И хотя в конце тридцатых — начале сороковых ему не удалось издать полноценной книги прозы, как не удалось издать книгу критики; хотя не получилось окончить и представить в издательство «Советский писатель» в соответствии с заключенным договором рукопись романа «Путешествие из Ленинграда в Москву»; хотя безуспешными оказались работы для Детского театра (пьеса-сказка «Избушка бабушки») и кино (перед войной был написан и опубликован в журнале «Вокруг света» кинематографический рассказ «Неродная дочь», представлявший собой сценарий, сделанный по мотивам «Ольги»); хотя продолжалась травля Платонова в печати и его не включали в коллективные сборники прозы и далеко не все рассказы были напечатаны, — несмотря на все эти неудачи и срывы, последний предвоенный год оказался для Андрея Платонова одним из самых успешных в его прижизненной «литературной карьере». Не говоря уже о том, что он стал годом спасения сына — в октябре 1940 года Платон Андреевич Платонов вернулся домой после двух с половиной лет заключения, и тогда верилось, что все страшное у него позади.

«Марии Александровне Платоновой — сей жалкий подарок в воспоминание о тяжком 1940 годе и в надежде, что будущий год будет счастливее. Андрей». Такую надпись сделал Платонов на детгизовском издании «Июльской грозы» 30 декабря 1940 года.

Но это не означало, что в сорок первом он ощутил себя действительно счастливее. «Я живу, можно сказать, плохо. Но это ничего: я привык жить плохо. Жив — и ладно. Больше я ничего и не имею, только живу», — отметил Платонов в «Записных книжках» начала года и с горькой иронией добавил: «Когда я бывал молодым, то бывало — то зубы заболят, то икота нападет, то обсерешься в дороге, а теперь ничего этого нет, все перестало, весь притерпелся, живу ровно и неинтересно».

«В Доме литераторов на улице Воровского, — вспоминал Лев Гумилевский, — я встретил Платонова в очереди за папиросами и спросил его:

— Андрей Платонович, ну а что вы думаете?

— Победим! — уверенно и твердо отвечал он.

— Но как?

— Как… Пузом!»

История войны доказала не только справедливость этого горького утверждения, но и в целом правоту платоновского трагического взгляда на мир. И когда писатель говорил про одного из своих героев«…он давно чувствовал, что где-то посредине земли зреет смертное зло, и теперь оно вышло наружу, в войну, как и должно быть», то это чувство вышло из мироощущения автора.

Не случайно в первые месяцы военных действий Платонов сделал запись, которая свела воедино два вида насилия над народом — внешнее и внутреннее: «Тюрьмы, лагеря, войны, развитие материальной цивилизации (за счет увеличения труда, ограбления сил народа) — все это служит одной цели: выкосить, ликвидировать, уменьшить человеческий дух, — сделать ч<еловечест>во покорным, податливым на рабство».

В августе 1941-го по приказу политуправления Народного комиссариата путей сообщения Платонов находился в командировке на Ленинградском фронте. По возвращении он намеревался написать киносценарий «Сестра красноармейца», но замысел осуществлен не был, хотя в «Записных книжках» остались наброски к этой работе, а в платоновском архиве сохранилось письмо ответственного секретаря Военной комиссии Союза советских писателей А. Карцева с напоминанием «сдать рукопись Вашего произведения (о героях прифронтовых железных дорог), которое Вы должны были написать после поездки по командировке Политуправления НКПС по договору с Трансжелдориздатом».

Помимо этого по договоренности с журналом «Пионер» еще в начале войны Платонов написал рассказ «Божье дерево» (другое его название «Дерево родины») — рассказ-миф, предание, с поразительным образом одинокого старого дерева, покрытого «синими листьями, влажными и блестящими от молодой своей силы. Старые люди на деревне давно прозвали это дерево „божьим“, потому что оно было не похоже на другие деревья, растущие в русской равнине, потому что его не однажды на его стариковском веку убивала молния с неба, но дерево, занемогши немного, потом опять оживало и еще гуще прежнего одевалось листьями, и потому еще, что это дерево любили птицы, они пели там и жили, и дерево это в летнюю сушь не сбрасывало на землю своих детей — лишние увядшие листья, а замирало все целиком, ничем не жертвуя, ни с кем не расставаясь, что выросло на нем и было живым».

