Да, связь сохранилась.

Дэйви мысленно проследовал за Беттом сначала в селение, затем в Ньюлин…

«Я найду тебя, – подумал он, слишком измученный, чтобы пошевелиться. – Я найду тебя, куда бы ты ни пошел».

Всему свое время…

В сарае на окраине Маусхола был небольшой тайник, принадлежавший Вилли Килу. Дэйви нередко наведывался туда вместе с приятелем и потому прекрасно знал, под какой именно половицей Вилли прячет запасной пистолет, завернутый в бумагу и целлофан на случай сильного дождя.

Он отправится туда и совершит второй хороший поступок в своей жизни. Он избавит мир от Майкла Бетта и его страшных деяний.

Нахлынувшая усталость затуманивала разум Дэйви, погружая его в бездонные, темные глубины. Он не стал противиться, и на губах его застыла улыбка когда он позволил этой тьме поглотить себя целиком

– Нам больше нельзя покидать этот мир, – сказал Эдерн. – Отныне мы с вами можем встречаться лишь в снах – наших и ваших…

– И в снах тюленей, – поспешила добавить Джоди.

– И в снах тюленей, – кивнул Эдерн с улыбкой, а затем тяжело вздохнул. – Но одних только снов недостаточно.

Его улыбка, жесты и голос были до боли знакомыми, и Джоди никак не могла привыкнуть к тому, что все это принадлежит незнакомцу. Уже знакомому, но все равно незнакомцу.

Они были вдвоем возле Мен-эн-Тола в мире, куда Джоди попала через дыру. Эдерн полулежал на траве, прислонившись к камню и вытянув перед собой ноги, а Джоди сидела напротив, на другом камне, и ритмично постукивала пятками по грубому граниту.

Из старомодной кожаной сумки Эдерн достал хлеб, пасту из тертых орехов, сладкие булочки, сыр, фрукты и нечто, по вкусу напоминающее шоколад, однако эльф сказал, что это лакомство из особого сорта орехов. Довершил обед холодный чай.

– Когда-то между нашими мирами существовала тесная связь, – продолжил Эдерн, закончив есть. – Мы обменивались стихами и песнями, предметами и идеями. Мы жили практически в едином пространстве, разделенном тончайшей стеной, пройти сквозь которую было все равно что сквозь сгусток тумана – ощущение странное, но не неприятное. Однако это было давно…

– А что случилось потом? – спросила Джоди.

– Холодное железо.

Джоди покачала головой:

– Не понимаю.

– Ваш мир помешался на металлах, но золота, серебра, меди, бронзы и олова вам вскоре оказалось недостаточно. Вам понадобилось железо из-за его прочности. Однако оно обернулось анафемой для нас и таковым остается по сей день. Тонкая грань между нашими мирами постепенно превращалась в толстую стену, и вскоре только сны поэтов могли проникать сквозь нее.

– А ты поэт? – поинтересовалась Джоди. – Однажды я видела поэта – в Трущобах. Его стихи были забавными, хотя и не всегда рифмованными. Ты какие пишешь?

– Я говорю о стихах в старом понимании, – ответил Эдерн. – Их слова наполнены магией.

– А я думала, что магия кроется в именах.

– Верно. Но ведь имена – это тоже слова, причем те, что мы усваиваем самыми первыми, только-только начиная изучать окружающий мир. Для большинства из нас они теряют свою силу, когда мы вырастаем, но над поэтами время не властно.

– Так ты все-таки поэт или нет? Ну, в том самом смысле? Ты… ты волшебник?

– В некотором роде – да.

– Тогда почему ты не использовал свою магию, чтобы сбежать от Вдовы?

– Потому что она заключила меня в тело из железа.

– В сплаве, из которого была сделана кукла, содержалось железо?

Эдерн кивнул:

– Она поймала мой спящий дух и перенесла из моего мира в ваш, а затем поместила в металлическую ловушку так, чтобы я не мог вернуться домой, где осталось спать мое настоящее тело.

– Так, значит, ты никогда не был путешественником? И Вдова не превращала тебя в Маленького Человечка, как меня?

– Нет.

– Почему ты солгал мне?

– Я не был уверен, что могу тебе доверять.

