Возможно, логика тут та же, что и у принципа антропоморфности, но я — женщина и за время эксперимента длиной в собственную жизнь пришла к выводу, что способна делать все, что могут делать мужчины, кроме тех вещей, для которых необходимо наличие пениса (например, я не могу писать стоя). Да господи боже мой, все это настолько очевидно, что глупо даже повторять это снова и снова — все равно что говорить: «У всех людей есть голова». Так что же такое религия знает обо мне, что я за свою жизнь как-то упустила? Или я просто хуже мужчины a priori? Но это ведь какая-то нелепость. Как же может быть, чтобы религия, которая претендует на звание самой мудрой формы представления о мире, разбиралась в роде людском хуже, чем любой отдел кадров в нашей стране?

И не только у христианства такие проблемы — буддизм вон тоже, похоже, не в ладах с собственными принципами. Их учение предполагает свободу от желания, а большинство из них, похоже, только и делают, что желают для себя хорошей следующей реинкарнации — причем по возможности в следующей жизни они хотят стать мужчиной, чтобы к ним обращались «Почтенный Учитель» и чтобы можно было говорить другим людям, как поступать. Ну почему религия — это одно сплошное разочарование? От нее все время ждешь какого-то нового знания, а она говорит тебе только то, о чем ты и без нее знаешь уже много лет и в чем уже давным-давно успел разувериться.

Слева от меня возвышалась серая стена церкви.

«Мы существуем потому, что о нас думает Бог?» — вопрошал плакат на стене.

Нет, подумала я. Как раз наоборот.

Я погасила папиросу и перестала думать.

Библиотека оказалась просторным квадратным помещением в два этажа. В середине первого этажа стоял конторский стол, а вокруг все было заставлено книжными шкафами. Второй этаж фактически представлял собой галерею с большой дырой посередине — можно стоять и наблюдать за тем, что происходит внизу, а можно сесть за один из маленьких столиков и попытаться поработать, если вам, конечно, наплевать на шум. Я вспомнила библиотеку, в которую ходила в детстве. Там всегда стояла гробовая тишина, и все там (во всяком случае, так мне запомнилось) было оранжевого цвета, включая углубление в детской части библиотеки, которая мне казалась настоящей бездной и в которую я всегда умоляла маму меня отпустить — забиралась туда и сидела часами.

Я подошла к библиотечной стойке.

— Здравствуйте, — сказала я, когда ко мне вышел бородатый библиотекарь. — Я могу воспользоваться интернетом?

— Вы записаны?

— Нет, к сожалению…

— И не иностранный студент?

— Нет.

Он улыбнулся.

— Тогда я дам вам дневной абонемент. Заполните, пожалуйста, вот эту анкету.

Он протянул мне карточку. Я задумалась, стоит ли мне вписать туда вымышленное имя, и если да, то не смогут ли они как-нибудь это проверить. Оставлять за собой письменные следы мне сейчас совсем ни к чему.

— Может быть, я для начала попробую найти нужную информацию в книгах? — сказала я. — А уж если не получится, воспользуюсь интернетом.

Мне, конечно, хотелось найти веб-сайт культа Аполлона Сминфея и заодно поискать информацию о замке, но, может, не стоит докучать людям по такому поводу. Я уже и без того задолжала городу за бензин.

— Как вам будет угодно, — сказал он. — Помочь вам найти книгу?

Думаю, это самый приветливый библиотекарь из всех, какие мне когда-либо встречались. Университетские библиотекари всегда ведут тебя так, как будто бы ты им мешаешь. Правда, это вовсе не означает, что я не скучаю по университету, — не знаю, есть ли где-нибудь еще на свете места, в которых была бы такая же зеленая трава, не заваленная картонками из-под фастфуда… Уже приблизительно в тысячный раз за сегодняшний день я чувствую внезапную боль в груди: я больше туда не вернусь, я больше туда не вернусь.

— Эмм… Меня интересуют местные замки, — сказала я.

— Ах вот как? Какой-нибудь определенный замок?

Я улыбнулась:

— Нет. Замки вообще. А если точнее — мне нужно взглянуть на их форму. — Сейчас он подумает, что я чокнутая. — Я собираю информацию для своей книги.

