Политические карикатуристы находили ее привлекательной для своих рисунков.

Эта женщина, которая отличалась необычайной чувствительностью к любым проявлениям мужского шовинизма, обладала также смелостью заявлять представителям прессы: «У меня есть и влагалище, и мозги, и я с успехом пользуюсь и тем, и другим.» При малейшем, пусть даже призрачном, упреке она не снисходила до оправданий, – она швыряла встречные обвинения, метала их, как гранаты, особенно если поблизости находились журналисты, так, чтобы до их ушей долетал грохот разрывов. Ее жертвы, большинство из которых имели и мозги, и пенис, но никогда не отваживались хвастаться и тем, и другим, мудро держали рот на замке и поджидали благоприятного случая.

Таким образом, Сэм Стрейдер легко могла представить себя – острый язык, мозги и все прочие прибамбасы при ней, – уютно устроившейся в Овальном кабинете в качестве первой женщины – Президента Соединенных Штатов. Она с достаточной настойчивостью и постоянством проводила кампании, преследуя цель убедить остальных смотреть на нее ее же глазами. Политические обозреватели, способные объективно оценить ситуацию, считали, что у нее нет шансов стать Президентом, до тех пор, пока республиканская партия в самоубийственном порыве не выдвинула на этот пост Джима Беккера.

Одной из причин, по которой язык Стрейдер навлекал на нее неприятности, была ее нетерпимость по отношению к людям, которых она считала глупцами. Этот недостаток, между прочим, роднил ее с Уильямом С. Дорфманом, которого она также презирала. Первым номером в ее списке глупцов, выводивших ее из себя, числился вице-президент Куэйл, чей недуг высокомерия, в отличие от такового у Стрейдер, проистекал из недостаточной образованности и не был таким агрессивным.

Именно этот человек сказал: «Я могу оговориться». И таких оговорок было множество, сколько – одному Богу известно. Однажды, объясняя, почему он не отправился с дружественным визитом в Латинскую Америку, он на полном серьезе заявил журналистам: «Дело в том, что я не знаю латыни». Он же сказал по поводу стратегического значения Гавайев: «Этот остров находится в Тихом океане. Он – часть Соединенных Штатов и всегда был таковым». Жителям Самоа он сказал от всего сердца: «Вы счастливо живете под открытым небом. Вы счастливо жили под открытым небом. И мне хочется, чтобы вы и дальше так же счастливо жили под открытым небом.»

Самым любимым «куэйлизмом» для Стрейдер стал перл из обращения к Объединенному фонду негритянских колледжей: «Это большая беда – потерять разум – или не иметь его вообще. Вам, как и мне, легко понять, насколько это верно». Услышав это, Стрейдер выдала первому же встреченному журналисту: «Такого чистосердечного признания слышать еще не доводилось».

Во время визита в Чили, состоявшегося десять месяцев назад, Куэйл – на виду у десятков журналистов – купил куклу-сувенир с задранным подолом. Это проявление дурного вкуса возмутило всех феминисток от побережья до побережья, включая саму Стрейдер.

По мнению Стрейдер, Дэн Куэйл воплощал в себе все неблагополучие Америки. Этот избалованный привилегиями сын до неприличия богатого белого американца, который в колледже в основном пьянствовал и бегал по девкам и до такой степени все запустил, что даже провалил экзамен на звание специалиста по общественным связям в Национальной гвардии, смог стать конгрессменом, сенатором, затем вице-президентом, и теперь, выполняя обязанности Президента, может стать лидером нации, к ее несчастью.

Пока Дорфман объяснял, для чего в федеральном округе Колумбия так необходимо присутствие Национальной гвардии, Сэм Стрейдер, наблюдая за Дэном Куэйлом, внезапно, будто ее кто-то толкнул, поняла, наконец, что ждет страну в будущем. Куэйл – недалекий и заторможенный человек, это написано на его блеклом невыразительном лице и видно всем. Поэтому именно она станет следующим Президентом Соединенных Штатов Америки. От предчувствия у нее мурашки пошли по коже.

