Брюссель был подходящим для этого городом, но жизнь в нём стоила недёшево. Винсент с трудом сводил концы с концами, к тому же Ван Раппард вернулся домой в Голландию, и Винсент лишился даровой мастерской. Подсчитав свои возможности, Винсент решил вернуться к родителям в Эттен. Там у него будет кров и стол, он сможет продолжить освоение ремесла, а его положение сына пастора доставит ему модели, которые обойдутся дешевле, чем в Брюсселе. Таким образом, всё, что выделял ему Тео, могло пойти на работу рисовальщика. Сказано – сделано: в апреле 1881 года он вместе со своими работами появился в Эттене.

Поначалу всё шло хорошо. Родители могли оценить по достоинству усердие Винсента, недостатка в моделях не было, и даже дядя Сент возобновил с ним отношения. Такое упорство должно было принести свои плоды. Ван Раппард приехал навестить Винсента в Эттене, где пробыл двенадцать дней. Они вместе работали на пленэре, один писал маслом, второй рисовал. Они обменивались взглядами на искусство, критиковали работы друг друга. Винсент был счастлив, и у него зародилась мечта о создании сообщества художников. Потом Ван Раппард уехал, но между друзьями завязалась переписка.

В июне – июле 1881 года Винсенту удался первый большой рисунок – исполненный углём, лависом и белилами прекрасный портрет отца в профиль. Доброта пастора, его кротость и смирение переданы с большой свободой и мощью, которой трудно было ожидать от художника, всё ещё не расстававшегося с самоучителем по рисованию. Все вокруг вздохнули с облегчением.

Но, разумеется, эта идиллия оказалась недолгой.

Летом 1881 года по приглашению родителей Винсента в Эттен приехала с малолетним сыном Кейт Вос-Стрикер. Мы уже встречали её в Амстердаме, когда её отец, пастор Стрикер, был наставником Винсента, Винсент бился над греческой грамматикой, а Кейт была женой тяжелобольного мужчины. Он умер, пока Винсент жил в Боринаже.

Сохранились фотография Кейт Вос более позднего времени и рисунок, исполненный Винсентом. Позднее он изобразил её на картине «Воспоминание о саде в Эттене». По этим трём изображениям можно заключить, что Кейт была жгучей брюнеткой, почти испанского типа, с прямым пробором в волосах, собранных на затылке в пучок, и довольно крупным носом. Одета она была в чёрное платье. Была ли она красива? Трудно сказать. Фотопортрет, похоже, говорит о довольно жёстком характере женщины.

Кейт была в большой дружбе со своей тёткой, матерью Винсента, часто и доверительно с ней беседовала. Потом у неё вошло в привычку встречаться с Винсентом, ежедневно ходить с ним на прогулки. Так продолжалось в течение нескольких недель. Обычно с ними был малолетний сын Кейт. Винсент любил детей и позднее он это подтвердит. Он был внимателен к малышу Иоханесу, рассказывал ему много интересного о природе, играл с ним. Двое молодых людей постоянно что-нибудь обсуждали. Винсент рассказывал о своих занятиях и планах, говорил он интересно, эмоционально, и Кейт, женщине образованной и воспитанной, нравилось проводить с ним досуг Её присутствие волновало и соблазняло Винсента, её вдовья участь вызывала в нём глубокое сочувствие, он полюбил её, и осознание этого вдохновляло его и давало никогда не испытанную прежде радость бытия.

Ему было двадцать восемь лет, и у него ещё ни разу не было желанной и любимой женщины. Вероятно даже, он вовсе ещё не знал женщины. Совпадение его первых шагов в искусстве с этой любовью, крепнувшей в нём день ото дня, стало для него удачей. «Она и никакая другая!» – не переставал повторять он в письмах к Тео. Наконец-то он нашёл женщину, которую так долго искал и которая достойна его любви.

Эти письма не могут обманывать, в них слышен крик души. Винсент выражает свои чувства с удивительной ясностью и силой. Совсем иначе он говорил когда-то о своей влюбленности в Эжени Луайе. Тогда, в Лондоне, это была юношеская страсть, теперь он любил настоящую женщину, познавшую и радости жизни, и жестокие испытания.

И он объявил ей о своих чувствах. Ответ был немедленным: «Ни за что, никогда в жизни». Но почему? Она сказала ему, что намерена жить прошлым, помня о муже, которого любила и потеряла, что у неё не может быть будущего, которое бы исключало её верность покойному. Винсент настаивал. Она вновь ответила отказом и, сократив своё пребывание в Эттене, спешно уехала к родителям в Амстердам.

