Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Что еще? Ну, Арчи не всегда только складывал бумагу. Когда-то он был велогонщиком. Что ему нравилось в велогонках – так это то, как ты носишься по велодрому. Круг за кругом. Даешь себе шанс каждый раз немножко улучшать результат, проходить трек быстрее, так, как нужно. Но только у Арчи никогда это не получалось. 62,8 секунды. Хороший результат, даже мирового уровня. Но в течение трех лет он проходил каждый круг за 62,8. Специально чтобы на это посмотреть, гонщики останавливались, прислоняли велосипеды к скату и засекали время по секундным стрелкам своих часов. Каждый раз 62,8. Такая неспособность улучшить результат встречается действительно редко. Удивительное постоянство, в некотором роде почти чудо.

Арчи любил велогонки, и у него всегда неплохо получалось, к тому же с ними было связано единственное приятное воспоминание. В 1948 году Арчи Джонс участвовал в Олимпийских играх в Лондоне и разделил тринадцатое место (62,8 секунды) со шведским гинекологом Хорстом Ибельгауфтсом. К несчастью, этот факт не попал в результаты Олимпийских игр из-за невнимательности секретарши, которая однажды, вернувшись после обеденного перерыва, думала о чем-то постороннем и пропустила его имя, когда переписывала список с одной бумажки на другую. Мадам Слава усадила Арчи на диван в приемной и забыла о нем. Единственным доказательством того, что такое вообще было, являлись письма и короткие записки, которые он изредка получал все эти годы от Ибельгауфтса. Например:

17 мая 1957

Дорогой Арчибальд,

Высылаю тебе фотографию, на которой мы с женой в нашем саду на фоне довольно неприятного строительного пейзажа. Может, это и не похоже на Аркадию, но именно здесь я строю примитивный велодром – не такой, конечно, как тот, на котором проходили те Олимпийские игры, но для моих целей и этого достаточно. Он будет гораздо меньше, но, как ты понимаешь, я строю его для своих будущих детей. Когда мне снится, как они станут тут гонять, я просыпаюсь со счастливой улыбкой! Как только закончим, приезжай к нам. Кто больше, чем ты, достоин быть крестным отцом моего трека?

Твой честный соперник Хорст Ибельгауфтс.

И открытка, лежавшая у него в машине в этот день, который чуть было не стал днем его смерти:

28 декабря 1974

Дорогой Арчибальд!

Я учусь играть на арфе. Можно сказать, это новогодний зарок. Я понимаю, что поздновато, но ведь старую собаку иногда все-таки можно обучить новым трюкам, ведь так? Знаешь, арфа – ужасно тяжелый инструмент, так что приходится держать ее плечом, но звук божественный, и жена говорит, что от игры на арфе я становлюсь ужасно чувствительным. А это гораздо лучше, чем ее высказывания о моем увлечении велоспортом. Но, в конце концов, велоспорт могут понять только такие парни, как ты, Арчи, и, конечно, автор этой открытки, твой старый соперник

Хорст Ибельгауфтс.

Он не видел Хорста со времен тех гонок, но с нежностью вспоминал этого огромного человека с рыжеватыми волосами, оранжевыми веснушками и тонкими ноздрями, который одевался как всепланетный плейбой и казался слишком большим для своего велосипеда. После гонок Хорст напоил Арчи и раздобыл двух проституток из Сохо, которые, видимо, неплохо его знали («Я часто бываю по делам в вашей чудесной столице», – объяснил Хорст). Последний раз Арчи видел Хорста, когда случайно заметил, как его огромный розовый зад прыгает вверх-вниз в соседней комнате. На следующее утро у метрдотеля его ждало первое послание из будущей обширной переписки:

Дорогой Арчибальд,

В оазисе работы и соревнований женщины – поистине удивительное и легкое удовольствие. К сожалению, мне пришлось рано уехать, чтобы успеть на самолет, но, прошу тебя, Арчи, будем друзьями! Я считаю, что теперь мы так же близки, как наши результаты! Уверяю тебя, кто бы ни говорил, что тринадцать – плохое число, он был бóльшим дураком, чем твой друг

Хорст Ибельгауфтс.
P.S. Пожалуйста, позаботься о том, чтобы Дария и Мелани добрались до дома целыми и невредимыми.

