Элли ушла, унося полную сумку еды, — она ела со своим обычным аппетитом, что вызвало бурный восторг старухи. Солнце почти закатилось. Она все еще не знала, куда уехала Мейбл, но теперь ей стало известно почему и все детали. Ей не терпелось вернуться домой к своим заметкам и своему компьютеру. В таком настроении она проработает всю ночь.

Она не увидела грузовичка Блю и уже собиралась оставить ему записку, когда заметила машину на дороге. Уселась на задних ступеньках веранды и улыбнулась, когда он затормозил.

— Эй, красавчик, — позвала Элли.

Он выпрыгнул из машины, за ним выскочили собаки и помчались к Элли, высунув языки. Блю, улыбаясь, шел позади. Скрестив руки на коленях, Элли думала, как он ошеломляет — своим легким сексуальным изяществом, стройностью, сияющими волосами. Ей все еще трудно было поверить, что его улыбка предназначается ей.

И сразу работа перестала казаться ей такой уж важной. Он нес пакет с покупками и в своей обычной юмористической манере заявил, что будет готовить для нее. Мысль о том, как она будет сидеть на кухне, пока он, включив музыку, станет заниматься кулинарией и подшучивать над ней, привлекала Элли гораздо больше, чем намерение отправиться в свой домик и работать.

Но это не продлится долго. А работа продлится. И после всех долгих попыток собрать воедино ускользающие фрагменты жизни Мейбл Элли не могла себе позволить остужать тот творческий накал, что ощущала сейчас. Она должна была излить этот пыл и эмоции в работе. В сексе все потеряется.

И все же Блю был соблазном во плоти. Он поставил сумку на ступеньки и взял ее за руку, заставляя подняться, потом обнял, прижавшись бедрами, и поцеловал. О, эти умелые губы и дразнящий язык!

— Мм… — произнес он протяжно, низко, удовлетворенно. — Я мечтал об этом весь день. — Он игриво потерся об нее и прижался лбом к ее лбу. — Ты прошлой ночью была такой нехорошей, что я еле сдерживаюсь, как бы не задать тебе несколько вопросов.

Элли приникла к нему, позволяя хотеть ее и позволяя пробудиться собственному желанию.

— А, Блю, — проговорила она, пока еще не ослабела. Он подсунул руку ей под рубашку, и его ладонь заставила заиграть нервные окончания на ее животе.

— М-м?

— Мне надо сегодня поработать.

— Завтра.

Она уткнулась лицом в его волосы, потерлась лбом о шершавую щеку.

— Нет, сегодня.

— Да? — Он поднял голову. — На самом деле?

— Да. Я сейчас столько узнала. Его синие глаза блеснули.

— Сначала поужинай со мной и расскажи об этом. У меня все куплено, чтобы приготовить курицу.

Что-то теплое и глубокое толкнуло ее в сердце, заставив взять в ладони его лицо и очень нежно поцеловать в губы.

— Знаешь что, Блю Рейнард?

— Что?

Она чуть не сказала: "Я без ума от любви к тебе, так что едва могу дышать", — но вместо этого произнесла:

— Ты самый сексуальный мужчина на свете.

На его лице промелькнула обида, но через мгновение исчезла, сменившись хитрой, понимающей улыбкой.

— Я же тебе говорил. — Она рассмеялась.

— Тогда ладно. — Он отпустил ее, погладив по руке. — Я позволю тебе поработать. Приходи, когда закончишь.

— Ты, может, будешь спать.

— Дорогая, ты же знаешь, что я никогда не сплю. — Он выгнул бровь. — Но даже если буду, ты наверняка придумаешь, как меня разбудить.

Элли засмеялась:

— Хорошо.

Он пошел прочь, немного напряженно развернув плечи, как будто, подумала она, был чем-то обижен. Потом ее взгляд скользнул по его бедрам, и чувственная память заставила задуматься, уж не сошла ли она с ума.

Но теперь у нее в ушах прозвучал голос Гвен: "Я скажу тебе то, чего Док нипочем не заставит себя произнести, — эта женщина любила Персика Маккола всей душой, всем сердцем". И Элли приказала себе удержать страсть и желание. Ощутить ее сполна, потому что в этом была вся Мейбл, и ее голос, грудной, мягкий, ворковал от желания.

Элли повернулась, посвистела Эйприл и поспешила к своим записям, к своей книге, к своей работе.

