– Винсент, – говорит Нелли, но я отталкиваю его в сторону…

Затем я прижимаюсь своими губами к губам Норин, пытаясь вдохнуть воздух в ее легкие, надеясь, что ее рыло находится точно под маской, что я вдуваю ей в рот или, на худой конец, в нос, только бы она снова дышала.

Хагстрем тянет меня назад.

– Винсент, – снова говорит он – в то же самое время и тверже, и мягче… но у меня нет времени его слушать…

Я давлю Норин на грудь, кладя одну ладонь поверх другой, стараюсь заставить ее легкие работать – совсем как делают в фильмах…

Творится что-то странное. Тело Норин не сопротивляется – оно просто словно бы уходит вниз, в песок. А ее губы, когда-то такие мягкие, податливые, идеальные для поцелуя, потеряли свое существо. Впечатление такое, будто все ее тело было расплющено, лишаясь внутренностей…

– Винсент, – в последний раз повторяет Хагстрем, – это уже не Норин. Это не она, Винсент. Норин ушла.

Но ведь это она. Ее волосы, ее лицо, ее тело – Норин, какой я ее помню…

Не считая того, что это просто личина. Пустой, безжизненный мешок на песке, шесть фунтов латекса и два фунта зажимов, а внутри – ничего, кроме дождевой воды и песка.

– Я потерял ее в волнах, – вздыхает Нелли, и я с удивлением вижу, как по его щекам струится тоже соленая, но уже совсем другая влага. – Я потерял ее в волнах.

Бок о бок мы сидим у пустой личины, никчемной оболочки, двое нас здесь. Скрестив ноги, мы сидим на влажном песке, не обращая внимания на молнии, ветер и дождь – отбываем стражу над тем единственным, что осталось от нашей общей возлюбленной, пока очередная волна не обрушивается на берег и отлив не уволакивает последние останки Норин Дуган в пучину Атлантического океана.

Никакая это была не Алиса. Вот поди ж ты. Это была самостоятельная погодная система – шторм, не вошедший в прогнозы синоптиков ввиду его относительной слабости по сравнению с мощью его старшей сестры. Может статься, пусть бы это лучше была Алиса, капризно повернувшая назад к Южной Флориде. Тогда ущерб мог бы оказаться слишком велик, чтобы началось все последующее. Тогда на уме у народа в эти последние семь дней были бы совсем другие материи.

Но это был всего-навсего простой шторм, и ущерб от него оказался минимальным. Несколько оборванных силовых линий там, несколько затопленных гостиных тут. А в целом никаких особых жалоб. В Малибу, к примеру, будничный денек состоит из одного-двух наводнений плюс пара-другая пожаров.

Именно поэтому наши умы не оказались заняты тем, как бы поскорее заново отстроиться и сделать ремонт, а получили свободу и тут же сосредоточились на трех вещах, которые поглотили нас больше всего, трех главных словах для любой приличной мафиозной структуры:

Месть. Гнев. Причина.

Месть за Антонио, месть за Джека и, конечно, месть за Норин.

Гнев на Талларико, на всю организацию велоцирапторов, на то, как все это было проделано.

Причина. В смысле – причина всей этой резни. Ответ где-то там, пока еще от нас ускользает, но мы в силах его получить. Кто-то внутри бригады Дуганов дает утечку подобно яхте с взорванным по правому борту корпусом. Мы с Нелли намерены выяснить, кто несет за это ответственность, и тем самым задраить пробоину.

В лагерь Талларико я не вернулся. Я хотел, чтобы Эдди испытывал сомнения насчет моего местопребывания. Мне требовалось, чтобы он раздражался, нервничал, был более склонен допускать ошибки. Он вполне мог решить, что я мертв. Или что я смылся из города. Это не имело значения. Я просто не мог туда вернуться. Нет – только не после того, что он сделал с Норин.

Мы с Нелли и Глендой договорились не рассказывать другим членам бригады Дуганов про гибель Норин. Шпион Талларико таился где-то внутри организации, и чем меньше все знали, тем было лучше. Когда мы захотели бы распространить информацию, мы сделали бы это в согласии с собственными интересами. А пока что, насколько все знали, Норин находилась в надежном месте.

