Причем едят они ее с потрясающей ненасытностью.

Распределение распад-пакетов строго контролируется Советами, чтобы предотвратить оплошности вроде того форменного безобразия в Западной Африке. Алле-оп – распад-бактерии тогда бесконтрольно разрослись, а первоначальный источник определить так и не удалось. С тех пор всем динозаврам общественно значимых профессий выдают распад-пакеты – с условием, чтобы они всегда держали их при себе – ради одной-единственной цели избавления от останков диноса в случае необходимости, и каждый такой пакет регистрируется соответствующими властями. Собственно говоря, я припоминаю, как сам как-то раз применил распад-пакет к диносу-амальгаме в одном из проулков Бронкса, уничтожая все свидетельства произошедшего побоища и моей итоговой победы до прибытия человеческой полиции.

Таково сформулированное властями назначение распад-пакетов: применение их к покойникам и только к покойникам, а также в случае абсолютной необходимости.

Но Чес с Шерманом, похоже, инструкцию по эксплуатации никогда не читали.

– Кончай корчиться, – хрипит Шерман, доблестно сражаясь с кончиком Стюхиного хвоста. Чес уже заткнул большой рот раптора скомканным полотенцем, почти полностью заглушая его вопли и стоны. Они еще даже не начали, а Стю уже так переполошился. – Прекрати. Чес, ты не поможешь?

Я уже вижу, что на подходе, но бессилен это остановить. Пусть даже я только прикидываюсь громилой, мне никуда не уйти от чувства некоторой вовлеченности в происходящее, хотя и я обещал себе никогда не ввязываться в мафиозные дела. Все-таки я согласился их сопровождать, и я буду с ними, пока они и впрямь не зайдут слишком далеко. В желудке у меня идет какое-то кувыркание; я притворяюсь, что все это из-за мяты.

Чесу с Шерманом наконец удается закрепить Стюхин хвост. Шерм опускает свой жирный зад примерно в футе от кончика и надежно придавливает его к полу конюшни.

– Топор не забыл? – спрашивает он у Чеса, и тот сжимает острый инструмент в правой руке, готовый немедленно использовать его по назначению.

– Давай, – говорит Чес.

Шерман аккуратно разрывает полиэтиленовый пакетик и сыплет мелкий порошок на самый кончик отчаянно корчащегося хвоста Стю.

Полотенце с трудом приглушает пронзительный вопль, сотрясающий во всех иных отношениях тихую конюшню. Плоть мгновенно начинает растворяться под яростным напором бактерий, кончик Стюхиного хвоста исчезает прямо у меня на глазах, лужица светло-зеленой жижи скапливается на полу. Но там лишь бросовые продукты работы бактерий – они пожирают все мельчайшие клочки плоти диноса, какие только могут найти, кожу, все остальное, а потом перерабатывают и выпихивают это дело со своего противоположного конца.

Я застрял на нейтральной полосе между отвращением и завороженностью – совсем как на играх «Лос-Анджелес Клипперс» – и не могу оторвать глаз от жуткого зрелища. Целый дюйм Стюхиного хвоста исчез за неполных тридцать секунд, и теперь я уже вижу кусочек кости там, где была начисто отъедена плоть. Костный мозг и эмаль – две вещи, которые бактерии наотрез отказываются пожирать. Глаза бедняги дико выпучиваются от боли, его чешуйки плотно прижаты к веревке, зарывающейся в его руки, оставляющей там глубокие борозды…

– Давай, – спокойно говорит Шерм. – Руби.

Чес повыше заносит топор и обрубает Стюхин хвост на дюйм выше того участка, где бактерии продолжают свое пиршество. Твердый шмат мяса плюхается на пол, и через считанные секунды микроскопические обжоры поглощают оставшуюся часть плоти, оставляя среди опилок лишь небольшой кусочек хвостовой кости и липкую зеленую лужицу.

Однако удар топором спас Стю от дальнейшей атаки распад-бактерий, и хотя его хвост обильно кровоточит, до завтра он наверняка доживет. Шерман протягивает руку и вытаскивает полотенце изо рта несчастного раптора. Стю что-то еле внятно бормочет, его воспаленные глаза слезятся, губы звучно шлепают с каждым вдохом.

– Тихо, – утешает его Шерман. – Спокойно. Скажи нам, где билеты, и мы на этом закончим. Как следует тебя вылечим, где надо заштопаем.

