Даже здешняя тишина стала для меня чересчур громкой — а теперь еще это шипение разрослось до невыносимого треска, будто бы горят сухие деревья в лесу, и двое в костюмах начинают говорить что-то вроде: «А это что еще за хрень?» — и мне хочется умереть, и как можно скорее — чтобы больше ничего этого не чувствовать. То, что стоит рядом со мной, одето в красную мантию и черные ботинки, но я вижу, что под мантией — животное: какой-то мышиный гибрид с мохнатыми серыми ногами. Я успеваю заметить лишь это — и тут его изображение начинает разваливаться, как и все остальное. Теперь я хочу только одного: чтобы это произошло как можно быстрее, чтобы все наконец выключилось и оставило меня в покое.

Аполлон Сминфей, если это он, говорит что-то на языке, которого я не понимаю, и боль уходит, а вместе с ней уходят и помехи — как будто бы кто-то подрегулировал настройки и изображение опять стало отчетливым и ярким. Я встаю, немного пошатываясь. На задних лапах Аполлон Сминфей выше меня чуть ли не на несколько футов. На плече у него висит колчан со стрелами, его лицо, похожее на острую мышиную мордочку, покрыто серым мехом, и усы у него тоже мышиные. Пожалуй, никого более странного я в своей жизни еще не видела. Но когда он снова начинает говорить, это уже английский, хотя и с американским акцентом.

— Так-так, — говорит он. — Это что-то новенькое. Кто эти люди?

— Не знаю, — отвечаю я.

— Но это ведь плохие парни?

— Да. Если вы можете мне помочь… — Я чувствую, что вот-вот расплачусь. — Прошу вас…

— Ладно. Не беспокойтесь.

Он снова начинает говорить на том, другом языке. Одновременно он достает свой лук и заряжает его стрелой из колчана. Затем он выстреливает этой стрелой в парня в сером костюме, но тот, похоже, каким-то образом отводит ее от себя. Что происходит потом, я не очень хорошо понимаю. Дети прячутся за ногами мужчин, и на Аполлона Сминфея движется светящийся желтый шар, но он просто поднимает руку и отбивает шар обратно — в мужчину в черном. Тот падает на пол, хватаясь руками за голову, точь-в-точь как это делала я. Детишки смотрят на него, затем — друг на друга, а потом разворачиваются и бегут по улице. А Аполлон Сминфей заряжает лук еще одной стрелой и стреляет в мужчину в сером. Стрела застревает у него в шее, но никакой крови нет: он только слегка пошатывается, видит, что произошло, и, вцепившись в стрелу обеими руками, вытягивает ее, оставив на месте ранения зияющую дыру с болтающимися обрывками кожи, как в каком-нибудь тошнотворном порновидео в Сети.

Когда он начинает говорить, я вижу, как дергаются его голосовые связки.

— Слушай, ты! — говорит он каким-то простуженным голосом. — Какого черта ты занял ее сторону?

— Ну, она просто меня об этом попросила, — говорит Аполлон Сминфей.

— Что же она такое, мать ее, сделала, чтобы до нее снизошел Бог?

— Она поступила старомодно — выручила мышь, — говорит Аполлон Сминфей, перезаряжая свой лук. — А теперь, как говорят в Иллинойсе, катись ко всем чертям, придурок.

Иллинойс? Бог? Наверное, я все-таки сплю. Ничего подобного с мистером  Yне происходило. Наверное, все это — воздействие на мой слабый мозг телевидения, кино и — хоть я и нечасто в них играю — видеоигр. Вот это уже настоящее безумие. Но, должна признаться, я даже получаю удовольствие от того, как Аполлон Сминфей пускает стрелы в блондинов, как будто они — плоские картонные мишени в тире для лучников. Правда, они пока не умерли, но сломлены. Интересно, что здесь нужно сделать, чтобы кого-нибудь убить? Аполлон Сминфей подходит к ним и, вытащив из-под мантии моток веревки, крепко привязывает их друг к другу. А потом направляется ко мне, что-то тихонько приговаривая. И пока он приговаривает на своем странном языке, вокруг этих двоих выстраивается клетка в форме колокольчика — как клетка для птиц, сделанная из серебристой проволоки. Когда он возвращается ко мне и поворачивается посмотреть на свою работу, люди в костюмах уже за решеткой и без сознания — прямо как в сказке.

— Ну вот, — говорит он.