Хагстрем велел Одри паковать вещички. Раз рядом уже не было Джека и Норин, а следовательно, и применения ее научно-исследовательским талантам, Одри просто не имело смысла подвергать себя опасности.

– Желаю вам удачи с вашим исследованием, – сказал ей Нелли. – Искренне желаю. Но здесь вы его больше проводить не будете.

Хагстрем также распустил девушек с фабрики звезд. Оплатил их безопасный выезд из Америки и возвращение в Таиланд. Конечно, он не мог гарантировать, что какая-то из семей снова их не подцепит, но, по крайней мере, на данный момент, они были совершенно свободны.

Когда все эти моральные тонкости убрались с дороги, настала пора приниматься за настоящую работу.

Нижние персоны тотемного столба Талларико особо нас не интересовали – вряд ли им хоть что-то было известно. А потому мы начали кое с кого из приближенных лиц Эдди, знакомых мне по совместному времяпрепровождению на Звездном острове – парней, которых я впервые увидел вдумчиво просматривающими телесериалы у Эдди в гостиной. Поначалу находить их было проще пареной репы – некоторых мы подбирали прямо на улицах. Других приходилось выслеживать посредством разнообразных источников – Нелли знает в городе чертову уйму народа, и каждый из этой уймы, похоже, что-то такое ему задолжал. Когда все остальное не работало, мы небрежно роняли имя Джека или Норин. Дальше дело всегда шло как по маслу.

Безопасным местом, использовавшимся семьей Дуганов, был старый пакгауз в задрипанном районе чуть к востоку от Авентуры, окруженный продовольственными складами, а также предприятиями по производству непатентованных лекарств. За почти круглосуточным грохотом тяжелых грузовиков и лязгом аппаратуры никто не слышал мучительных воплей.

Когда мы решили взять Шермана, я вызвался сам проделать эту работу.

– У меня с этим чуваком целая история, – сказал я Хагстрему. – Я прямо сюда его привезу.

Нелли сомневался:

– Ведь это тот самый, который Джека убил? Не думаю, что тебе следует идти одному.

– Тогда пошли со мной двух парней. Если у меня не получится, они смогут вмешаться, но потом я хочу быть в пакгаузе и посмотреть.

Хагстрем уступил, и все прошло замечательно. Маркус и Энди, два солдата из бригады Нелли, поехали вместе со мной к Калле-Очо, кубинскому району города, где я нашел Шермана прячущимся в служебном помещении ателье по прокату личин, одного из тех теневых заведений, что предлагают наряды с черного рынка диносам-отпускникам, которые на срок в две недели под флоридским солнцем хотят себе новое тело или лицо. Скажем, ты средних лет брюхатый бухгалтер из Детройта, который хочет произвести впечатление на соблазнительных цыпочек Южной Флориды. Тогда иди прямиком в такое ателье, махни разок кредитной карточкой – и через час ты уже удалой никарагуанец, да еще с каштановыми волосами. Такие места отличаются от обычных магазинов по продаже личин с черного рынка вроде точки Манни в Нью-Йорке, причем сразу в двух интересных аспектах.

Первое: здесь не бывает никаких спецзаказов, и в связи с этим возможны всякие накладки. К примеру, пижон, который носил твой костюм никарагуанского ухаря, мог вступить в конфликт с местными органами охраны правопорядка, и тебя вполне могут упаковать куда следует за его преступление. С другой стороны, он мог произвести бешеный фурор среди местных девиц, и тогда ложная, но весьма лестная репутация будет тебя сопровождать.

Второе: все это временно. Здесь не существует традиции «вечного проката», и личины железно изымаются из обращения после шести месяцев использования. Если хочешь, можешь сходить на одну из распродаж, которые проводятся примерно раз в год, и зацепить себе по дешевке б/у личину. Хотя кто знает, где эта ерундовина побывала. После полугода обкатки на сотне разных диносских тел одной амальгамы остаточных запахов вполне хватит, чтобы свести тебя с ума.

Итак, я с легкостью нашел Шермана в заднем помещении этого самого ателье. Он как раз хрумкал здоровенным соленым огурцом и просматривал результаты последних скачек.