– Как? Простите, я не расслышал.

– Си-няп-ка… Потому что девичья фамилия была Грибова. А в ту пору все знали дразнилку-считалку: «Грибки-обабки, рыжики, синяпки…»

– Если правильно, то, наверно, «синявки», – деликатно уточнил Ваня.

– Если правильно – да. Но кто из нас в те времена обращал внимание на грамматику!

Любовь Петровна шагала широко, постукивала палкой о дорогу и смотрела прямо перед собой. Похоже, что стремительно укатилась памятью в прошлое. Но через несколько шагов встряхнулась.

– А ты, Ваня, откуда появился в этих местах? Раньше я тебя не встречала…

– Я из Москвы. На каникулах у бабушки… которую, кстати, раньше никогда не видел. Так получилось…

– Вот как! – почему-то обрадовалась Любовь Петровна. – Это, наверно, замечательно – жить в столице! А?

– Мм… не знаю. По-моему, обыкновенно. Да я подолгу нигде больше и не жил – сравнивать не с чем…

– Я в прежние годы нередко ездила в Москву, гостила там у друзей. Это было прекрасно… Впрочем, по-всякому… Ну вот мы и пришли.

Ваня завертел головой (и при этом зацепил глазом притормозивших в отдалении недругов). Куда пришли-то? Рядом – бревенчатая стенка выходящего на улицу сарая, а дальше – очередной забор с торчащими над ним верхушками кленов… Ой, нет! В заборе была дощатая калитка с тяжелым железным кольцом. Любовь Петровна с натугой повернула кольцо, калитка отъехала внутрь.

– Входи, Ванечка. Здесь наша «тихая обитель»…

Двор был просторный, заросший, как и улица. По краям – какие-то будки и хибарки, а посреди двора – длинный кирпичный дом. Трехэтажный, но не высокий. С обвалившейся здесь и там штукатуркой. С крутой железной крышей, где торчала треугольная чердачная будка. К будке вела из лопухов приставная лестница. На ее ступеньках сохли плетеные половики. На самой нижней сидел пестрый петух с гордо-обиженным видом.

– Строение столетней давности, – сообщила Любовь Петровна. – Бывший доходный дом купчихи Мелентьевой. Представь себе, памятник старины, хотя ничего знаменательного, кроме возраста, в нем нет. Городские власти там и тут сносят деревянные дома с уникальной резьбой и кружевной жестью, а этого монстра трогать запрещено. А поскольку запрещено, то и жильцов не расселяют. И обитают здесь люди в квартирах с ржавыми трубами и печками начала прошлого века.

– А зачем сносят-то? Деревянные… – осторожно спросил Ваня.

– Чтобы строить офисы и рестораны, разумеется. Во имя ее величества прибыли…

– В общем, как в Москве, – понимающе отозвался Ваня.

Впрочем, дом не произвел на него отталкивающего впечатления. Было в нем даже что-то… почти что приключенческое. Будто он из книжки «Кортик» про мальчишек-пионеров давнего времени. И печки там… Ване всегда мечталось о квартире с печью, в которой можно разводить живой огонь…

– Цыпа-цыпа… – тихонько сказал Ваня петуху.

Тот глянул с ожиданием: что дальше? Но Ваня не знал, что дальше, и петух обиделся на жизнь еще сильнее.

Вошли в дощатые сени. Здесь пахло каким-то старьем: похоже, что заплесневелой мешковиной и гнилыми досками. Вверх вели широкие ступени, обрамленные перилами с кривыми точеными столбиками.

– Нам на третий этаж, – сообщила Любовь Петровна. – Как ты понимаешь, лифта нет и никогда не было. Для меня это не большая беда, ноги до сих пор крепкие, я тридцать лет работала в библиотеках, а библиотекари всю жизнь на ногах – закалка. А вот мой сосед Борис Антонович со своим остеохондрозом и артритом страдает здесь постоянно. Кстати, помидоры я несу ему: его любимое блюдо – яичница с томатами по-испански…

«Словоохотливая бабушка, – отметил по себя Ваня. – Почти как Лариса Олеговна…»

Поднялись. Оказались перед обитой обшарпанным дерматином дверью. Любовь Петровна зашарила в складках кофты.

– Где же он, ключ-то? А, вот он… Дома, конечно, никого. Борис в поликлинике, внучка с утра у родителей… Заходи…

Ваня оказался в темном коридоре (тут же зажглась лампочка). Впереди была еще одна дверь – белая и незапертая, из-за нее ударило солнце и запахло полевой травой.

