– Из-за этого почтальон ни свет ни заря поднял меня с постели.
У Давида забрезжила догадка. Он поднял взгляд от письма и увидел на лице Мари виноватую, сияющую улыбку. А потом прочитал:
«Глубокоуважаемая г-жа Бергер!
Большое спасибо за рукопись «Софи, Софи», направленную Вами в издательство «Драко». Изучив текст, «Драко» пришло к выводу, что по концептуальным соображениям не может включить означенное произведение в свою программу».
Давид облегченно вздохнул и опять посмотрел на Мари.
– Читай дальше, – сказала она.
«Поддерживая тесное сотрудничество с нами, «Драко» позволило себе передать Вашу рукопись для ознакомления в нашу редакцию, и мы пришли к другому выводу.
Мы считаем «Софи, Софи» весьма многообещающим произведением, и нам представляется, что оно вполне может быть опубликовано в нашей серии «Молодые авторы».
Поскольку разработка нашей программы уже вступила в завершающую стадию, а в случае, если мы придем к соглашению, потребуется некоторая редактура, очень бы хотелось в самое ближайшее время встретиться с Вашим другом у нас во Франкфурте. Расходы на поездку, разумеется, будут возмещены.
Пожалуйста, сообщите нам, когда может состояться такая встреча, или попросите Вашего друга как можно скорее лично связаться со мною.
С сердечным приветом,
Карин Колер,редактор».
Вот черт. Давид делал вид, будто все еще читает, а сам мучительно соображал, что сказать.
– Ну так как?
К счастью, подошла официантка с завтраком. Пока она размещала на крохотном столике тарелки, приборы, салфетки, масло, джем, два кофейничка с кофе, два молочника с горячим молоком и серебряную корзиночку с круассанами, Давид кое-как собрался с мыслями.
– Мне очень жаль, что я действовала на свой страх и риск. – Глядя на нее, никак не скажешь, что она о чем-то жалеет. – Если б они отвергли рукопись, ты бы ни о чем не узнал. – Мари налила кофе, себе и ему.
– Дело не в этом.
Мари ждала, что еще он скажет. Но Давид взял круассан, откусил. Аппетиту него совершенно пропал, однако круассан позволял выиграть время.
– Что ты имеешь в виду?
Давид проглотил кусок.
– Я боялся не отказа. Я боялся, что рукопись примут.
Мари намазала круассан маслом.
– В это я никогда не верила и, честно говоря, не верю и сейчас. Фантастическая ведь удача: ты пишешь первый роман, и он сразу же выходит у «Кубнера»!
Она откусила кусочек круассана, намазанного маслом и джемом. Крошка поджаристой корочки на миг повисла на верхней губе, и тотчас розовый кончик языка слизнул ее и отправил в рот.
– «Кубнер»! И как это я с самого начала о нем не подумала. Издательство совсем маленькое, меньше, чем «Драко», зато и более изысканное. Глядишь, возьмут тебя под персональную опеку. А «Драко» – это фабрика. Ладно тебе, Давид, порадуйся наконец! – Мари обеими руками потянулась через стол, привлекла его голову к себе и поцеловала. В губы.
Вот теперь Давид возликовал.
– Когда поедешь?
Он пожал плечами.
– Я пока вообще не знаю, поеду ли.
Мари пропустила эти слова мимо ушей.
– Тобиас наверняка тебя отпустит, если ты ему расскажешь, в чем дело.
Давид испугался.
– Ему я уж точно ничего не скажу. – Он отпил глоток кофе, и новая мысль опять испугала его. – И ты не говори. Обещаешь? Никому ни слова. Ни одной живой душе.
Мари вздохнула.
– Одному я уже рассказала.
Кому – ясно без комментариев.
– Ральфу, – простонал Давид.
– Не про «Кубнера», – успокоила она. – Сказала только, что ты пишешь. И пишешь очень хорошо. И что ты дал мне кое-что почитать. А больше ни слова.
Если вдуматься, эта ее болтливость не так уж и неприятна.
– И что же он сказал?
Мари поднесла чашку к губам.
– Ты ведь знаешь Ральфа.
– Да. Так что же он сказал?
Она отхлебнула кофе, поставила чашку на блюдце и махнула рукой.
