Оставив университет, сменив квартиру и, до некоторой степени, образ жизни, Дмитрий Иванович ничуть не изменил своего отношения к семье и детям. Больше всего он тревожился о находившемся в плавании Володе, с нетерпением ждал его писем и устраивал из их прочтения настоящий семейный ритуал, благо сын очень интересно описывал дальние страны с их природной экзотикой и удивительными нравами жителей. Служба Владимира Менделеева шла вполне успешно: в плавании он уже получил звание лейтенанта. Письма изучались еще и с той точки зрения, насколько Володя бодр и жизнерадостен. Ведь все знали, что он пережил тяжелый и безнадежный роман: после двух лет ухаживаний его невеста нарушила слово и вышла замуж за другого. Отец хлопотал о его зачислении на корвет «Память Азова» в надежде, что напряженная служба и новые, яркие впечатления помогут сыну избавиться от мрачного состояния духа. Дмитрий Иванович устроил ему накануне отплытия очень теплые, душевные проводы в лучшем французском ресторане у Певческого моста. Вместе с Феозвой Никитичной Менделеев приехал в Кронштадт. В тот день дул сильный ветер и добраться к стоящему на рейде судну было трудно, но они все равно поднялись на борт, чтобы еще раз обнять своего Володю. Дмитрий Иванович сфотографировался с сыном на палубе корабля. На снимке он, растроганный, в шляпе и теплой тройке, сидит, опершись рукой о скамью, а сын в мундире морского офицера, довольно полный для своих лет, стоит и преданно смотрит на отца. Так выглядят очень сердечные и очень близкие между собой люди.
Дмитрий Иванович, проводив Володю, почему-то думал, что не доживет до его возвращения. Но они, конечно, встретились. Плавание на «Памяти Азова» принесло Владимиру не только богатые путевые впечатления. Он стал участником следствия по делу о покушении на российского престолонаследника. Во время одного из четырех заходов в японский порт Нагасаки, когда цесаревич совершал поездку в городок Оцу, где высоким гостям (вместе с будущим императором Николаем II путешествовал греческий принц Георгий, «милый Джорджи», как называл его Николай Александрович) показывали великолепный храм и тысячелетнюю сосну, на него напал один из стоявших в оцеплении полицейских по имени Санзоу Цуда. Он успел саблей нанести наследнику неопасное ранение головы, прежде чем «милый Джорджи» подставил под саблю трость и сильным ударом свалил Цуда на землю. Тут же на преступника навалились двое рикш, которые везли августейших гостей, и быстро скрутили ему руки. Николай Александрович, укрывшийся от нападения безумца в толпе, был доставлен в дом губернатора, где ему оказали необходимую помощь. Несмотря на то, что буквально вся Япония всколыхнулась сочувствием к наследнику русского престола [49]и русская сторона также решила не раздувать инцидент, необходимые следственные действия были проведены. Группа русских моряков (два офицера и два матроса) была направлена для фотосъемки места происшествия. Одним из офицеров был лейтенант Владимир Менделеев, который раньше вместе со своим известным отцом серьезно занимался фотоделом. Не дремали и местные фотографы. Тогда же в местной газете была помещена статья «Результат покушения на наследного принца России» с рисунком, сделанным по фотографии (иначе поместить изображение в прессе в то время было невозможно), и подписью, что снят русский офицер, который 15 мая 1891 года фотографировал место покушения. Несколько фотографий, запечатлевших следственные действия русских моряков, долго хранились в Историческом музее города Оцу. Затем эти снимки были переданы японскими музейщиками в Петербург, в Российскую национальную библиотеку. Впрочем, качество тогдашней фотопечати не дает возможности утверждать, что на снимке среди других запечатлен и Владимир Менделеев.
Окончательно излечиться от любовной тоски Владимиру Дмитриевичу удалось старым отцовским способом, хотя можно с большой вероятностью предположить, что Дмитрий Иванович ничему подобному сына не учил. Сестра Ольга в воспоминаниях пишет: «После его первого плавания в Японию, уже в его отсутствие, у него родилась там дочь от жены-японки, с которой он, как и все иностранные моряки, заключил брачный договор на определенный срок стоянки в порту. Как относился Володя к этому ребенку, я не знаю, но отец мой ежемесячно посылал японке-матери известную сумму денег на содержание ребенка. Девочка эта вместе с матерью потом погибла во время землетрясения в Токио, уже после смерти Володи». «Временную жену» звали Така Хидесима. Сохранились два ее письма в Россию — мужу и свекру. Така диктовала их знакомому толмачу, а тот как умел записал по-русски:
«Нагасаки.
