Саймон с нежностью посмотрел на нее:

— Сторм, ты единственная женщина, которую я по-настоящему желал и буду желать всегда!

Он протянул к ней руки, и она бросилась к нему. Обнявшись, они долго стояли молча.

Наконец Сторм, склонив голову к нему на плечо, прошептала:

— Не бойся за Августу, мы обязательно ее найдем. Ты правильно сделал, что обратился за помощью ко мне. А потом… отдадим письмо этому Спотсвуду. Мне не нужна его амнистия, но если ты так хочешь, будь по-твоему.

У Саймона перехватило дыхание. Закрыв глаза, он еще крепче прижал к себе Сторм.

— Родная, — начал он, — я должен тебе сказать…

Но в этот момент Сторм вдруг почувствовала, что корабль как-то странно дернулся.

— В чем дело? — напряглась она, кинув тревожный взгляд в окно.

Снаружи послышался скрип якорной цепи. Сердце Саймона екнуло.

— Послушай, Сторм… — снова начал он.

— Мы не должны были причалить так скоро! Что происходит, черт побери?! — Сторм рванулась к выходу.

Саймон поспешил за ней, но не успел ее остановить.

Такой стремительности и слаженности от своей еще за час до того полусонной команды Сторм не ожидала. Паруса были убраны, на воду уже спустили шлюпку. Роджер выкрикивал команды, словно капитаном был именно он.

Но больше всего поразило Сторм не это. Ее корабль стоял в бухте, и над их головами ветви деревьев образовали вход. Вдалеке, на берегу, виднелся дымок костра и несколько фигур вокруг него.

— Эй, на «Грозе»! — донеслось с берега.

— Э-ге-гей! — откликнулся Роджер.

Сторм застыла на месте, отказываясь верить собственным глазам — это была Бухта Черной Бороды! До Бухты Аллигатора от нее нужно было плыть еще один день.

Сторм резко повернулась к Роджеру:

— Ты что, последний глаз потерял — разучился читать компас? Что все это значит, черт побери?

Роджер посмотрел на нее. По его уверенному взгляду Сторм поняла, что он собирается сказать, еще до того как он произнес:

— Все в порядке, крошка. Мы там, где и должны быть.

Сторм охватило отчаяние. Ее снова предали!

— Я не отдавала таких приказаний! — крикнула она.

— Это был мой приказ, — раздался за ее спиной спокойный голос Саймона.

Сторм резко обернулась.

— Я пытался объяснить тебе: другого способа спасти Августу у меня не было.

— Ты мне лгал! — Сторм хотела крикнуть изо всех сил, но ее слова прозвучали едва слышно.

Тогда, не помня себя, она сжала кулаки и бросилась на Саймона.

Мгновенно кто-то схватил ее сзади. Сторм отбивалась как сумасшедшая, но не могла освободиться: Помпи — верный Помпи! — держал ее, словно в железных тисках.

Сторм в ярости смотрела, как Саймон по веревочной лестнице спускается в шлюпку.

— Остановите его! — кричала она. — Он нас предал! К оружию!

Однако никто даже не обернулся на ее крики. Сторм отчаянно извивалась, но железная хватка Помпи не ослабевала. Наконец она успокоилась и лишь беспомощно смотрела, как Саймон сходит на берег и уверенно направляется к желтому камню, лежащему у корней кривого кипариса.

— Да остановите же его! — снова закричала она.

— Спокойно, крошка! — произнес вдруг Роджер. — Мы все работаем на него.

Отчаяние Сторм не знало предела. Значит, и Роджер тоже?

Подойдя к ней, Роджер взял ее за руку:

— Так надо, девочка. Когда Спотсвуд получит письмо, мы все обретем свободу.

— Спотсвуд? — Сторм уставилась на него, пораженная его наивностью. — Идиот! За всем этим стоит Иден! Саймон отдаст письмо Идену в качестве выкупа за сестру, а мы погибнем!

На минуту Роджер застыл в нерешительности, глядя на берег. Даже если он и поверил Сторм, что он мог сделать — один против всей команды?

Он снова перевел взгляд на Сторм и уверенно произнес:

— Этот парень не предаст, я нутром чувствую. А если он обманет, придушу его собственными руками!

