Это ужасная мысль, но на мгновение я представляю себе, что это наказание за то, что я так долго не приходила, что до сих пор не выполнила его поручения.

— Где адрес? — спрашиваю я. — Мне нужно найти Эбби Лэтроп.

— Может, для начала выпьем кофе? — спрашивает он.

— Нет, мне нужно спешить. Сначала я провожу Адама в физический мир, а потом сразу вернусь и сделаю то, о чем вы просили. Так что времени на кофе нет.

Аполлон Сминфей прищуривает глазки, кажется собираясь что-то сказать.

Но Адам его опережает.

— Я с тобой, — говорит он мне.

— Тебе нельзя со мной, — говорю я. — Ты разве не знаешь?

— Не знаю чего?

Я смотрю на Аполлона Сминфея, но тот, похоже, избегает моего взгляда. Тогда я снова смотрю на Адама. Его большие глаза наполнены теплотой и ясностью летнего утра. Какие же они глубокие, — снова думаю я. Но здесь они не выглядят как окаменелости из прошлого — скорее они напоминают собой обещание из будущего.

Вот только как они выглядят сейчас в физическом мире?

— Тебе нельзя находиться здесь слишком долго, — говорю я.

— Разве я вам этого не сказал? — удивляется Аполлон Сминфей.

Адам смотрит на меня.

— Я был у тебя в сознании, Эриел, — говорит он. — А по дороге к твоему сознанию — в сознаниях Сола Берлема и Луры. Я знаю все.

— Но…

Он отводит взгляд:

— Я не собирался говорить об этом сейчас.

— Говорить о чем??

— Думаю, уже слишком поздно. Вчера здесь была сильная гроза. Аполлон Сминфей сказал, что, когда в тропосфере дает о себе знать погода…

Но я уже не слушаю его. Почему Аполлон Сминфей не спас Адама? Почему не отправил его обратно?

Грусть здесь похожа на теплую фланельку. Но все равно это грусть: теплая фланелька закрывает мне лицо, из-за нее мне трудно дышать.

— Не может быть, чтобы было слишком поздно! Ведь Аполлон Сминфей рассказывал тебе о поездах?

— Рассказывал, — говорит Аполлон Сминфей. — Ну, что-то такое вроде рассказывал.

— Он сказал мне, что я могу вернуться в то место, с которого прибыл. Но я не хотел туда возвращаться. Я хотел найти тебя.

— Но, Адам…

— Что?

— Адам, ты ведь не мог… Ты же не…

— Думаю, я лучше оставлю вас, — говорит Аполлон Сминфей. — Вот адрес Эбби Лэтроп.

Он достает изящную белую визитку, очень похожую на ту, что оставил мне в первый раз, — ту, что я нашла на улице, когда впервые совершила педезис. Я беру визитку и смотрю на нее. Когда я поднимаю глаза, его уже нет. Я здесь одна с Адамом.

— Не нравится мне здесь, — говорит Адам. — Давай лучше выйдем.

«Выходить некуда, — думаю я. — Больше некуда выходить».

Но все же иду за ним по загроможденной улице. Мы проходим мимо автосалона и галантерейной лавки. Мне хочется заплакать, но ничего не получается. Думаю, плача здесь вообще не бывает. Но зато откуда-то сверху на меня начинают падать капли дождя, и, когда я задираю голову, ночное небо кажется мокрым и каким-то глянцевым.

Мы доходим до зеленого берега реки. Яркая луна, кажется, касается всей без исключения поверхности черной воды и движется по высокой желтой траве, будто нежные пальцы. У самой воды стоят скамейки, и Адам садится на одну из них. Я сажусь на другую. Дерево не холодное. Как и все здесь, дерево скамейки, кажется, не наделено температурой. Крошечные капли дождя продолжают падать с неба, но не кажутся мокрыми.

— Эриел, — говорит Адам и берет меня за руку.

— Зачем ты это сделал? — спрашиваю я.

— Я хотел узнать… — говорит он.

— Узнать что?

Он пожимает плечами:

— Просто узнать. Я не мог вернуться.

— Но… зачем тебе понадобилось меня искать?

— Я не мог не искать тебя. И к тому же я скучал по тебе.

Я медленно втягиваю в себя воздух. Потом вздыхаю:

— Я тоже скучала по тебе. Но…

— Что?

— Черт. Адам. Зачем?

Он пожимает плечами:

— Аполлон Сминфей сказал, что я тебе нужен.

