Великое волнение и беспокойство Дмитрия Ивановича были напрямую связаны с его мрачным предвидением, которое со всей очевидностью оправдается в ходе войны с Японией. Если бы в 1904 году эскадра вице-адмирала 3. П. Рожественского прошла к Владивостоку коротким северным путем вместо того, чтобы полгода добираться в обход, через Атлантический, Индийский и Тихий океаны, возможно, и Цусимы бы не было. Искать виноватых, да еще через сто с лишком лет — дело пустое и неблагодарное. Тем не менее историческая память об этих событиях всё еще тревожит русское общество, пишущее сословие до сих пор перемывает косточки и морскому начальству, запретившему адмиралу Макарову искать Северный морской путь, и великому князю Александру Михайловичу, вздумавшему обижаться на «дерзкого» Менделеева, и самому Менделееву с его прямолинейным кабинетным планом, и Менделееву вкупе с Макаровым, не сумевшим договориться и, по сути, сорвавшим совместную комплексную экспедицию. [53]
Разойдясь с адмиралом Макаровым и будучи лишен возможности осуществить высокоширотную экспедицию, Менделеев, несмотря на глубокие личные переживания, никоим образом не стал заложником одного неудавшегося проекта. Как всегда, поле его деятельности было совершенно бескрайним. Вместо ледовой экспедиции он отправляется в длительное путешествие по железорудному Уралу (благо подготовка к обоим путешествиям началась одновременно и двигалась параллельно). Финансовое ведомство было озабочено проблемой переустройства уральских горных заводов, остававшихся во многом на доиндустриальном уровне, и Менделееву было поручено изучить проблему так, как мог сделать это только он — «до корня».
Уральское путешествие наглядно демонстрирует, каким образом Менделеев разбирался в задачах политической экономии и экономической географии. Вначале возникает ощущение, что в этом путешествии всё поставлено с ног на голову, поскольку ученый начинает уральскую экспедицию (точно так же, как, например, американскую или донецкую) с выводов и рекомендаций по данной проблеме. В марте 1899 года в докладной записке на имя товарища министра финансов В. Н. Коковцова он предлагает передать казенные оборонные заводы морскому и военному ведомствам, а остальные подвергнуть приватизации, без которой невозможны ни рост производительности, ни конкуренция. Казне же, полагал Менделеев, достанет дохода от продажи полезных ископаемых и леса. Что касается причин застоя уральских предприятий, уже находящихся в частном владении, то Дмитрий Иванович пишет: «…там действуют почти нацело одни крупные предприниматели, всей вся захватившие для одних себя».Он доказывает, что на каждое крупное предприятие должно приходиться множество мелких. Заглядывая вперед, Менделеев указывает на необходимость развития на Урале рельсового сообщения, ибо стóит горным заводам чуть поднять свою производительность, как она тут же будет задушена малой пропускной способностью железных дорог.
Вопрос о поездке решался до конца мая — это было связано с особым статусом экспедиции, совершаемой «с высочайшего соизволения». Всё это время Менделеев и его сотрудники (в состав экспедиции были включены профессор минералогии Петербургского университета П. А. Земятченский, уже известные нам С. П. Вуколов и К. Н. Егоров, которым Дмитрий Иванович поручил не только осмотр ряда заводов, но и поиск новых магнитных аномалий и исследование Экибастузского каменноугольного месторождения, а также прикомандированные от Министерства государственных имуществ горный инженер Н. А. Саларов и от Постоянной совещательной конторы — В. В. Мамонтов) собирали материал для предстоящей поездки. Менделеев выполнил предварительный расчет общего производства чугуна и стали на Урале, наметил маршруты для себя и других членов экспедиции, а также лично обратился с письмами к ряду известных уральских промышленников с просьбой «содействовать изучению положения железного дела».
Из Петербурга Менделеев выехал полубольной, надеясь, что дорога, как всегда, вернет ему здоровье и хорошее самочувствие. 18 июня вместе с Вуколовым и Егоровым он приехал в Пермь, а потом — в специальном вагоне, занимаясь в пути фотосъемкой, — в Кизел, далее на Чусовской завод и в Тагил… Он был намерен посетить 25 мест. Это были рудники и грохочущие, дышащие гарью заводы — все, кроме одного. 29 июня в Тюмени он сел на маленький колесный пароход «Фортуна», который по Туре, а потом по Тоболу доставил его в Тобольск.
В родной город Менделеев прибыл в поздние дождливые сумерки. Стоя на палубе в надвинутом на лоб картузе и плотном дорожном балахоне, он смотрел на город, открывшийся его совсем уже не зоркому, подслеповатому взгляду. В Тобольске знали о его приезде, поэтому на пристани знаменитого земляка встречала целая депутация во главе с городским головой и полицмейстером. Зачитали даже приветствие от самого губернатора. Повезли гостя не в гостиницу, а в самый лучший дом города, принадлежащий купцам и судовладельцам Корниловым (их фамилия была похожа на фамилию Корнильевых, но род был другой, хотя тоже именитый). Его, конечно, тянуло посмотреть город, но было уже поздно, и Дмитрий Иванович уселся с хозяевами закусывать, пить чай и вести приятные разговоры, пока не потянуло его в сон.