Дорогой мой Володя!
Я нестерпимо ждала от тебя письм. Наконец, когда я получила твое письмо, я от восторга бросилась на него и к моему счастью в то моменту Г. Сига приехал ко мне и прочитал мне подробно твое письмо. Я узнав о твоем здоровье успокоилась. Я 16 января в 10 ч. вечера родила дочку, которая благодаря Бога здравствует, ей я дала имя за честь Фудзиямы — Офудзи. Узнав о моем разрешении на другой день навестили меня с «Витязя» г. Рутонин вместе с Бенгоро, г. Петров с г. Эбргадрм (так в оригинале. — М. Б.) и Отоку-сан и командир «Бобра» с Омац и кроме того от многих знакомых дочка наша Офудзи получила приветствующие подарки. Все господа, которые видели милую нашу Офудзи говорили и говорят, что она так похожа на тебя, как пополам разрезанной тыквы. Этим я крайне успокоился мрачный слух, носившийся при тебе. Теперь я получила благодаря хлопота г-на Сиги от Окоо-сан присланные от тебя 21 ен 51 сен; за это благодаря тебя. Какая я несчастливая, представь себе на кануне моего разрешения т. е. 15/27 января у меня умерла мать моя. С того времени как ты уехал из Японии не от кого получать деньги, а между тем матушка моя долго лежала от болезни в постели наконец ее пришлось хоронить да родилась дочка — эти все требовались расход, а мне не у кого достать деньги. Так я вынуждена была просить г-на Петрова, у него, по всей вероятности, также не были свободные деньги, потому что он давал мне заимообразно по 10 ен в три раза и кроме того 10 ен он подарил нашей дочке, так что от г-на Петрова я получила всего 40 ен. С того время как ты оставил Нагасаки я заложила свои часы, кольцо и прочие вещи и заняла у знакомых слишком 200 ен. Не умею объяснить тебе как я <м>училась не получая от тебя ни разу письма. У нас в Японии когда родится ребенок устраивают ради новорожденной праздник, одевают ее <в> новый костюм и посылают в храм, <с> родственникам <и> знакомым, приглашают родных и знакомых на обед; все это деньги я не имея денег до сих пор не могу это сделать. Так мне крайне стыдно перед знакомыми. Имея твоя дочка мне нельзя и не желаю выйти другим замуж и потому после смерти мати я с дочкою буду ждать тебя. Так как мать умерла, то мне должно возвратить дом, где мы живем, и купить дом, где будем жить. Мы с дочкою будем ждать тебя <и> от тебя извести. Я желаю послать тебе как можно поскорее фотографическую карточку нашей дочки, но теперь еще не сделана, а пошлю при следующем письме. Когда будешь писать или пр<и>шлешь мне деньги пр<и>шли всегда через г. Сиги. Мы с дочкою молимся о твоем здоровье и чтобы ты нас не забывал либо ты есть наша сила.
Твоя верная Така перевел А. Сига
Нагасаки 6/18 апреля 1893 г.».
Второе письмо попало в Музей-архив Д. И. Менделеева случайно. Его принесла О. Г. Ржонсницкая в июне 1983 года. Ее покойный муж получил это письмо и фотографию Таки с дочерью в качестве подарка за помощь в разборе личного семейного архива Менделеева от его вдовы Анны Ивановны. Причем с Б. Н. Ржонсницкого было взято слово никогда их не публиковать. Видимо, Анна Ивановна не хотела видеть никаких «лишних» черт в образе своего покойного мужа, да и сама по себе возможность существования японских потомков Менделеева казалась ей неприемлемой. Версия о гибели японской семьи Владимира Менделеева ничем, как пишут исследователи, не подкреплена, никакого сообщения на этот счет не было, и, вполне возможно, в Японии продолжают жить правнуки Дмитрия Ивановича. Вот это письмо:
