— Ну, знаете ли, это уже слишком! — хором бы возмутились именитые члены Художественного совета и дружно покинули бы зал заседаний.
Вот только о причинах своего плохого настроения в этот вечер они наверняка никому бы не проговорились.
Возле талантливого комедиографа
Задорный смех, удачная шутка, забавный анекдот дают роздых человеку, утомленному серьезной повседневной белибердой. Если не смеяться хоть немножко над жизнью, над пылкими речами представителей думских фракций, над теленотациями профессиональных педагогов и над дырой в собственном кармане, куда опустил накануне последний грош, — тогда хоть в омут головой.
Издавна существовали комедианты и комедии, помогавшие людям в благородном деле веселья, во время которого хоть на короткое время забываешь о тяжелом грузе житейских проблем. Первоисточник русского слова «комедия» — греческое слово, обозначающее веселое шествие, шумное гулянье.
С первых младенческих шагов кинематограф помнил о великом предназначении смеха и выдавал одну за другой киноленты веселых шествий, названных позже кинокомедиями.
Советскому государству тоже требовался народный смех. Только в строго ограниченном количестве и ни в коем случае не обличительный. Обличительный разрешался только для обличения дореволюционной России или загнивающего капитализма.
Тяжело было советским комедиографам кино, но они нет-нет да и выдавали смешные фильмы. В тридцатые годы порадовали режиссер Григорий Александров комедиями «Веселые ребята», «Цирк», «Светлый путь», «Волга-Волга» и режиссер Иван Пырьев «Богатой невестой» и «Трактористами». В 1939 году появляется новый комедиограф Константин Юдин, фильмы которого нещадно критиковали в печати и других партийных органах, одновременно тиражируя в бесчисленных копиях и рассылая по стране.
«Константин Константинович Юдин — мой первый учитель в кинематографе. На заре моей юности мне посчастливилось встретиться с этим талантливым режиссером и замечательным человеком.
Он поставил фильмы „Девушка с характером“, „Сердца четырех“, „Антоша Рыбкин“ (несколько выпусков), „Близнецы“, „Застава в горах“, „Шведская спичка“, „На подмостках сцены“ и, наконец, „Борец и клоун“ — о знаменитом русском богатыре Иване Поддубном. Последний фильм не был им закончен. Смерть оборвала его работу, и картину завершал Б.Барнет.
Уже более двадцати лет нет Юдина (умер в 1957 г.), но мы с изумлением наблюдаем, как он становится нам с каждым годом все ближе, а талант его все ярче. Его фильмы по душе не только старшему поколению — они нравятся и молодым людям. Почему? Мне думается, что феномен К. К. Юдина прежде всего в нем самом. Он был очень искренним и чистым человеком, и сегодняшние зрители чувствуют это. В его фильмах, порой наивных, не всегда совершенных, есть его чистота, есть его душа — правдивая, самобытная, естественная. Он был очень далек от конъюнктуры, как говорил М. Пришвин, „не успел излукавиться“.
И опять же у Пришвина я прочитала: „У каждого в жизни есть свой хомут, но важно, чтобы он был по плечу и не натирал шеи“. У Константина Константиновича был хомут по плечу — он делал комедии, правда, иногда натирал себе шею.
Спутники, свидетели нашей жизни, быстро уходят, но остаются фильмы и фотографии. Вот посмотрите — какое удивительно открытое русское лицо, высокий лоб мыслящего человека и глаза грустные и одновременно с затаенной хитрецой и смешинкой. Какой добрый рот! Достоевский как-то заметил, что о человеке можно судить по его смеху. Юдин смеялся удивительно, заразительно и как-то затаенно. Негромко, но всем своим существом, по-детски добродушно. Смеялось все лицо: и глаза, и лоб, и щеки, и подбородок. Это был человек необычайной чистоты и порядочности и высокого бескорыстия. Он был очень искренен и в радости, и в гневе.
Я должна признаться, что люблю комедии Юдина. Может быть, это пристрастие к своему первому и любимому учителю, может, просто ностальгия по ушедшим годам. Но мне все-таки кажется, что в его фильмах, наивных и порой непритязательных, есть умение заглянуть внутрь человека. В его комедиях есть та мера узнаваемости времени, в которое были сделаны фильмы, та мера такта, чистоты и вкуса, которые мне близки.
Сам он был обаятельным человеком, и, как мне кажется, это обаяние присутствует и в его фильмах».
В 1940 году Константин Юдин приступил к съемкам фильма «Сердца четырех». Здесь использована старая как мир ситуация любовной путаницы: чудаковатый Глеб Заварцев (П.Шпрингфельд) влюблен в помешанную на математике Галину Мурашову (В.Серова). Ее младшая сестра Шура Мурашова (Л.Целиковская) увлечена командиром Красной Армии Павлом Колчиным (Е.Самойлов). Но оказавшись все четверо летом соседями по дачному поселку, герои, после ряда комических ситуаций, меняются местами в «любовном квадрате».
«До сих пор не могу забыть 1940 год, — вспоминает Евгений Самойлов, — совместную работу над фильмом „Сердца четырех“. В облике Люси я тогда встретился со звонкой молодостью, неподдельным обаянием, подкупающей искренностью».
Но, конечно, фильм удался в первую очередь благодаря таланту и человеческим качествам режиссера. Он смог подобрать блестящих, совместимых друг с другом актеров, сумел достичь единства композиции. Константин Юдин создал замечательную легкую комедию с надолго запоминающимися персонажами. Недаром же «Сердца четырех» до сих пор каждый год «крутят» по телевидению.
«У меня особое отношение к Константину Константиновичу — Кинычу, как мы его все в группе называли. Это он позвал меня, студентку Театрального училища имени Б. В. Щукина, попробоваться на роль Шурки Мурашовой в фильме „Сердца четырех“. Тогда, когда я еще ничего не умела, он доверил мне большую роль.
О том, как он верил в актера, любил актера, которого выбрал, я хочу рассказать особо.
В фильме песенку Шурки „Я большая, ну и что же…“ должна была исполнить одна из известных певиц нашей эстрады, а я потом под ее фонограмму просто бы открывала рот… Но что-то во мне запротестовало, я ударилась в слезы — во что бы то ни стало мне хотелось самой попробовать спеть. И композитор, и звукооператор, да и вся группа были против. Я ходила за Юдиным и клянчила: „Киныч, позвольте прийти на запись, разрешите я только попробую!..“ Наконец он, чтобы отвязаться, согласился взять меня на запись. Оркестр — семьдесят человек, дирижер, торжественная обстановка… Я забилась в угол и молча переживала. Знаменитая певица под аплодисменты оркестра (а оркестранты выражают свое одобрение, слегка ударяя смычками по инструментам) блистательно исполнила песенку и ушла. Тогда Юдин сказал:
— Ну, Люся, иди пробуй!
С дрожащими коленками я подошла к микрофону и… О ужас!!! У меня начисто пропал голос, не только петь я не могла — даже выговорить „мама“. Какой-то сип и шипение. Я видела только недоуменные взгляды окружающих — мол, что за самонадеянная девчонка! — какие-то очень жалостливые и сочувствующие глаза Юдина. Он взял меня, как маленькую, за руку и повел.
— Куда?
— К отоларингологу, — сказал он.
Врач констатировал полное несмыкание связок на почве нервного шока. И — самое главное! — был составлен акт об отмене звукозаписи и переносе ее на другое число. Это было ЧП. Из-за никому не известной девятнадцатилетней студентки перенесли дорогостоящую запись с оркестром в семьдесят человек!
Через несколько дней, когда голос и спокойствие возвратились ко мне, я подошла к микрофону и записала несколько дублей. Один из них и вошел в фильм.
Он в меня поверил! Он зажег мне зеленый свет! С тех пор почти во всех фильмах (исключение составил только „Антон Иванович сердится“, где поет знаменитая певица Пантофель-Нечецкая) и спектаклях Театра имени Евг. Вахтангова я пою сама, голосом, какой мне дан природой.
Роль Шурки Мурашовой и сам фильм „Сердца четырех“, пожалуй, для меня самые любимые, потому что это был один из первых моих фильмов (до этого я еще школьницей снялась в „Молодых капитанах“ режиссера Андриевского), а моя Шурка сыгралась как-то сама собой. Уровень моего развития соответствовал Шуркиному. В девятнадцать лет я и была той самой девчонкой, которая со страхом поступила в институт, обожала сладкое, любила всяческие тайны и ненавидела математику.
После премьеры было много замечаний. Одни хвалили фильм, другие говорили, что авторы не показали командира Красной Армии образцом советского человека и Галину, старшую сестру, — образцом советской девушки. Говорили о том, что это не режиссерский, а скорее, актерский фильм.
К.К.Юдин отвечал так: „Я всегда затруднялся определить задачу, которая лежит в основе фильма… Если удастся сделать, чтобы эти четыре человека были современны, симпатичны, приемлемы, то это и будет решением задачи… Говорят, что вещь бездумна и пустовата. Таков, мне кажется, жанр. И атмосфера влюбленности, и тема выходного дня, не переходящая в пошлость, — все это может быть в комедии, потребность в смешном огромна. Социальная значимость комедии неоспорима“.
И еще: „Сама по себе комедия не может быть серьезной, она лишь толкает нас на серьезные размышления“.
Были и такие отклики на этот фильм (стиль письма и орфография сохранены): „Посмотрев картину „Сердца четырех“ мы — маникюрши на производственном совещании решали Вам написать, а копию послать в редакцию „Правды“. Мы просим Вас огородить нас от такого публичного оскорбления. Почему, тов. режиссер, в картине Шура и Галина имеют имена, а также остальные герои, а маникюрша не имеет. Наша сталинская конституция гласит, что работа и специальность не позор. Есть маникюрши и с высшим образованием, но материально ее больше устраивает, а Вы тов. режиссер имея большой жизненный опыт и большой кругозор подчеркнули нашу специальность позорной (Алма-Ата, Каз. ССР, Союз парикмахеров)“.»
