Конечно, появление необычного гостя привлекло внимание всех членов семьи Мнишков. Но только отец Марины принимал решение о возможной свадьбе дочери с московским «царевичем». У самого же «Дмитрия» пока что не было никаких прав, в том числе и права думать о воеводской дочери как своей невесте до достижения им московского престола. Тайна чувств Марины Мнишек должна остаться нераскрытой, дочь сандомирского воеводы была лишь ведома обстоятельствами. Расчеты на этот брак можно предполагать и со стороны Юрия Мнишка, и со стороны Дмитрия. Мысль о дочери воеводы как будущей московской царице все-таки надолго овладела самозванцем. Когда он станет царем, то будет добиваться исполнения своего желания вопреки очень многим обстоятельствам. Словом, намерения Дмитрия были «серьезные», однако он всегда должен был помнить, что ценою согласия на его брак с Мариной была московская корона. Пока же московскому «царевичу» предстояло продолжить обучение, которым занялся пробощ (настоятель и глава коллегии духовных лиц) самборского костела монахов-бернардинцев Франтишек Помасский. И неожиданно новый ученик стал делать большие успехи в стремлении к католичеству.

Католическому священнику удалось подготовить московского прозелита к смене веры, но не удалось разобраться в его душе. Лжедмитрий показывал, что готов на все, — но соблюдая осторожность. Традиционные для православных сомнения «о происхождении Святого Духа» не только от Бога Отца, но «и от Сына» (то есть споры о «филиокве»), о «власти папы» обсуждались им еще в Кракове ⁶⁴. Однако, чтобы достичь желаемого, ему придется целовать руки короля, сменить веру и обещать в приданое полцарства, которого у него пока что не было.

Играя на чужих слабостях и интересах, «царевич» прошел еще часть пути к власти — от Самбора до Кракова, куда князь Константин Вишневецкий и Юрий Мнишек привезли его в начале марта 1604 года. Пребывание Лжедмитрия в Кракове началось с банкета, устроенного воеводой Юрием Мнишком для сенаторов, находившихся при королевском дворе.

Покровитель «царевича» хорошо знал как действовать. На его настойчивое приглашение откликнулся нунций Клавдий Рангони, запомнивший свое первое знакомство с «Дмитрием», когда тот «сидел почти инкогнито за отдельным столом, но в той же комнате, с некоторыми лицами» ⁶⁵. Ближайшие королевские советники могли дать благоприятный отзыв, и путь в Вавельский замок оказался открыт. 15 марта 1604 года состоялась тайная аудиенция Лжедмитрия у короля Сигизмунда III, с рассказа о которой начата эта книга. На встрече у короля присутствовали советники — епископы Петр Тылицкий (впоследствии подканцлер), Симон Рудницкий, а также коронный маршалок Сигизмунд Мышковский вместе с великим писарем литовским Гаврилой Войной.

Нунций Клавдий Рангони описал в своем донесении в Ватикан прием Дмитрия (Demeirio Moscovita).Как оказалось, московский человек, назвавшийся потомком правителей соседнего государства, приготовил для встречи с королем Сигизмундом один известный сюжет из древней «Истории» Геродота. Лжедмитрий сравнил себя с сыном лидийского царя Креза, весьма одаренным юношей, но немым, заговорившим лишь тогда, когда его отцу угрожала смерть от рук персов, взявших Сарды: «Человек, не убивай Креза!» ⁶⁶В оригинале у этой истории было продолжение. Крез вспомнил предсказание Дельфийского оракула: «В оный ведь день, для тебя роковой, возгласит он впервые!» Однако Лжедмитрий рассказывал о делах московского «Креза», каковым считали Ивана Грозного, поэтому никто не подумал об угрозе для самой Речи Посполитой.