Солдат Степан Трофимов уходит на войну, взяв с собой маленький влажный лист с Божьего дерева и попрощавшись с матерью, причем сцена разлуки откровенно полемична по отношению к известному стихотворению Симонова «Жди меня» с его строками: «Пусть поверят сын и мать / В то, что нет меня…» У Платонова же мать Степана — «маленькая, старая, усохшая, любящая его больше всего на свете; пусть хотя бы пройдет целый век, она все равно будет его ждать и не поверит в его смерть, если он погибнет».

Рассказ заканчивается на пороге смерти героя, который, убив нескольких врагов в рукопашной схватке, оказывается в фашистском плену на родной земле («он огляделся в помещении, где находился: на стене висел портрет Пушкина, в шкафах стояли русские книги. — „И ты здесь со мной!“ — прошептал Трофимов Пушкину»), а потом, по ошибке принятый врагами за командира и отправленный в немецкую тыловую тюрьму, готовится к тому, чтобы задушить того немца, кто первым войдет к нему в каменный колодец, «потому что если одним неприятелем будет меньше, то и Красной армии будет легче».

Ясная патриотическая идея была аргументом в пользу публикации, глубокий и сложный подтекст и непоощряемая тема плена — аргументом против (не случайно в 1942 году «Дерево родины» было снято с радиоэфира цензурой со следующей, не лишенной логики мотивировкой: «…немцы обращались с Трофимовым вежливо, не били и не убили, а посадили в тюрьму. Рассказ не выдержан, своим содержанием противоречит политическим установкам»), и «Пионер» от рассказа отказался. «Дерево родины» увидело свет во втором-третьем номере журнала «Новый мир» за 1943 год и в книге «Под небесами Родины», куда также вошли рассказы «Крестьянин Ягафар», «Дед-солдат», «Железная старуха», «Рассказ о мертвом старике» и «Свет жизни», каждый из которых (за исключением последнего, довоенного) высвечивал философское понимание войны, жизни и смерти, добра и зла, а героями оказались в основном старики и дети. Случайно это получилось или нет, но именно через концы и начала жизни Платонов давал свое восприятие и осмысление самых сложных вопросов бытия в первой военной книге, написанной еще до того, как он стал военным корреспондентом и попал на фронт.

«Бабай чувствовал нарастающее всемирное зло по людям, по томлению их мысли, по содроганию их тихих сердец, все более скупо берегущих свое счастье, свое семейство и свою родную землю — все, что будет скоро удалено от них и страдать отдельно в бедствии… <… >До войны зло было далеко и скрытно, а теперь настала пора уничтожить его вблизи, в жизни, чтобы люди больше не боялись жить на свете, чтобы они не томились больше в разлуке с родными, не горевали от разорения своих дворов, не мучились голодом и увечьем, — чтоб отошла от них тоска, непосильная для человеческого сердца». Так размышляет герой рассказа «Крестьянин Ягафар», а его жена произносит знаменательные слова: «…на войне сила тратится, а в деревне она рождается».

В рассказе «Дед-солдат» говорится не только о мужестве, мудрости и находчивости старого крестьянина, воевавшего еще в турецкую кампанию и уничтожившего теперь с гиперболической, сказочной помощью внука Алеши (обыкновенной тяпкой тот разрушает целую плотину) немецкий танк, но точно так же, как в «Божьем дереве», возникает тема восстановления мирного лада и мирной жизни после войны. «Мы после войны все вместе опять соберемся…» — обращается Алеша к жителям подводного царства, председателем сельсовета которого он себя назначает и которое вынужденно приносит в жертву победе.

«Железная старуха» напрямую с военными действиями не связана, но эта философская притча о жизни и смерти навеяна войной, и ее герой, мальчик Егор (Георгий-победоносец) силой духа побеждает смерть. Мотив победы над смертью звучит в «Рассказе о мертвом старике». Старый крестьянин Тишка остается на родной земле после захвата ее фашистами и, получив вражескую пулю в грудь, не умирает («Тратятся враги зря на меня»), но продолжает воевать с немцами в родной деревне, в «зоне мертвого старика», поражая и чужих и своих неистребимой силой жизни: «Смерти остерегайся и нипочем не помирай! Солдат не должен помирать, он должен победить, чтобы жить после войны, а то для кого тогда же жизнь?»