– Ну вот, это мои апартаменты. Прописана я здесь одна, но чаще живу с внучкой, она то и дело сбегает ко мне из родительского дома…

«Апартаменты» состояли из двух комнаток с цветастыми обоями и тюлем на квадратных окнах. На круглом столе с кружевной скатертью стояли два большущих букета ромашек.

Ваня опустил у порога сетку с помидорами.

– Вот… Любовь Петровна, я пойду.

– Ну что ты, что ты так сразу! Передохни.

– Я не устал.

Он и правда не устал, но… где гарантия, что «ковбои» не крутятся поблизости и не ждут свою жертву?

– Заходи, Ванечка, я заварю чай. У меня еще осталось из прошлых запасов вишневое варенье. Посидим, и ты расскажешь про Москву. Хотя бы немножко…

Ваня зацарапал друг о дружку сандалетами-плетенками. Они охотно снялись, оставив на ступнях незагорелый узор от ремешков.

– Ох, да зачем ты разуваешься! У меня все равно не подметено… Ну ладно, проходи… Подожди-ка! Я на улице и не разглядела: ты прямо как после кровавой битвы! Вся нога в красном…

И правда, колено было в подсохшем помидорном соке.

– В коридоре дверца налево, там умывальник. А на полочке бумажные салфетки. Сходи, вымой и вытри. Выключатель снаружи…

В тесной кабинке пахло всякими туалетными снадобьями. Вода из крана ударила неожиданно тугой холодной струей. Ваня подставил губы. Ему нравилось, что в этом городе можно пить воду прямо из-под крана. Не то что в матушке-столице. Потом он смыл помидорный сок и прилипшие семечки, вытер колено жесткой бумагой… В этот момент в просторном кармане на бедре зашевелилась, запикала плоская коробочка мобильника. Бабушка Лариса Олеговна волновалась.

– Ванюша, ты где гуляешь? С тобой все в порядке?

Он скривился (здесь-то это можно): терпеть не мог, когда звали его «Ванюша». Но ответил вполне любезно:

– Все хорошо, Лариса Олеговна… – Они в первый же день знакомства договорились, что ни «бабушкой», ни «бабой Ларой» звать он ее не будет. «Не такая уж я древняя…» – Брожу по переулкам, знакомлюсь с окрестностями. Недалеко от дома. Скоро вернусь. А вы сделаете к обеду окрошку?.. Спасибо!

Он вернулся в комнату. Любовь Петровна мурлыкала простенькую мелодию вальса и расставляла рядом с букетами чашки и вазочки.

– Сейчас все будет готово. Садись к столу…

Ваня боком сел на заскрипевший гнутый стул.

Почему-то вдруг застеснялся. Поджал ступни с незагорелым узором, колупнул с колена несмывшееся семечко, глянул за окно. Сквозь тюль смутно видна была тополиная крона. А что еще там на улице – неизвестно.

Мысль о коварных врагах сидела занозой. «Не отступятся ведь, это для них приключение…» Но потом подумал: «Гляну в щель у калитки; если „ковбои“ там, пойду по двору, поищу, нет ли другого пути – через забор или в щель…» Стало спокойнее.

Любовь Петровна принесла чайники, утвердила их на проволочных подставках. Потом – плетеную корзинку с печеньем.

– Давай, Ванечка, я налью. Какую тебе заварку? Покрепче?

– Средне… – сказал Ваня (вообще-то ему было все равно). – Спасибо.

– Накладывай варенье… А скажи, далеко отсюда живет твоя бабушка?

– Недалеко. В профессорском доме, рядом с математическим факультетом. Это наискосок от католического костела, знаете?

– Ну разумеется! Я, голубчик, весь город знаю, а здешние места тем более. Они – родные… А что, бабушка работает в университете?

– Дедушка работает… – Ваня был рад, что разговор завязался простой, не надо ломать голову, про что говорить. – Он даже не родной дед, а второй муж моей бабушки. Но они давно поженились, меня тогда еще не было… Они с бабушкой жили в Новосибирске, а год назад Константина Матвеевича, это дедушка, пригласили работать сюда. Предложили всякие там «улучшенные условия» и большущую квартиру… Я до сих пор путаюсь в ней, в комнатах и коридорах… А Константин Матвеевич радуется: «Впервые в жизни у меня нет проблемы с расстановкой книг…»