Сторм посмотрела на него, сама не зная, чему верить, и наконец произнесла:

— Может, ты и прав, но если нет, все погибло…

Сторм не вполне осознавала, что происходит вокруг. Руки Помпи ослабли — теперь он не удерживал ее, а скорее поддерживал, чтобы она не упала в обморок.

Напрягая последние силы, она попыталась хоть как-то оценить ситуацию. Пираты на берегу были слишком далеко, да и вряд ли они пришли бы ей на помощь — скорее, узнав, в чем дело, они, наоборот, поспешили бы разделаться со Сторм. Она была без оружия, ее собственная команда повернула против нее. Ждать помощи было неоткуда…

Не столько чувство беспомощности и предательство команды убивало Сторм, сколько предательство Саймона, его ложь. Она ожидала от него чего угодно, только не этого. Теперь она не только не могла бороться — у нее не осталось ничего, за что стоило бы бороться…

Она подняла голову. Саймон стоял рядом с ней, однако у Сторм не осталось даже злости — только черная пустота.

В руке Саймон держал клеенчатый пакет, который она зарыла здесь два года назад.

— Прости меня, — прошептал он. — Я не мог допустить, чтобы моя сестра погибла.

— А я-то, дура, поверила тебе… — Сторм почувствовала, как что-то влажное скатывается по ее щеке.

Лицо Саймона передернулось.

— Ты сказала, что скорее умрешь, чем отдашь письмо кому бы то ни было, потому что для тебя это — дело чести. Но жизнь моей сестры для меня еще дороже…

У Сторм словно что-то перевернулось внутри. Она подняла глаза на Саймона и грустно улыбнулась.

— Честь… — Она словно удивлялась тому, как звучит это слово. — Глупый мой фермер… Разве спасти чью-то жизнь — это бесчестно? Если бы ты сразу сказал правду, я бы ни секунды не раздумывала.

Саймон сделал шаг к ней:

— Послушай, ты должна мне верить. Я готов умереть за тебя, только верь…

Ярость поднялась в ней черной волной. Ей хотелось ударить его, плюнуть в него, вцепиться зубами… Но глубина его предательства оказалась так велика, что все это было бесполезно.

— Нет! — прошипела Сторм. — Теперь я буду ненавидеть тебя до конца дней своих! Она повернулась и побежала в каюту.

«Гроза» плыла целую ночь, и все это время Сторм не выходила на палубу. Слезы душили ее, мысли путались, воспоминания, словно видения, выступали из темноты: смеющееся лицо ее отца, когда она, залитая солнечным светом, впервые встала за штурвал; черный флаг, гордо трепещущий на ветру; шум битв, лязг оружия и, наконец, высокий красавец, бесстрашно ринувшийся на ее людей в то время, когда другие трусливо попрятались пол брезент, словно цыплята под крыло наседки, а затем стоявший в ее каюте с гордо поднятой головой… Ни малейшего страха в его глазах, когда она приставила нож к его горлу.

Видения вспыхивали, словно живые, и бесследно гасли. Черная Борода, Джек Рэкхем, Рауль Деборте; ночные костры, пьяный смех пиратов, узкие проливы, в которых они прятались, и кровь, кровь и кровь… То была вся ее жизнь, но больше такой она никогда не будет.

Сторм не знала, что с ней станет, но теперь ей было все равно: казнь в Виргинии или смерть в лапах Идена — какая разница? До сих пор письмо Черной Бороды было для нее пропуском в мир свободы, символом власти, а теперь этот символ превратился в клочок бумаги… Это письмо слишком дорого ей обошлось — дороже, чем на самом деле стоило.

Когда «Гроза» входила в Бухту Аллигатора, Сторм стояла у окна. Туман был такой густой, что она не могла почти ничего разобрать и лишь смотрела на густую серую завесу застывшим взглядом. В голове не было ни одной мысли, в груди — никаких чувств.

Дверь каюты внезапно отворилась — на пороге стоял Саймон. На боку и в руке у него было по шпаге, за поясом — нож. Он был весь сжат, словно пружина.

Сторм понимала, зачем он пришел, — понимала, что нельзя медлить, но по-прежнему не трогалась с места.

Саймон… Красота его лица, суровость нахмуренного лба, смех в глазах, нежность прикосновений… Спокойный и вспыльчивый, мрачный и веселый — Сторм знала его всяким. И еще она знала: что бы ни случилось с ней в жизни, память о нем останется с ней навсегда…