Город, который он увидел утром, изменился совсем мало. Кроме новой гимназии, появились еще бани, казармы и музей.
Улицы были те же, и дома, казалось, те же, но вот родительский дом не уцелел — зря он торопил извозчика, потому что попал на давнее, заросшее бурьяном пепелище, где паслись чьи-то коровы. Вокруг сохранились почти все знакомые соседские дома, даже совсем покривившийся от старости домишко портного Мелкова, доброго старика, суворовского солдата, а их дом сгорел. Было обидно за себя, за отца, за брата Павлушу и добрых сестриц, но больше всего за мать, память о которой и без того жгла его сердце. Постояв на пепелище, пожилой ученый снова сел в коляску и уже не спеша покатил по утреннему городу. Здание старой гимназии — точнее, дом, который его предки когда-то отдали Тобольску под гимназию, — по-прежнему притягивало взгляд своей не характерной для города классической архитектурой. Дмитрий Иванович прошелся по комнатам, где когда-то раздавались голоса его любимых и нелюбимых учителей, его братьев и его собственный, давящийся латынью голос. Комнаты, когда-то высокие и просторные, теперь казались низкими и утлыми. Он снова вышел на улицу и сел в коляску.
Тобольск, к которому за полвека так и не подвели железную дорогу, сделался еще более захолустным. Люди здесь жили такие же, как и раньше, разве что еще более разношерстные, и кормились они прежними промыслами. Изменения были незначительными, хотя порой и неожиданными. Например, вывески свидетельствовали, что в городе значительно увеличилось количество изготовителей лайковых перчаток. Наверное, тому была какая-то причина, но думать об этом Дмитрию Ивановичу не хотелось. Обедал он снова у Корниловых, которые старались изо всех сил угодить гостю, даже подали к столу ягоду княженику, вкус которой он помнил с детства. «Выступили в уме картины давнего прошлого с поразительностью, и захотелось поскорее на Аремзянку».
Через два дня еще один новый знакомый, по фамилии Сыромятников, которому теперь принадлежали земли в районе Аремзянки, повез его к себе. По дороге он рассказал, что стекольный завод давно сгорел, а дом едва не рухнул сам, и его разобрали, а вот церковь, которую построила мать Дмитрия Ивановича, стоит. Менделеев пробыл в Аремзянке недолго, но поездка, что называется, удалась, недаром впоследствии он написал: «…светло был в те три часа, которые провел в Аремзянском».В 1937 году о подробностях этого посещения в местной газете рассказал аремзянский житель Л. Мальцев, сохранивший с детских лет все ее подробности: «Летом 1899 года по нашей деревне пронесся слух: к нам едет Д. И. Менделеев. Будто бы он в Тобольске и приедет повидаться со стариками — друзьями детства. Вся деревня принялась готовить Дмитрию Ивановичу теплую встречу. На работу никто не выходил. Все оделись в праздничные наряды и вышли на улицу встретить земляка. Был жаркий летний день. Все толпились на улице, разместившись по обеим сторонам улицы длинными рядами. Старики ходили и поучали: «Как подъедет гость, снимайте шапки и низко кланяйтесь». Вот появляется на улице экипаж, и я увидел Дмитрия Ивановича. Сняв широкую шляпу, поправив длинные седые волосы, Дмитрий Иванович радостно улыбался. Потом он низко поклонился крестьянам, принял из рук старика хлеб-соль и спросил: «Кто меня помнит в детстве?»Из толпы вышли шесть (так в тексте. — М. Б.) стариков, таких же седых, как Д. И.: Н. П. Мальцев (мой дед), М. Е. Урубков, Г. А. Урубков, И. А. Соколов и И. П. Мальцев. Они пригласили гостя в школу и после гостеприимного обеда долго беседовали с Д. И. Менделеевым; сверстники делились воспоминаниями. Один из них вспоминает, как вместе мальчиками они играли в бабки, другой рассказывает, как он, играя в мяч, больно ударил Митю мячом, а тот пожаловался матери. Дм. Ив., слушая рассказы стариков, от души смеялся. Потом вместе с ними он снялся на фотографическую карточку и собрался к отъезду…» Снимок тем не менее получился невеселым: дремучие, с колючими глазами мужики в туго подпоясанных зипунах, и среди них — угрюмый Менделеев в светлой широкополой шляпе и хорошем, тоже светлом, пальто. Рядом с Дмитрием Ивановичем посадили священника с большим крестом и медалью. Батюшка кажется единственным, кто доволен происходящим, поскольку так и светится простодушной улыбкой.
