— Ты чему радуешься, Костя?! Принять помощь на таких условиях есть окончательно превратить Россию в их колонию!

— За тебя радуюсь, что твои последние иллюзии о «братской помощи союзников» рассеялись как дым!

— Предположим, я их и раньше не сильно испытывал!

— Они не меняются, я имею в виду французов. Почти такие же условия, за исключением, понятное дело, Сибири, Париж «щедро» предложил барону Врангелю, «верховному правителю России» в моемвремени. Я тебе о том говорил уже раньше. Тот согласился…

— А куда ему было деваться. — Вот только одобрения при этих словах в голосе Михаила Александровича не прозвучало, и Арчегов это уловил.

— Потому он и спас поляков, стянув на себя с десяток лишних красных дивизий, коих не хватило большевикам для взятия Варшавы. Выручил ляхов с их панской Польшей, но окончательно погубил даже те ничтожные шансы, что были у «белого движения».

— Мы такую глупость не сделаем! — Михаил Александрович усмехнулся, сжав кулаки.

— Надеюсь, ты это послу не стал объяснять?

— Что я, совсем, что ли, с ума тронулся? — Михаил Александрович пожал плечами, глаза полыхнули недобрым пламенем, и наигранно рассмеялся:

— Я ему очень витиевато добрый час излагал условия, те неимоверные трудности, в которых находятся освобожденные от большевиков территории. А посему возлагать на русских бремя очередной войны я не вправе, хотя мне самому этого прямо очень хочется. Но новым временам диктуют совершенно другие обстоятельства. Я сейчас не самодержец всероссийский и принимать решения одиночным порядком уже не могу. Вот в таком ключе я ему уши и заговаривал следующий час.

— Мики, твое величество меня восхищает. Два часа говорить ни о чем — такое умение многого стоит.

— Почему ни о чем? — делано удивился монарх, пожав плечами. — Де-юре они нас признали… Чего же желать больше?

— А вот с этого момента я прошу быть тебя поподробнее. Чего же ты от них пожелал?

— Да сущую безделицу. Попросил их вернуть то, что они, не мудрствуя лукаво, прихватили у нас в прошлом году, когда свои десанты высадили. И списочки приложил, что ты с Колчаком приготовил.

— И как?!

Арчегов невольно хмыкнул, представив, как вытянулись в изумлении физиономии французского и английского послов, когда они познакомились с таким демаршем русского монарха. Еще бы не удивиться, когда потребовали вернуть вывезенное, сиречь уворованное, а также полностью компенсировать порушенное «союзниками», включая сознательные подрывы черноморских броненосцев и наглый увод русских кораблей с Севера, особенно крейсеров «Варяг» и «Аскольд» и необходимых для навигации в Заполярье ледоколов.

— Особенно «понравилось» мое категорическое требование немедленно возвратить нам крейсер «Муравьев-Амурский» и те эсминцы германского флота, что строились по русским проектам и были оплачены нашим золотом. И которые наши «друзья» по Антанте уже поделили между собою, наплевав на данные нам ранее гарантии.

— Ты им правильно поддал, Мики, теперь пусть они шибко подумают. А мы подождем, нам некуда торопиться.

— С чего уж тут нам поспешать? — притворно вздохнул монарх. — Да и выплаты по долгам «союзникам» мы будем производить лишь после того, как они вернут все награбленное у нас, никак не раньше. А если не смогут, то мы сами все подсчитаем и счет предложим. И еще одно — я им намекнул, — Михаил гневно сжал губы, — хорошо так намекнул, в добрую оглоблю, что они обязаны оплатить всю кровь, что мы за них пролили в войну с Германией. А раз даже румыны, что два года метались из лагеря в лагерь, репарациями и аннексиями богато разжились, то нам тем более они обязаны определенную долю дать! А без этого любые переговоры, причем на равных условиях, не начнутся. Как и выплаты по сделанным ранее долгам. Вот что я им заявил, мать их за ногу!

— Ты молодец, ей-богу! Аплодирую!

Арчегов усмехнулся — в первый раз генерал видел такую горячность императора по отношению к предавшим и продавшим Россию союзникам. И это было очень хорошо для его планов.

— Ну что ж… Ты все правильно сделал, Мики, говорю еще раз. Мы не будем продолжать пагубную политику — таскать им голыми ручонками из пламени каштаны! Пусть они сами попробуют заняться этим увлекательным и занятным делом.