Больше всего Лжедмитрий говорил о превратностях своей судьбы, о несправедливости, случившейся из-за захвата московского престола его «подданным» Борисом Годуновым. Он просил о заступничестве и помощи в деле «возвращения своих законных владений». Даже в этот, самый решительный для него, момент Лжедмитрий пытался демонстрировать, что может сделать кое-что и самостоятельно, говоря, что «мог бы прибегнуть к помощи других монархов, но доверяется только его величеству». Вся эта риторика произвела благоприятное впечатление на короля Сигизмунда III. Москвичу милостиво было передано через епископа Петра Тылицкого несколько ободряющих слов. Незнакомец, назвавшийся сыном московского великого князя Ивана, был отпущен с подарками. Король Сигизмунд III наградил его золотой цепью со своим портретом в медальоне, дал «несколько сот злотых наличными» и выделил «несколько тысяч флоринов» из казны (из самборских доходов, которые он никак не мог взыскать с Юрия Мнишка) ⁶⁷. Потом в Москве возмущались: «И король деи, и вы, паны-рада, тому баламуту поверили, и дал ему король чепь золоту да золотых несколько тысеч, и во всем деи учали его чтити, кабы прямого государского сына» ⁶⁸. А тогда король сделал так, что безнадежные долги управителя самборских королевских имений воеводы Юрия Мнишка могли еще послужить интересам польской короны.

Сигизмунду III могло льстить, что молодой человек, называвший себя сыном московского великого князя, целовал его руку, просил заступничества и помощи в борьбе с узурпатором трона Борисом Годуновым. Именно от короля зависело теперь, будет ли дело московского «претендента» иметь продолжение или нет. Если бы король не был заинтересован в этом деле, то с выходцем из Московского государства могли поступить и так, как советовал один из сенаторов: дать Дмитрию денежное пособие и отправить его в Ватикан. Однако «князик» рассказывал о своем стремлении обратно в Москву, он был уверен, что будет принят там с великими почестями, обещал бескровный переворот, что показательно для «литовской программы» Лжедмитрия.

Политики не имеют роскоши бескорыстно помогать в чужих делах. На что же тогда рассчитывал названный Дмитрий и почему в итоге он получил искомую помощь от короля? Московскому просителю уже в Самборе могли объяснить прямо, чего от него ждали, да он и сам должен был понять, что потраченные на него средства требовали гарантий. И дальше в Кракове он щедро стал раздавать единственный капитал, которым мог распоряжаться самостоятельно, — обещания. Всем, кто встречался с Дмитрием в те дни, было от него что-то нужно, и он сумел обратить чужие ожидания в свою пользу.

Одна из первых встреч была с краковским епископом Бернардом Мациевским, двоюродным братом Юрия Мнишка. Глава Краковской академии (Ягеллонского университета) подарил московскому «царевичу» книгу о соединении церквей, изящно направив его мысли к размышлению над нужным предметом. Через полтора года Бернард Мациевский освятит в Кракове церковный брак Марины Мнишек per procura(через представителя) с московским царем Дмитрием Ивановичем. Папа Павел V сделает кардинала Бернарда Мациевского главным «блюстителем интересов веры, затронутых московскими событиями» ⁶⁹.

Названный сын московского великого князя пользовался также гостеприимством краковского воеводы Николая Зебжидовского. Активность последнего в этом деле осуждал нунций Клавдий Рангони в донесении в Ватикан: «Краковский палатин Николай Зебжидовский был таким ярым сторонником Димитрия, что без ведома его величества предложил ему свои услуги и денежную помощь, если окажется, что москвитяне, действительно, пожелают признать его своим великим князем» ⁷⁰. Будущему предводителю знаменитого рокоша шляхты против короля Сигизмунда III в 1606/07 году должен был импонировать лояльный союзник Речи Посполитой, стремившийся занять московский престол. Связи Лжедмитрия с рокошанами окажутся настолько тесными, что впоследствии московского царя Дмитрия Ивановича даже заподозрят в желании самому стать королем Речи Посполитой! Узнав о гибели Дмитрия и поляков, приехавших на его свадьбу с Мариной Мнишек в Москву, рокошане потребуют от короля отмщения. Случится все это уже позже, но будет следствием именно краковской весны самозванца.