Куэйл, позже рассказывала Стрейдер, сидел в своем кресле возле кафедры как представитель эпохи неолита в ожидании присуждения ему почетной степени от имени библейского колледжа в Арканзасе. У его ног расположилось около двух дюжин сенаторов и конгрессменов, а также журналистов из всех ведущих телекомпаний, радиостанций и большинства крупных газет. Судя по его виду, процедура эта ему уже изрядно надоела.

Из объяснений Дорфмана выходило, что Национальная гвардия усилит федеральные силы национальной безопасности и окажет им помощь в охране общественных зданий и поддержании порядка, освободив тем самым ФБР и полицию для поиска и поимки убийц, которые лишили жизни госсекретаря, помощника Президента по национальной безопасности, лидера большинства в Палате представителей и ранили президента и Генерального прокурора. Кроме того, они должны будут обнаружить и изолировать всех колумбийских наркотеррористов, скрывавшихся до последнего момента.

Пресса не могла успокоиться. Слишком много вопросов осталось без ответа.

Как только Дорфман замолчал, сразу же посыпались вопросы. Кто стоит за этим насилием? Как эти колумбийские убийцы проникли в страну? Какую гарантию может дать правительство американскому народу и жителям Вашингтона в том, что насилие больше не повторится?

– Мы делаем все возможное, – сказал Дорфман, – для обеспечения общественного порядка. Не секрет, что здесь действует множество преступных элементов, и мы предпринимаем энергичные шаги, в рамках закона, для задержания виновных в этих преступлениях. И для защиты…

Куэйл прервал его. Он поднялся и подошел к трибуне.

– Послушайте, – сказал он. – Если бы мы знали, кто эти люди и где они находятся, мы бы уже арестовали их. Очевидно, что нам пока это неизвестно. Мы делаем все возможное. И мы будем делать все, что нужно. Я вам это обещаю.

– Вы намерены объявить военное положение?

Куэйл обменялся взглядами с генералом Лэндом, который стоял в стороне от трибуны.

– Да, если меня вынудят, – медленно произнес он. – Я сделаю все, что должно быть сделано для защиты общества и гарантии его конституционных прав.

– Вот именно, а как насчет конституционных прав граждан? – перекрывая крики журналистов, – спросила Саманта Стрейдер своим скрипучим голосом.

Куэйл посмотрел на нее. Выражение его лица не изменилось.

– Я отдам распоряжение арестовать любого, кого будет необходимо арестовать, а суды потом пускай сортируют.

Политики поморщились. Журналисты бешено застрочили, а представители телекомпаний, размахивая руками, закричали:

– Мистер вице-президент, мистер вице-президент! – но пресс-конференция уже закончилась. Куэйл уходил. Дорфман, генерал Лэнд и их помощники двинулись следом. Когда Куэйл покинул зал, журналисты ринулись к главному выходу.

Созерцая эту картину из дальнего угла, Йоук покачал головой и сделал кое-какие пометки в своей записной книжке. Неподалеку Сэм Стрейдер зажала в угол Отта Мергенталера:

– Вы действительно думаете, что Щеголь Дэн сам пришел к такому решению, или это дело рук вездесущего старины Дорфмана? – спросила она.

Отт что-то пробурчал в ответ, а Йоук, усмехнувшись, продолжал писать. Отт терпеть не мог, когда ему задавали вопросы во время работы – это нарушало ход его мысли. Но Стрейдер спрашивала лишь для проформы: это она была избранницей, ее вела путеводная звезда.

– В течение пяти лет, – продолжала она, давая понять, что ей заранее известно все, что бы Отт ни сказал в ответ, – колумбийская наркомафия прибегала к террору и убийствам, строя таким своеобразным способом свои отношения с правительством и своими согражданами. Они взрывали авиалайнеры, банки, убивали сотни людей. И козе было понятно, что в один далеко не прекрасный день наркотерроризм пожалует сюда, в Соединенные Штаты. Теперь американский народ желает знать, почему, когда это произошло, наши руководящие мальчики оказались застигнутыми врасплох, со спущенными для порки штанами?

Йоук обратил внимание, что рядом с ним стоит какой-то военный. Оглянувшись, он встретился взглядом с Джейком Графтоном, который, очевидно, слушал Стрейдер.