Похоже, это его заинтересовало.

— И вам нужны замки Девона?

— Да. Думаю, они мне пригодятся.

— Ну, в таком случае вам нужна наша историческая библиотека.

Вот черт.

— А где она?

— Это маленькая комнатка вон там. — И он указал на дверь в углу. — Вообще-то, если вы у нас не записаны, в нее входить не разрешается, но думаю, ничего страшного. Конечно, выносить оттуда книги нельзя. И боюсь, сумку вам придется оставить здесь.

Он записал в журнал мое имя и взял у меня сумку. А потом протянул мне заламинированную карточку.

— Можете идти, там открыто, — сказал он.

Историческая библиотека представляла собой пыльную комнату с низким потолком, которая положением полок, столов и аппарата для чтения микрофиш условно делилась на три части. Я сразу почувствовала себя уютно в знакомом затхлом запахе книг. В комнате больше никого не было, и я подумала: интересно, арестуют ли меня, если к концу дня я вырублюсь здесь прямо на столе? Наверное, да.

Я стала обходить полки, рассматривая потускневшие корешки приходских летописей и биографий, и поняла, что без компьютерного каталога я ничего не найду. Компьютер стоял в углу, прямо под монитором видеонаблюдения, на который транслировалось все, что происходит в комнате. Я села за компьютер, но было очень странно видеть себя на телеэкране — я вбивала в строку поиска слова «замки» и «Девон», а где-то рядом все время маячила моя собственная невнятная тень.

Книг о девонских замках оказалось несколько, я выбрала себе две с картинками и отнесла на один из столов. Для начала я принялась листать большую книгу, в которой были представлены графические изображения всех главных замков этой местности. Замки в Эксетере и в Паудерхэме слишком роскошные и к тому же прямоугольные, замки в Бери Померой и в Бикли — тоже. Замки в Гидли и Лидфорде — оба чересчур квадратные. Есть несколько замков на берегу моря. Но замок, о котором думал Берлем, находился на холме. Я нашла два замка, расположенных на холмах. Они оба круглые. Мое сердце колотилось так, будто это машина, разогнанная до предела своих возможностей. Остается выбрать из этих двух. Я почти нашла Берлема. Нужно только заглянуть в еще одну книгу — ту, где есть недавние фотографии замков. В ней я увидела, что один из круглых замков почти полностью разрушен и похож скорее на последний испорченный зуб во рту у великана.

Зато второй выглядит точь-в-точь, как описывал Берлем: гигантское кольцо, забытое на вершине холма. И еще мне сразу стало понятно, что он имел в виду, когда говорил о пустоте. На фотографии в книге, сделанной с помощью аэросъемки, было отчетливо видно, что пустота — то, чего нет, — здесь куда важнее стен — того, что есть. Если смотреть на замок достаточно долго, стены начинают размываться и кажется, что в них нет больше никакого другого смысла, кроме как удерживать внутри всю эту пустоту.

К четырем часам я уже стояла у дверей дома из воспоминаний Берлема — того дома, в котором он живет вместе с Лурой (или, по крайней мере, жил в декабре): чтобы сюда попасть, нужно пройти мимо сырного магазина, а дальше — направо и вперед по узкой мощеной улице. Это высокий и узкий дом из серого камня с зелеными деревянными ставнями. Выглядел он уютно, но в то же время производил впечатление крепости. То ли дело в закрытых ставнях, то ли просто в моей паранойе. Возможно, напрасно я сюда приехала, но, с другой стороны, за мной совершенно точно не увязалось никакого хвоста. Ну, по крайней мере, в физическом мире. Мне только сейчас пришло в голову, что, пожалуй, следовало зайти в церковь, на случай, если один из преследователей из «Звездного света» (или мертвых ДИТЯ) забрался ко мне в голову. Впрочем, теперь уже поздно. Наверное, сегодня утром, когда я только сюда направилась, уже было поздно. Если они настигли меня в какой-то момент сегодняшнего дня, они уже знают, куда я еду. Но с другой стороны, если они меня настигли, то им уже не должно быть дела до того, куда я еду — рецепт у них уже есть.