— Машка, — сказала Анна и заплакала, — приезжай! Такси не отпускай, повезешь меня в психушку.
Зная стоический характер своей подруги, Мария Николаевна не на шутку взволновалась услышанным и, дав мужу указания по ведению хозяйства, полетела через весь город к Телятниковым. Выяснять ситуацию она начала с порога.
— Ну что, опять программу запорола? Таскали к главному? Да плюнь ты, Анька, на всех на них и уходи из своего дурдома! Подумаешь, телецентр… Ты молодая, красивая, энергичная, да я тебе такую работу найду — пальчики оближешь.
Мария Николаевна стащила с себя плащ, сунула ноги в хозяйские тапочки. Анна молчала. Так и не произнеся ни слова, она взяла Машку за руку и препроводила в комнату. Выражение лица почивавшего и сильный перегар не позволяли усомниться в причине, выключившей хозяина дома из активной общественной жизни. Постояв в скорбном молчании над телом павшего героя, подруги пошли на кухню пить кофе и держать военный совет.
— Пьян в стельку, — констатировала Анна, как если бы не полагалась на вынесенное Марией Николаевной собственное впечатление.
— И всего-то? — пожала полными плечами гостья. Закурив и привалившись спиной к оставшемуся Анне от тетки резному буфету, она закинула ногу на ногу и начала шоковую терапию. — Я тебя, мать, что-то не пойму. То ты жалуешься на Сергея, что он не как все и по уши в своей работе, теперь же, когда мужик зажил единой жизнью с народом, ты опять недовольна. Да тебе, голубушка, не потрафишь!
— Но ведь не до положения же риз, — пыталась возразить Анна, но Машка ее тут же перебила:
— А я вот читала, что медики рекомендуют раз в месяц напиваться. Снимает нервное напряжение и заставляет по-новому взглянуть на жизнь. И вообще в этой стране нет ничего более естественного и органичного, чем напиться пьяным! Между прочим, правительство об этом прекрасно осведомлено. Любой президентский указ, любое постановление исходит из того, что все недоразворованное непременно пропьют…
— Только, пожалуйста, не приводи мне данные международной статистики, — съязвила Анна. Подсев к кухонному столу, она со значением посмотрела на подругу. — Я ведь тебе ничего не рассказывала. Эта выпивка Сергея вовсе не начало, а, скорее, завершение нашей драмы. И, знаешь, я могу его понять…
Так Анна начала рассказ о выплеснувшихся на их головы событиях последних недель. Когда часа через три бледный, с лихорадочным блеском в глазах Телятников ворвался в кухню, она все еще была в середине своего повествования.
При виде хозяина дома женщины вздрогнули — Сергей Сергеевич был страшен! Всклокоченные остатки его когда-то пышной шевелюры разметались во все стороны, широкая грудь бурно вздымалась, едва прикрытая банным халатом, из-под которого торчали волосатые ноги в трогательных голубых носочках. Лицо Сергея Сергеевича исказила гримаса душевной муки, чувство ужаса на нем боролось и побеждало робкие остатки надежды.
— Где он? — сказал Телятников голосом, не предвещавшим ничего хорошего, и бросил на женщин взгляд, от которого кровь застыла в их жилах. Так мог бы смотреть на Дездемону дикий мавр, будь он несколько потемпераментней.
— Кто? — спросила Анна одними губами.
Мария Николаевна меж тем тихо поднималась с табурета, стараясь занять стратегическую позицию между супругами. Она уже присмотрела висевшую на стене разделочную доску и теперь прикидывала, как бы половчее до нее дотянуться. В ответственную минуту голос ее не дрогнул.
— Сережа, — сказала она тоном, каким говорят в кино разведчики в момент смертельной опасности. — Здесь никого нет и не было. Я тебе клянусь…
Сергей Сергеевич не слушал. Сделав шаг вперед, он пошатнулся, схватился рукой за сердце.
— Костюм! Мой серый костюм! — Губы его побелели.
— О господи, — выдохнула Анна. — Как ты меня напугал! Ложись и не думай о нем, мы купим тебе новый…
— Где он? — Сергей Сергеевич выпрямился, глаза его недобро сверкнули.
— Я… он… понимаешь, — начала заикаться Анна, — он был такой… грязный, что я его в мусоропровод…
— Дура! — заорал что было сил Телятников, и люстра под потолком закачалась.
Мария Николаевна поняла, что настал ее выход. Гнев и боль за униженных и оскорбленных женщин всех времен и народов вскипели в ее груди. Превосходя хозяина дома габаритами, она медленно двинулась на Сергея Сергеевича. Но демонстрация силы оказалась излишней: в следующее мгновение Телятников уже бежал вниз по лестнице, молодецки перескакивая через ступеньки. Боясь самого страшного, женщины по мере сил следовали за ним, однако догнали лишь в подвале. Доцент увлеченно с остервенением рылся в куче мусора. Не прошло и минуты, как с победным возгласом он вытащил из нее то, что когда-то было его серым выходным пиджаком. Затаив дыхание, нервно подергивая шеей, Сергей Сергеевич с осторожностью сапера сунул руку в карман и извлек на свет скомканный шарик промасленной бумаги и белый квадратик мятого картона с золотым ободком. Держа их на раскрытой ладони, он повернулся к женщинам и беззвучно зарыдал. Медленные, по-детски крупные слезы катились из его глаз, Телятников плакал и одновременно смеялся. Обратный путь проделали в лифте. Вернувшись на кухню, Сергей Сергеевич мешком опустился на табурет и, утерев свободной рукой мокрое лицо, жалобно попросил:
— Анюта, дай мне, пожалуйста, бумагу и карандаш.
Не без усилий держась в вертикальном положении, Сергей Сергеевич аккуратнейшим образом развернул бланк счета и, любовно разгладив его ладонью, принялся с усердием переписывать на чистый лист формулу. Делал он это настолько самозабвенно, что, казалось, внешний мир в этот миг не имел для него никакого значения. Закончив свой труд, Телятников сложил лист в несколько раз и убрал его в ящик буфета, а жеваный оригинал бережно опустил в глубокий карман халата. На лице Сергея Сергеевича отражалось глубокое удовлетворение. Испытывая, по-видимому, потребность хоть как-то объяснить свое поведение, Телятников благосклонно посмотрел на сурово молчащих женщин и членораздельно проговорил:
— Мой лучший друг Семен — щедрейшей души человек.
Морщась от собственного перегара, Сергей Сергеевич раскрыл ладонь левой руки, где все еще лежал измятый квадратик картона с золотым ободком.
— Те, с кем пьешь, — назидательно заметила Мария Николаевна, принимая из трясущихся рук хозяина визитную карточку, — называются собутыльниками, а если не повезет, то еще и подельниками.
— Мой лучший друг Семен — большой ученый, он занимается человеком! — В голосе Телятникова звучала гордость.
— Об этом нетрудно догадаться. — Мария Николаевна поднесла карточку к свету, прочла: «Семен Шепетуха — прозектор». — Спирт, наверное, глушили где-нибудь в колумбарии, — предположила она. — Ох, Сергей, доиграешься, заморозит тебя твой дружок по пьянке вместо покойника…
— Пили портвейн, — внес коррективы Телятников. — Из солнечного Аз… Азр… короче, из Грузии.
Сергей Сергеевич поднялся, давая понять, что аудиенция окончена, и, перебирая руками по стене, пошел с кухни. В дверях он остановился, обернулся.
— Аня! — сказал Телятников проникновенно. — Это было нужно для науки!
— Ладно, иди спать, алкоголик, — погнала его Машка. — Видишь, ничего особенного, — продолжала она, поворачиваясь к Анне, — пили не с каким-нибудь забулдыгой, а с человеком, который может себе позволить раздавать собутыльникам визитные карточки…
— Не надо меня успокаивать, — не стала слушать подругу Анна. — Ты же сама видишь, что у него нервный срыв. Побежал на помойку искать какую-то формулу!
— Ну, ты тоже хороша! Взяла и выкинула приличный еще костюм, а ведь могла бы и постирать. А впрочем, не стоит принимать все так близко к сердцу, больше созерцательности. К мужчинам вообще надо относиться со снисходительной грустью. Ни в коем случае нельзя их жалеть или им сострадать, потому что это предполагает наличие у них души. Достаточно того, что мы выдумываем себе их внутренний мир, их чувства, но верить в собственную выдумку — это уже чересчур. Чувствуй себя режиссером жизни, а его — лишь актером в твоей пьесе. И вообще, скажу тебе, умные женщины, как мы с тобой, не могут быть счастливы. Если он ниже тебя по интеллекту, то жизнь становится издевкой, игрой в поддавки. Ты должна восторгаться им, когда он произносит очередную банальность, или смеяться его неостроумным шуткам. Если же мужик тебе ровня, то он, скорее всего, закоренелый эгоист, а если нет, то наверняка блаженный — выпиливает по ночам лобзиком или, не дай бог, готовится облагодетельствовать человечество каким-нибудь изобретением. И заметь, я говорю исключительно о тех самцах, которых условно можно назвать порядочными!