Кейт должна была заметить, как относится к ней кузен, до того, как он сделал ей признание: для женщины умной и опытной здесь не было никакой загадки. Её ответ Винсенту, очевидно, был обдуман заранее. Она любила Винсента как кузена, компаньона по прогулкам, но не более того. Да и на какое будущее можно рассчитывать с мужчиной, который живёт на субсидию от родственников и талант которого, возможно многообещающий, ещё ни в чём заметном себя не проявил? В XIX веке нравы были суровыми: жизнь человека без средств к существованию могла быть только каторжной.

Родители Кейт пришли в негодование, родители Винсента – в отчаяние. Почему он всякий раз находит способ развеять все возлагавшиеся на него надежды? По этому поводу Винсент сделал горькое замечание: будь у него тысяча флоринов годового дохода, мнение тех и других родственников оказалось бы совсем иным. Что ему было после этого делать? Согласиться с общепринятым мнением и принять это новое «Нет, никогда…» или жить с убеждением «Она и никакая другая», от которого он находился в состоянии горячки? Он выбрал второе, так как чувствовал, что любит по-настоящему и хочет пережить эту любовь во всей возможной полноте. Нет, на этот раз он не впадёт в меланхолию. Он чувствует в себе довольно сил, чтобы прямо глядеть правде в глаза.

У него уже было достаточно жизненного опыта, чтобы понять: такая любовь достаётся человеку не часто. «Если она так никогда и не ответит на мои чувства, я, вероятно, останусь старым холостяком» (1).

Биографы и другие исследователи нередко видели в этой любви что-то вроде навязчивой идеи или страсти, не имевшей никакого будущего. Кейт Вос, действительно, позднее объявила: «Он воображал, что любит меня». Но стоит прочитать, как он говорит об этой любви в письмах Тео, чтобы почувствовать и утверждать с полной уверенностью, что эта женщина была предметом большой любви.

«В любви есть что-то благотворное, сильное, что-то настолько глубокое, что задушить в себе любовь так же немыслимо, как покуситься на собственную жизнь…

Я, ты знаешь, приобрёл вкус к жизни, я счастлив, что люблю. Моя жизнь и любовь неотделимы одна от другой. Но ты мне заметишь, что я столкнулся с этим “ни за что, никогда в жизни!”. И я тебе отвечу: old boy [4], я отношусь к этому “никогда в жизни” как к чему-то временному, это кусок льда, который мне нужно прижать к груди и растопить» (2).

Нет, на этот раз он не поддастся меланхолии, он будет весел, как жаворонок весной. Винсент ощущал глубокую связь между этой страстью и своим искусством, его творческие силы словно удесятерились, и он смотрел на мир новыми глазами. Он понял, что любовь открывает для жизни беспредельные горизонты, что она составляет самое существо искусства, что «если художник стремится наполнить своё произведение чувством, ему надо пережить его самому» (3).

Винсент становился другим человеком, он уже считал себя художником: «Как бы то ни было, теперь я чувствую в себе “хватку живописца”, и мне приятно обладать этим даром, хотя он пока ещё выражает себя неумело» (4). Здесь он говорит о живописи, а не о рисунке. Любовь к Кейт, беседы с ней окрылили его.

Можно долго цитировать эти письма, которые начинаются не традиционным «Дорогой Тео», а «Дорогой брат» или «Old boy» и передают состояние душевного подъёма их автора. Никогда ещё Винсент не был так открыт миру. Без этой любви, которая возродила его, Винсент, возможно, никогда не смог бы достигнуть тех высот и того блеска, какими отличается его щедрое искусство.

Но Кейт ответила ему как отрезала. «В тот момент я почувствовал, как на меня опустился какой-то груз, тяжкий, как проклятие, и, что скрывать, это меня на время, можно сказать, придавило к земле» (5). Она уехала, а Винсент сохранял ещё робкую надежду на то, что она изменит своё решение. Он намеревался вести с ней переписку, обмениваться новостями, иногда видеться. Он обещал не добиваться её согласия на брак, так как за душой у него не было ни гроша. Нет, он хотел лишь сохранить ту связь между ними, что вдохновляла и поддерживала его, и иметь возможность говорить ей, почему и как он её любит. Он часто писал ей, но она оставляла его письма нераспечатанными. Быть может, она испытывала давление родителей, у которых жила с малышом Йоханесом? Так думал Винсент и решил навестить её. Он попросил у Тео немного денег на поездку в Амстердам и, ожидая их, рисовал как в горячке.