— Но я бы нашла тебя потом, когда вышла бы отсюда! Я бы…

Адам отводит от меня взгляд и смотрит на реку. Где-то кричит сова.

— Вот дерьмо, — говорю я. — Значит, мы опоздали. Отныне ни в чем нет смысла. Нет смысла и…

— Не говори так, — перебивает меня Адам. — Пойдем со мной.

Он берет меня за руку, и мы встаем. Мы идем по тропе, мимо тысяч деревьев, которые протягивают ветви ввысь и, кажется, хотят дотянуться до небес. Лунный свет стробоскопом проливается на их листву, и крылья летучих мышей мерцают в кронах на фоне черного неба, будто куклы из театра теней. Вскоре мы выходим на поляну — круг густой и мягкой травы, окруженный деревьями. Мы выходим почти на середину, и Адам тут же прижимает меня к себе.

— Эриел, — говорит он. И целует меня.

Но что это? Этот поцелуй — миллион поцелуев. Этот поцелуй — каждый поцелуй. Наши губы прижимаются друг к другу с силой тысячи ураганов, а когда его язык касается моего, это похоже на самый нежный на свете электрический разряд — удар в миллион вольт, но в замедленной съемке, по электрону за раз, и каждый электрон — размером с солнце.

А в небе над нами — молния.

По земле принимается колотить дождь, но я его не чувствую.

Адам тянет меня вниз, на траву.

Закрыв глаза, я вижу, что вокруг нас повсюду бушуют ураганы, но я не чувствую ни ветерка. Одежды на мне нет. Я голая настолько, как будто бы на мне нет даже кожи. Напряженное тело Адама опускается на мое. И когда он входит в меня, меня будто выворачивают наизнанку и весь мир проникает в меня — и, значит, я вмещаю в себя все.

Потом мы оба лежим на земле и дрожим. Теперь я знаю все об Адаме, и он знает все обо мне.

— О… — говорит Адам.

— Да.

— О… Это, что же?..

— Нет.

— Ты ведь даже не знаешь, что я собирался спросить.

— Знаю. Ты собирался спросить, всегда ли секс бывает таким.

Он берет меня за руку:

— Ну, в общем, ты почти угадала.

— И ответ — нет.

— Но мы ведь никогда раньше этого не делали, — говорит он, и я вижу, как он улыбается в свете луны.

Я представляю себе ураганы вокруг усыпальницы св. Иуды. Но, может быть, он и прав.

Я кладу голову ему на плечо, и он обнимает меня одной рукой. Я чувствую себя такой маленькой и теплой, будто бы я — желудь, который он сжимает в ладони. Но в то же время мне кажется, словно это я держу его. Теперь он есть только здесь. И если я сделаю это, а потом вернусь обратно… Не думай, Эриел. Будь здесь, сейчас. Но если не будет тропосферы, я больше никогда не увижу Адама. Возможно, я вернусь и обнаружу, что даже не знаю, кто это такой. И может, я не стану по нему скучать, потому что не буду знать, что знала его.

Но если исчезнет только книга? Если я сделаю так, чтобы она так и не была написана?

Тогда, возможно, я все равно буду знакома с Адамом. Может быть, он все равно переехал бы в мой кабинет. Может, железнодорожный туннель все равно бы обвалился. Но не из-за Берлема. И может быть, я все равно стала бы аспиранткой. Может быть, Берлем, все равно делал бы доклад в Гринвиче — только на другую тему. Может, он говорил бы о Сэмюэле Батлере. На такой доклад я бы тоже пошла. И мы с ним все равно разговорились бы и все равно напились бы вместе, и все равно секса у нас не было бы, и все могло бы быть почти таким же.

В общем, все это кажется мне вполне возможным.

Но Адам все равно был бы мертв.

Возможно, однажды утром я бы проснулась после страшных снов про людей, которые преследуют меня, и в дверь постучали, и полицейский рассказал бы мне, что он только что скончался во сне. Трагическая загадка. Что за чушь! Никакой полицейский не пришел бы мне об этом рассказывать. Они бы сообщили его родственникам, а меня даже не пригласили бы на похороны, потому что никто ничего не знал бы о нашей связи. Возможно, я бы прочитала о его смерти в рассылке университетских новостей или в письме из тех, которые приходят с заголовком «Печальное известие».

Я села.

— Куда ты? — спросил Адам сонным голосом.