– Более чем странные.

– Ты поверила в них?

– Сложно сказать, – вздохнула Клэр. – Умом я понимаю, что большую их часть нельзя воспринимать всерьез. Конечно, о Гурджиеве и использовании собственной воли я слышала и раньше, а вот что касается…

– Магии?

– Да, магии…

– По-моему, есть лишь один способ выяснить, как все обстоит на самом деле.

– Сравнить историю, которую читаешь ты, с теми, что книга предложила Феликсу и Дедушке?

– Да. Если они действительно окажутся разными, значит, и все остальное правда.

Девушки медленно побрели к машине. Когда они перебирались через ручей, бесхвостого кота поблизости не было и все вокруг, включая лес и поля, будто замерло в безмолвии.

– Клэр, знаешь, о чем не упомянул мистер Гонинан?

– О чем?

– О вечной музыке. А ведь она часть легенды. Эта музыка живет сама по себе, ее невозможно перенести на бумагу. Каждый, кто пытался ее записать, делал это по-своему и, следовательно, невольно добавлял что-то от себя.

– Джейни, между музыкой и вещами, о которых говорил мистер Гонинан, нет никакой связи, – возразила Клэр.

– Нет, есть. Музыка тоже передает знания, но не посредством слов, а с помощью образов. Это как с легендами – если кто-нибудь заводит речь о Робине Гуде, ты же вспоминаешь не книгу, а живого Робина Гуда – Зеленого Человека из леса.

– Пожалуй.

– Наши песни и танцы – это не что иное, как отголоски древних ритуалов. Мистер Гонинан прав: все мы неразрывно связаны с общим духом мира.

Клэр медленно кивнула:

– Только мы забыли об этом.

– Я все больше и больше верю тому, что сказал Гонинан. Согласись: танцуя, мы чувствуем, как самые простые движения пробуждают что-то в нашей душе. Мы не понимаем, почему так происходит, но, наверное, в этом и заключается настоящая магия: ничто в нашем мире не исчезает бесследно – оно просто прячется до поры. Должно быть, поэтому мы и любим старинные мелодии – они живут где-то в глубине нашего подсознания и из века в век передаются по наследству. Постепенно мы меняем манеру их исполнения, но главный мотив – самое сердце музыки – остается вечным…

Джейни обернулась и посмотрела назад – туда, откуда они с Клэр пришли. Печаль нахлынула на нее с новой силой – печаль, подобная ветру, который, не тронув ни единого волоска на голове, поднял целую бурю у нее в груди. Это чувство не имело ничего общего с болью, что терзала ее минувшей ночью. Нет, это была мягкая, искренняя грусть – нежная, словно музыка…

Пальцы Джейни потянулись к инструменту, но ничего не оказалось под рукой. Да сейчас и не время было играть. И не место. И все же девушка сожалела, что не может исполнить на прощание какую-нибудь прекрасную мелодию: возможно, она перенеслась бы через поля и, долетев до Питера Гонинана, рассказала ему о том, что его все-таки поняли – поняли не разумом, но всем существом. Джейни хотелось отблагодарить старика, а лучшей благодарностью для него стало бы подтверждение того, что его объяснения не прошли впустую.

А еще ей хотелось однажды вернуться сюда…

Джейни взглянула на подругу, желая поделиться с ней своими переживаниями, но потом передумала: Клэр всегда любила музыку, однако воспринимала ее совсем иначе – не так, как она сама.

Вот Феликс – совсем другое дело…

«Я познакомлю его с Питером Гонинаном, – решила Джейни. – Они обязательно поладят. Если только на это будет время…»

Вздохнув, она направилась к машине, где ее уже ждала Клэр.

– Феликсу понравился бы этот старик, – заметила Джейни, заводя свой «релиант».

– Они чем-то похожи, – отозвалась подруга. «А может, я ошибаюсь? Может, Клэр все понимает и чувствует ничуть не хуже меня?»

– Что ты имеешь в виду? – спросила ее Джейни вслух.

– Они оба следуют по пути, который выбрали сами, не слишком заботясь о том, что скажут остальные.

– Хм… об этом я как-то не подумала.

Осторожно развернувшись на узкой дороге, Джейни поехала в сторону дома.