Но Стю сейчас по ту сторону разума. Боль наверняка чудовищная. Конечно, нервы на хвосте не так чувствительны, как в области паха, но если тебе перерубят их топором, тоже радости мало.

Чес сует руку в свою волшебную сумку и достает оттуда коричневую бутылочку. Затем выливает немного жидкости на кусок марли и прижимает ее к кровавому обрубку Стюхиного хвоста. Здоровенный раптор сперва подпрыгивает от соприкосновения марли с сырой плотью, но затем испытывает заметное облегчение, и мышцы его расслабляются.

– Топический анальгетик, – объясняет Снохе Шерман. – Теперь получше?

– Ага, – всхлипывает тот. – Ага.

– Короче, у нас два варианта. У Чеса есть нити для зашивания ран – или еще один пакет опять все запустит.

– Шерм…

– Погоди, Стюха, дай я тебе все объясню. У нас… Чес, сколько у нас там еще пакетов?

– Пять.

– Aгa, пять. То, что нужно. Еще один, чтобы покончить с хвостом – и теперь я уже не дам Чесу его отрубить. По одному для каждой ноги – это три. Дальше мне наверняка все эти заморочки наскучат, и я перейду прямо к голове. Никогда не задумывался, каково бывает, когда бактерии твои глазные яблоки жрут? – Я прикидываю, в какой мере Шерман всем этим наслаждается. Получается у него очень хорошо.

– Я не знаю, где Пепе, – упирается Стю.

– Значит, ты признаешь, что вы двое решили Эдди Талларико кинуть?

Стю отворачивается, но Шерман берет его за голову и разворачивает ее назад, пронзая здоровенного раптора гневным взором. Нет сомнений, за кем в этом помещении сила – с распад-пакетами или без.

– Да, – наконец признает Стю.

Чес испускает легкий смешок.

– Сукин сын…

– Он ничего нам не платит, – выпаливает Стю. – Мне приходится на диете из тунца и собачьего корма сидеть. Черт, я этот конский костюм напяливаю, чтобы мне с этого дельца малость овса перепало…

– Заткнись, – велит ему Шерман. – Заткнись сию же секунду, ты, предатель ублюдочный. А потом вдохни поглубже и скажи мне, где билеты.

Стю шумно набирает полные легкие воздуха:

– Они у Пепе…

– А эта залупа конская где?

– Не знаю. Клянусь – не знаю. Наверное, он пытается себе все деньги захапать…

Шерм кивает Чесу, и тот готовит новый пакет. Стю опять начинает вопить – он в темпе сообразил, к чему все идет.

– Господи, – бормочет недавний конь, – да если бы я только знал, я бы вам сразу сказал…

– Очень может быть, – говорит Шерман. – Но порой мы сами не знаем, что мы знаем, а чего не знаем, пока нас не поставят к стенке и расстрельная команда винтовки не поднимет.

Чес разрывает пакет и подходит к хвосту Стю. На сей раз они даже не трудятся сунуть ему в рот полотенце – надо полагать, думают, что он вырубится от боли. Чес держит пакет за уголок, болтая им перед корчащейся фигурой раптора.

В этот момент я уже должен вмешаться. Сказать что-нибудь. Что-нибудь сделать. Но я вдруг обнаруживаю, что буквально прирос к полу. Это не мое дело. Здесь просто еще один идиотичный гангстер, исподтишка надувающий других идиотичных гангстеров. Теперь он пытается не расколоться, и ему приходится платить по счетам. Вмешиваться во все это – не самый мудрый ход.

Но другого хода я попросту не знаю. А потому все-таки делаю шаг вперед:

– Чес…

В тот самый момент, когда распад-кристаллы уже готовы с самого краешка пакета снова просыпаться на искалеченный хвост Стю, великий легкоатлет из Принстонского университета вдруг обретает здравомыслие.

– Шестая конюшня, стойло Б, – визжит он. – Пепе там на всю ночь зарылся.

Чес убирает пакет, а я делаю осторожный шаг назад. К счастью, моей попытки вмешаться ни Чес, ни Шерм не заметили.

– А ты нам мозги не пудришь? – интересуется Шерман.

– Нет, – уверяет Стю. – Он там, и со всей наличностью.

– Сколько?

– Не знаю, – говорит Стю. – Мы… я занял немного денег у своей семьи, Пепе – тоже немного у своей. Удалось десять кусков собрать. И мы вложили все в дело.