свое темное происхождение, был крепким орешком, о который обломал зубы сам Аттила. Да и положение Византии не шло ни в какое сравнение с нынешним убогим состоянием Рима. Другое дело, что римлянам по сути нечего было предложить константинопольцам, кроме разве что навязшего на зубах Илирика. Римские сенаторы скрепя сердце дали согласие на эту уступку гордым Византийцам, но у многих, в том числе и у префекта Афрания, оставались немалые сомнения в том, что хитрый Маркиан удовлетворится малым. И этими сомнениями он поделился не только с Дидием, но и с божественным Авитом. Надо отдать должное бывшему комиту агентов, даже вознесшись на высоту, многим недоступную, он не утратил ни трезвости ума, ни готовности выслушивать разумные суждения. В этом Афраний и Дидий могли убедиться на собственном примере. Афраний начал с главного: в осторожных выражениях, дабы не задеть самолюбия свежеиспеченного императора, он усомнился в способности высокородного Эмилия выполнить возложенную на него миссию.