– Джейни, – окликнула ее Клэр. – Мне нужно поговорить с тобой о Феликсе.

– Надеюсь, у нас все будет в порядке. Я приложу к этому все усилия.

– Не сомневаюсь, но…

Клэр замолчала и стала смотреть в окно.

– Что такое, Клэр? – встревожилась Джейни.

– Вообще-то Феликс обещал, что разберется с этим сам, но я не верю, что он когда-нибудь решится на откровенный разговор с тобой. А ведь это так важно.

В груди у Джейни похолодело. Что еще ей предстоит узнать?

– Это насчет ваших совместных выступлений.

Джейни с облегчением выдохнула:

– Я больше не тащу его с собой на сцену, Клэр. Полагаю, я уже усвоила урок, так что Феликс может спать спокойно.

– Вот и славно, а то… Нет, я, конечно, понимаю, что не имею права вмешиваться…

Джейни рассмеялась:

– Ты моя подруга, Клэр. И потом, мы с Феликсом всегда были признательны тебе за посредничество.

– Очень рада, – улыбнулась Клэр.

На мгновение Джейни показалось, что она услышала в голосе подруги печаль, но, прежде чем она успела спросить ее, в чем дело, Клэр заговорила снова:

– По-моему, ты должна знать, почему он не хочет выступать перед аудиторией.

– Да я прекрасно знаю почему, – пожала плечами Джейни. – Ему это просто неинтересно.

Клэр покачала головой:

– Он до смерти боится сцены.

Джейни опять рассмеялась:

– Боится? Этот-то здоровяк? Я не уверена, что на свете есть хоть что-нибудь, способное напугать его. Кроме того, я сама неоднократно видела, как он играет в присутствии других людей: на вечеринках, на фестивалях, даже на улице…

– Но не на сцене.

– Не на сцене. А какая разница?

– Точно не могу сказать, но после того как Феликс признался мне в своих страхах, я прочла кое-что на эту тему. Там написано, что иногда ответа на такие вопросы попросту не существует и человек должен бороться со своей бедой вслепую – то есть не задумываясь над тем, что ее породило. Кстати, недуг Феликса называется топофобией – страхом перед сценой.

– Но…

– Только не говори, что он обязан посмотреть своему страху в глаза и выступать через силу.

– А разве не так решаются подобные проблемы?

– К сожалению, это не так просто, как кажется. У Феликса налицо все признаки панического синдрома. Если тебя когда-нибудь охватывала настоящая паника, то ты знаешь, что это удовольствие ниже среднего.

– Пожалуй…

– Я еще помню свою последнюю операцию на ноге, – продолжала Клэр. – Я так перепугалась, что потеряла сознание прежде, чем мне успели ввести наркоз.

– Ну, выходит, ты избавила докторов от лишней работы.

– Нет-нет, что ты! В таком состоянии давление больного скачет, а это очень опасно. Так что сначала врачи привели меня в чувство и лишь потом сделали укол.

– По-твоему, выйдя на сцену, Феликс тоже может потерять сознание?

– Его заболевание сопровождается довольно неприятными симптомами: недомоганием, учащенным сердцебиением, давлением в области грудной клетки, нехваткой кислорода, онемением рук и ног… Это как во время ночного кошмара, понимаешь?

Джейни кивнула.

– Потом подступает тошнота, начинается сильная головная боль и удушье. И это только физическая сторона дела. А ведь есть еще разум, и он тоже впадает в панику. Человек ощущает себя словно во сне. У него изменяется световосприятие, утрачивается чувство реальности.

– Звучит ужасно, – поежилась Джейни. – С тобой такое случалось?

– Нет, я просто теряла сознание.

– Тебе легче…

– И это еще не самое худшее, – вздохнула Клэр. – Иногда люди боятся самого своего страха впасть в панику, и в итоге он вызывает у них точно такие же симптомы. Я видела, как волновался Феликс во время нашего разговора.

В течение некоторого времени Джейни молчала.

– Жаль, что он не объяснил мне всего этого, когда мы ссорились из-за гастролей, – вымолвила она наконец.

– Он боялся.

– Кого? Меня?

– Нет, того, что ты будешь смеяться над ним. Кстати, ты именно так и поступила, когда я начала рассказывать тебе об этом.