С тех пор как Элли была с ним, Блю в течение нескольких недель не был одинок по ночам. Он внес покупки в дом, положил курицу и салат в холодильник, а помидоры на подоконник. Яркий алый цвет овощей заставил его задержаться на мгновение. Он напомнил Блю о рубинах, красиво окаймлявших кольцо, которое он сегодня купил. Он потратил массу времени, выбирая между этими рубинами круглой огранки в кольце, казавшемся немного средневековым, и изумрудом квадратной формы в белом золоте. Он не знал, почему выбрал этот цвет, и не знал, почему серебро. Внезапно встревожившись, он достал из кармана коробочку и снова посмотрел. Напряжение спало. Кольцо было прекрасным. Правильно выбрал.

И отложить вручение подарка на один день не так уж страшно. Элли без ума от своей работы, и он почувствовал это сомнение в ней — желание остаться и отдать всю страсть ему или посвятить себя работе. Он изнемогал от желания убедить ее остаться, но потом решил проявить благородство. Она никогда — в отличие от Энни — не показывала, как ей скучно и одиноко, и не заставляла его останавливаться посреди какого-нибудь эксперимента. Он хотел ответить ей тем же. Она говорила, что работает по вечерам, а из-за него на все это время поменяла свой график.

И все же. Он защелкнул коробочку и задумался. Об ужине, о долгом вечере впереди. Примчалась Саша, он покормил ее, потом наполнил тарелку Пайкет и позвал ее.

Она не пришла. Ощутив укол беспокойства, он позвал еще раз, громче, подходя к двери и прислушиваясь. Когда кошка не появилась, он поднялся в свой кабинет и заглянул под стол. Она лежала там, свернувшись в клубочек, а увидев его, подняла голову и зевнула. Его жгучую тревогу как будто смыло прохладной волной облегчения.

Блю подхватил кошку, такую худую, что она, казалось, ничего не весила, и Пай с мурлыканьем свернулась у него на шее, мягким комочком закрывая черную дыру беспокойства в его груди.

Его испугало, что он все время ждет, когда и сколько придется платить за радость, которую он обрел с Элли. Чувствуя себя здоровым и счастливым, он постоянно ожидал чего-то плохого.

Пайкет подняла голову и ткнулась ему в ухо влажной мордочкой. Блю держал ее и пытался убедить самого себя, что ее долгая, счастливая старость — знак того, что в его жизни все переменилось, что он не Иов, которого испытывают, и не человек, на котором лежит проклятие. Он хотел верить в то, что сможет наслаждаться жизнью, но в темноте, особенно когда за окнами начинался дождь, он не мог до конца освободиться от тревоги.

Молния озарила небо, и последовал резкий удар грома, что заставило Пай спрыгнуть с его рук и опрометью броситься в свое убежище под столом. Она уставилась на Блю, и он фыркнул:

— Знаю, что тебе трудно в это поверить, но я не отвечаю за погоду.

Если бы кошка умела закатывать глаза, она бы это сейчас сделала. Блю ухмыльнулся и игриво подергал ее за хвост, ощущая, как гроза смывает его дурные предчувствия. Суеверия вполне понятны, принимая во внимание его печальный опыт, но было бы безумием выстраивать свою жизнь в соответствии с ними.

Всю ночь он бродил по дому. Сначала сидел перед телевизором и в течение часа переключил 57 каналов, потом ему это надоело, и он поднялся в свой кабинет, где стоял компьютер. Вошел в сеть и поискал, что может его заинтересовать, но потом бросил и открыл свою почту, надеясь получить послание от Элли.

Он испытал странное чувство дежа-вю, когда обнаружил письмо, и был приятно удивлен.

Блю!

Я сижу здесь, слушаю песню Мейбл, всего одну, и она льется мне прямо в душу, пронзает тело, и я наконец понимаю все. "Сердца, и души, и тела — все сплелось…" Сейчас это наполнилось таким смыслом! Я должна много рассказать тебе, но пока только одно: она любила Персика Маккола всей душой.

В этот раз, чтобы добраться до правды, пришлось много работать, но тем приятнее результат. Вот почему я занимаюсь этим — из-за такого чувства, когда все становится на свои места и я ощущаю себя этим музыкантом. На короткое время я начинаю понимать, что значит иметь такой дар — когда в тебе живет музыка, когда она рождается на свет сквозь тебя. Это Сальери сказал: "Музыка — язык Бога"? Я тоже так считаю. В мире много прекрасного, но музыка — самое чистое, самое возвышенное искусство.