Его была Дария. Ужасно тощая (ребра, как ловушки для омаров, и чахлая грудь), но милая и добрая девушка. Она целовала его очень нежно, у нее были тонкие и гибкие запястья, которые она любила подчеркнуть длинными шелковыми перчатками, – и обошлась она в кругленькую сумму. Арчи помнил: она сняла перчатки, надела чулки, и он беспомощно сказал: «Ты мне нравишься». Обернувшись, она улыбнулась. Арчи понял, что хотя он для нее очередной клиент, он тоже ей нравится. Может быть, надо было не отпускать ее, сбежать с ней в горы. Но тогда это казалось невозможным – слишком много всего: как же молодая жена? и будущий ребенок (истерическая, ложная беременность, как оказалось, огромный живот, полный горячего воздуха)? как же его хромая нога? как же отсутствие гор?

Как это ни странно, Дария была последним, о чем подумал Арчи, прежде чем потерять сознание. Именно из-за шлюхи, которую он встретил двадцать лет назад, из-за Дарии и ее улыбки он залил фартук Мо слезами радости, когда тот спас ему жизнь. Он мысленно представил ее: красивая женщина в дверях, смотрящая на него призывным взглядом; и понял, что жалеет о том, что не откликнулся на зов. Если только есть шанс увидеть такой взгляд, он хочет попытаться еще раз, он берет дополнительное время. Не только эту секунду, но и следующую, и еще следующую – все время, какое существует в мире.

Позже Арчи сделал несколько восторженных кругов по кольцу площади Свисс-Коттедж, высунув голову из окна, чувствуя, как поток воздуха бьет по его зубам в глубине рта. Он думал: черт побери. Вот, значит, каково это, когда какой-то придурок спасет тебе жизнь. Как будто ты держишь в руках все возможное Время. Смеясь как сумасшедший, он пронесся мимо своей квартиры, мимо дорожного знака (Хендон – 3 3/4 мили). На светофоре Арчи подбросил монетку в десять пенсов и улыбнулся, увидев, что результат подтвердил: Судьба ведет его в новую жизнь. Как собаку на поводке, которая свернула за угол. Женщины обычно так не могут, но мужчины наделены древней способностью оставлять семью и прошлое. Они просто снимают с себя все обязательства, как будто сдергивают накладную бороду, и снова прокрадываются в общество уже другими людьми. Неузнаваемыми. Вот так скоро появится и новый Арчи. Мы поймали его в переломный момент. Он в том состоянии, которое можно описывать прошедшим временем или будущим совершенным. В том состоянии, которое можно выразить словами: может, так, а может, иначе. Он подъезжает к развилке, сбрасывает скорость, смотрит на свое непримечательное лицо в зеркале заднего вида и совершенно без всякой мысли выбирает дорогу, по которой еще никогда не ездил, улицу, которая ведет в так называемый Королевский парк. Вперед! Вперед, малыш Арчи, – говорит он себе. Выжми двести и, бога ради, не оглядывайся назад.

* * *

Тим Вестли (чаще называемый Мерлином) наконец заметил настойчивый звон дверного звонка. Он поднялся с пола на кухне, с трудом, переступая через лежащие тела, пробрался в коридор и, открыв дверь, оказался лицом к лицу с мужчиной средних лет, одетым в вельветовый костюм и держащим на раскрытой ладони десятипенсовую монетку. Как потом объяснял Мерлин, когда описывал этот эпизод, вельвет в любое время суток – крайне раздражающая материя. В вельвете ходят сборщики арендной платы. Как и сборщики налогов. Учителя истории добавляют кожаные заплатки на локтях. Такое количество вельвета в девять часов утра в первый день нового года – это видение смертельно опасное, хотя бы только по количеству негативных эмоций, с ним связанных.

– В чем дело? – Мерлин стоял на пороге и, моргая, разглядывал человека в вельветовом костюме, освещенного ярким зимним солнцем. – Энциклопедии или Бог?

4
{"b":"159571","o":1}