— А мы подождем! — В голосе Михаила прорвалась нескрываемая угроза и глухая, застарелая ненависть.

— Теперь надо только ждать, — Арчегов понимающе улыбнулся, — но и рук не опускать. Бездействие губительно…

Ангара

— Ты сам посуди, паря, куда деваться было?! На Сизовском острове двух казаков с бабами и детишками малыми насмерть умучили. У нас Митроху, свояка моего, на распыл пустили. На Тушаме троих ухлопали за отказ в отряд пойти да баб сильничали жестоко. Жуть тогда многих наших мужиков взяла, как тут в банду к «краснюкам» не пойти…

Есаул Коршунов еле слышно хмыкнул, откидывая сшитое из лоскутов цветное одеяло. За перегородкой тихо говорили хозяин с ординарцем, вели неспешную, свойственную только таежным сибирякам степенную беседу. А «краснюки» в устах бородача прозвучало как «говнюки», хлестко и, судя по тону и сдержанной злобе, предельно искренне.

— А что ж этого Бурлова вы сами не ухлопали, за дела его?

— А как? Сам знаешь, что прошлым летом в наших краях творилось. Ум за разум у многих зашел! Колчак-то слабоват, да пороли много — вот мужики за красных и подались. А как не пойдешь-то, если тех, кто супротив был, Бурлов бить до смерти приказывал.

— А теперь что мужики супротив его идут?

— Так мы за крепкую власть и порядок держимся. У меня в прошлом году корову и двух свинок зарезали, за так, за «спасибо». Мол, революция потом все возместит! Как же, раскатали губы! А теперича и облигацию на пятьдесят рублей дали да три золотых империала. От налогов на два года ослобонили. Все честь по чести, от царя-батюшки одно добро видим. Так как же мне за такую народную власть не встать, не голытьба же. Да нет у нас таких, завсегда справно жили.

Сон уже окончательно прошел, есаул еще раз усмехнулся, усевшись на широкой хозяйской кровати, что стояла в кутьи. Действительно, чудны дела в революции. Правильно хозяин сказал, что ум за разум зайдет.

Таежное сельцо Невон, куда он прибыл с отрядом из Илимска на двух пароходах, было не просто зажиточным по сибирским меркам, а богатым. Жили тут одни старожилы, новоселов здесь отродясь не было. Два десятка усадеб теснились на крутом берегу неширокой речушки с хрустальной водой, в которой резвились узкие силуэты хариусов.

С другой стороны медленно текла величавая Ангара, широкая синяя гладь сильно отдаляла противоположный, покрытый скалами берег. На ней и кормились местные селяне. Да окрестная глухая, хоть двести верст в любую сторону иди, тайга богатое пропитание давала — и дичь, и мясо, и шкуры, не говоря уже про грибы с ягодами. А заливные луга какие? Вдоль Ангары на пару верст тянутся, недаром стайки у хозяев полны скотом, сена с травой хватает. Благодатные места!

— Почему ты, Трофим Семенович, в поход идешь? Ведь хозяйствовать нужно, не воевать?

— Мы с мужиками решили, — хозяин говорил медленно, внушительным голосом, — хватит безобразий на собственной землице устраивать да всяких горлопанов слушать. Царь нам народную власть дал, мужицкие советы, сами все дела решаем. А потому с отрядом вашим пойдем, винтовки у всех есть — в стражники еще в июне записались. Жить дальше без опаски желаем. Потому Бурлова с шайкой добить надобно, неча ему в здешней тайге фулюганить да людей честных грабить. Хватит воевать да ратиться, в мире жить надобно, в согласии, в трудах честных…

Иркутск

— Что ты хочешь сделать? — Михаил Александрович с нескрываемым интересом посмотрел на своего генерал-адъютанта, ломая свою голову над вопросом — какой шаг предпримет его хитрый друг.

— Передам красным остатки русского оружия, что мы имеем в Сибири и в Приуралье. Нам они не нужны, мы на японское оснащение давно перешли. Да и Колчак обещал выделить немного, и казаки от себя добавят. Так что до Одера красным будет с чем идти. А вот дальше до Рейна не смогут — пупок развяжется! Мощей не хватит!