— Спасибо, — отвечаю я. — Большое спасибо. Я…

Я оглядываю улицу — вроде бы ни мальчика в капюшоне, ни мальчика-ковбоя нигде не видно.

— А что с этими детьми? — спрашиваю я.

— О них можете не волноваться. Кофе? Можем пойти ко мне, и я все объясню. Ох, простите мою бестактность — конечно, я могу принести свой дом сюда. Или, может, вы хотите вызвать свой?

Я не понимаю, о чем он, и просто киваю.

— Давайте у вас, — говорю я.

Аполлон Сминфей снова принимается произносить какие-то заклинания, и между музыкальным магазином и чем-то вроде здания бассейна (которого я прежде не замечала) открывается арка. Она похожа на взрослую, «настоящую» версию мышиной дыры в стене из мультфильмов про Тома и Джерри. Мне кажется, что больше я уже не вынесу. Если все это происходит в моем воображении, то я еще более чокнутая, чем могла себе представить. Наверное, мне пора к врачу…

— Сюда.

Мы проходим через арку и попадаем в нечто среднее между мышиным жилищем и минималистской манхэттенской квартирой — иначе, пожалуй, и не опишешь. Стены выкрашены в белое, и в доме, пожалуй, было бы светло и просторно, если бы здесь хоть иногда вставало солнце и если бы большие окна в дальней стене не были занавешены грубыми коричневыми одеялами. Вдоль стен стоят полки из соснового дерева, но на них ничего нет. На столах — тоже ничего. Пол покрыт чем-то вроде лакированных паркетных досок, но их едва можно разглядеть из-за опилок, которыми здесь все усыпано. В углу комнаты — гнездо: куча белого пуха, свалянная клубком. Аполлон Сминфей проводит меня через эту комнату в следующую. Эта больше напоминает гостиную восемнадцатого века — с открытым камином и двумя креслами-качалками.

— Пожалуйста, садитесь, — говорит он. — Я сварю кофе.

Я готовлюсь к тому, что сейчас он возьмет старомодный кофейник и повесит его над огнем, но ничего такого он не делает. И тем не менее, когда я бросаю взгляд на стол, там, на соломенной подставочке, стоит кружка с дымящимся черным кофе.

— Итак, — говорит он. — Вы — не бог.

— Думаю, нет, — отвечаю я. Мне хочется улыбнуться, но я все еще не пришла в себя после встречи с людьми в костюмах и их кошмарными детишками. — Эти парни… Они ведь не умерли, да?

— Нет. Здесь нельзя никого убить.

— Сколько они пробудут в этой клетке?

Аполлон Сминфей принимается раскачиваться в кресле.

— Столько, на сколько у меня хватит энергии. А еще — столько, сколько я захочу. Что они вам сделали? Из-за чего вы сражались?

— Они сказали, что проникнут в мой разум и все там перевернут вверх ногами, — говорю я. — Или, кажется, они собирались послать туда этих своих мальчишек.

— Какой ужас.

— Да уж. Я… Думаю, вы спасли мне жизнь.

— На самом-то деле здесь они ничего не могут с вами поделать, — говорит Аполлон Сминфей. — Но, полагаю, они были на пути к вашему… — И он снова произносит слово на странном языке.

— К моему чему?

— Как вы это называете? У моих друзей из Иллинойса для этого определенно нет слова. Портал в ваше сознание. У вас есть для этого особое слово?

Я мотаю головой.

— Нет. Я раньше вообще ни с чем таким не сталкивалась. И до сих пор не уверена, не сон ли все это.

— Ну, вы же представляете себе вещь, о которой я говорю.

— Да. И вот именно ее я и пыталась защитить. Думаю, что ее. Но вообще-то в голове полная неразбериха.

— Хорошо. И как же вы все здесь оказались? — спрашивает он. — Вам не положено здесь быть.

— Не положено?

— Ну, вы ведь не бог. Вы — существо из плоти и крови. Как же вас угораздило сюда попасть?

— Я читала книгу. И в ней были инструкции. Кстати, именно поэтому я и понадобилась этим людям. Из-за книги.

Наверное, в этой комнате с камином тепло, но я не чувствую никакой другой температуры, кроме температуры собственного тела — ни выше, ни ниже. Я беру со стола чашку, и внешняя сторона чашки кажется мне горячей, но этот жар почему-то не передается моим рукам. Я отхлебываю глоток. Это самый вкусный кофе из всех, что я пробовала, но когда я его глотаю, он никуда не попадает. Я не чувствую, чтобы глоток добрался до моего желудка.