– Что-то пренебрежительное.
Давид прямо воочию увидел перед собой Ральфа. Как тот недоверчиво поднял брови, снисходительно усмехнулся, медленно кивнул, а потом проговорил: «Ах, пишет? Давид? Хорошо? Или просто лучше, чем обслуживает?»
Или: «Ну-ну. Я так сразу и подумал, что он умеет писать. Судя по тому, как он записывает заказы».
– Так когда ты поедешь? – опять спросила Мари.
Давид задумался.
– А сколько ехать до Франкфурта?
– На поезде четыре-пять часов, наверно.
– Тогда можно поехать в любой день, а к девяти вернуться.
Мари с улыбкой покачала головой.
– Так не годится, все ж таки первый визит в будущее издательство. Обычно после устраивают хороший ужин и ночуют в шикарной гостинице. В общем, ехать надо в свободный день.
– Тогда в среду. В среду и в четверг я не работаю.
Она накрыла ладонью его руку, пожала.
– Но ты им позвонишь, ладно? – попросила она.
Мари убрала свою руку, но Давид тотчас взял ее в свои большие ладони.
Она улыбнулась.
– Позвони им сам, я ведь тебе не агент.
– А кто же ты? – Давид посмотрел ей в глаза.
Она не отвела взгляда, улыбка стала серьезнее. Казалось, она обдумывала вопрос. И наконец ответила:
– Не знаю, Давид.
При всей серьезности положения Давид был окрылен. Хотя повод их встречи в «Дютуа» грозил катастрофой, сама встреча прошла чудесно. Неожиданный поцелуй в губы. И собственная дерзость, ведь он взял ее за руку. И естественность, с какой она это восприняла. Ее отрицательный отзыв о Ральфе. «Ты ведь знаешь Ральфа». Будто она хотела сказать: «Ах, давай не будем говорить о Ральфе. Чего, собственно, можно ожидать от такого, как он». А главное, ее ответ на вопрос, кто она ему. «Не знаю, Давид».
Подобный ответ на подобный вопрос в подобной ситуации внушал некоторую надежду. Если женщина дает мужчине, который как раз сжимает ее руку в своих ладонях, подобный ответ, стало быть, она не очень-то уверена, что он ничего для нее не значит. Особенно если незадолго перед тем поцеловала этого мужчину в губы. Конечно, скорее чмокнула, чем поцеловала, но, в общем-то, на лице мужчины есть и другие места, куда можно чмокнуть.
Поэтому второе обстоятельство – собственно, повод свидания – представилось ему не столь опасным, каким, пожалуй, было на самом деле. До поездки во Франкфурт еще четыре дня. А за это время он успеет что-нибудь придумать. Какую-нибудь историю, которая более-менее соответствует истине и не выставляет его в неблагоприятном свете. К примеру, можно довериться редакторше, сказать ей, что он нашел эту рукопись и хотел проверить, какое впечатление она произведет на человека, убежденного, что она написана сейчас. Или, к примеру, можно выставить такие высокие требования, что они сей же час отправят его восвояси. Или сказаться больным. А может, придумается что-нибудь получше.
Давид пересек Кабельштрассе и вошел в подворотню с вывеской «Кладезь Годи».
Годи торговался с тамильской парой о цене на платяной шкаф, обшитый голубым пластиком под кожу, с блестящими гвоздиками. Непомерно завышенную цену он пытался объяснить тем, что это-де подлинный экземпляр шестидесятых годов, для знатоков. Однако в силу языкового барьера донести это до клиентов было трудновато. Давиду пришлось долго ждать, пока тамилы уйдут, несолоно хлебавши. Настроение у Годи отнюдь не улучшилось, когда он выяснил, что Давид пришел всего-навсего узнать адрес человека, у которого купил ночной столик.
– Я адреса своих оптовиков не разглашаю, – буркнул Годи.
– Мне просто надо кое о чем его спросить.
– Насчет ночного столика?
– Да. Там ящик не открывается.
– Нет у него адреса. Он живет в фургоне, в низине за городом.
– А как туда добраться?
– На машине.
– А если без машины?
– Автобусом до конечной остановки «Хальденвайде», а дальше пешком.
– Долго идти?
– Я пешком не хожу.
– У тебя есть номер его мобильника?