– Но теперь-то ты мне доверяешь?

– Теперь я доверил бы тебе даже собственную жизнь.

– И что же изменилось за столь короткий срок?

– Я узнал тебя. Если бы мы провели в твоем мире немного больше времени, я бы сказал тебе об этом еще там.

«Сейчас, конечно, можно говорить все, что угодно», – подумала Джоди. Но потом вдруг почувствовала, что верит Эдерну, сама не понимая почему. Может, она тоже «узнала» его, что бы под этим ни подразумевалось. А может, ей просто хотелось ему верить…

– Зачем тебе понадобилось, чтобы я очутилась здесь? – спросила она наконец.

– Наши миры нуждаются друг в друге. Они разделились, и это повлекло за собой дисгармонию, в результате которой сегодня страдают оба наши народа. Ваш мир все более стремится к упорядоченности и рационализму, все в нем разложено по полочкам. Скоро люди совсем утратят способность мечтать, верить в волшебство, радоваться встрече с чудом, и их разум покроет плотная пелена. Со временем ваш мир станет таким тусклым и унылым, что обитатели сами разрушат его своим невежеством и слепотой.

– А твой мир?

– Он становится слишком сказочным. Магия прямо-таки бурлит в нем. Все воображаемое немедленно воплощается в реальность, и если это срочно не взять под контроль, то очень скоро мой мир превратится в царство хаоса.

– Звучит как одна из сомнительных теорий Дензила, – улыбнулась Джоди.

– Как это?

– Ну, он говорит, что у каждого полушария нашего мозга своя… – девушка немного помолчала, подбирая нужное слово, – своя функция. Левое – доминирующее – похоже на капитана люггера: оно отвечает за все внешние аспекты жизни, причем следит за ними так внимательно, словно смотрит через микроскоп. А правое вмещает наше скрытое «я». Именно оно – источник всех наших чувств и инстинктов. Оно обеспечивает нам широкое видение мира, но связывает его отдельные части воедино не методом проб и ошибок, а интуитивно. Проблема заключается в том, что правым полушарием нельзя управлять так, как левым, – вот почему Дензил называет это «я» скрытым. Однако если его не задействовать совсем, она заснет. Дензил говорит, что человек может стать полноценной личностью, только если у него одинаково развиты оба полушария.

– Совершенно верно, – согласился Эдерн. – Ваш мир тускнеет, быстро превращаясь в мрачное, тоскливое место, пропитанное запахом тлена. А в моем мире так много света, что однажды он может попросту поглотить нас. Все мы – и ваш народ, и мой – наделали ошибок, которые можно исправить, только вновь объединив наши миры.

– Но ты заблуждаешься, – возразила Джоди. – В моем мире тоже есть люди, способные создавать прекрасные вещи, – художники и скульпторы, писатели и музыканты… Если в них нет вашего света, то где тогда они берут вдохновение?

– А много ли таких людей по сравнению с остальными? – прищурился Эдерн.

Джоди опустила голову.

– То же самое происходит и с нами, – вздохнул Эдерн. – У нас тоже есть мыслители и ученые, но их единицы, и, хотя они весьма уважаемы, едва ли кто-нибудь отчетливо понимает, что ими движет и что они пытаются донести до нас.

Джоди медленно кивнула:

– Это как с творцами в моем мире. Я думаю, иногда они сами не знают, что и зачем создают.

– Они подсознательно тянутся к Призрачному Миру, – улыбнулся Эдерн. – Точно так же, как мой народ тянется к Миру Железному – к вашему.

Это признание показалось Джоди прекрасным поводом спросить о том, что занимало ее с первых минуты пребывания в Призрачном Мире.

– А где твой народ?

– Они прослышали о твоем прибытии и теперь не выйдут, пока ты здесь.

– Очень мило, – надулась Джоди.

– Нет-нет, – поспешил успокоить ее Эдерн. – Не обижайся. Ничего личного – у них есть для этого веская причина. Соприкоснувшись с Железным Миром, мы навсегда теряем покой. Мы и так тоскуем по своей второй половине и мечтаем о воссоединении, а после встречи это чувство может стать настолько невыносимым, что мы попросту сойдем с ума.