— Нет. У вас чудесный дом.

— Итак, у вас есть ключи и одежда для детей. Идите купите что-нибудь себе, хорошо поужинайте, примите ванну с пеной… Расслабьтесь. В шкафу в столовой есть ликер, если вы пьете. Обогревателем пока лучше не пользоваться. Видите, ваша черная полоса неудач сменилась белой! И, Крис… Я ни в коем случае не хочу обижать вас, но от вас пахнет как от мусорного ведра.

В одной сумке из магазина были три пары вельветовых брюк, три футболки, пижама, белье и носки и пара теннисных туфель — размер почти подходил — для Кайла. В другой сумке — вещи для Кэрри розового, светло-фиолетового и белого цветов: брюки, футболки, белье и кеды. Все ценники были удалены, словно это подарки. «Что ты чувствовал, Майк, покупая эти вещи для детей?» — хотела спросить его Крис. Но даже будь он рядом, пока она разбирала вещи, ей не хватило бы духу задать этот вопрос.

Она подозревала, что Майк скажет, будто нуждался в этом долгое, очень долгое время. Крис вспомнила, как он тушил пожар, его сосредоточенное лицо, по которому стекал пот вперемешку с копотью. Он казался таким сильным и мужественным и в то же время таким нежным. В его мягких зеленых глазах светились доброта и человечность. Казалось, он все делает от чистого сердца, а не потому, что этого требует разум или логика. Вбегать в горящий дом и спасать жизни — что же в этом разумного?

Ее вытащили из огня; едва ли можно себе представить более уязвимое положение, чем это. Он спас ее, вынес на себе. И сделал это мастерски.

Майк так быстро, так смело рассказал ей о том, что потерял семью; в его голосе не было ни небрежности, ни мелодраматичности, он рассказал все открыто. Предельно откровенный, но больше не испытывающий чувства боли. Простой мужчина, который изъяснялся напрямую; он предоставил им приют просто так, потому что все равно почти никогда не бывает дома, потому что дети еще слишком малы для такой неудачи и потому что приюты ужасны… еще и потому что у него когда-то была дочь. Это немного успокоило Крис; ее собственная боль еще не прошла, и она с нетерпением ждала того момента, когда сможет спокойно говорить о случившемся как о далеком прошлом, а не о настоящем.

«Давайте договоримся, Крис, ваша дочь напоминает мне мою…»

Майк убрал в гараж инструменты перед тем, как уехать, чтобы дети случайно не поранились. И спросил, не затруднит ли Крис оставлять ему записки на холодильнике, чтобы он знал, пошла ли она по делам, по работе или куда-нибудь еще. Он вовсе не собирался контролировать ее. Просто будет заезжать время от времени за своими вещами, и ему не хотелось, чтобы они натыкались друг на друга, путались друг у друга под ногами или еще как-нибудь смущали друг друга. Он также дал ей номер домашнего телефона своей матери и своего мобильного, по которому он сможет ответить, когда выезжает на место пожара. Крис казалось, будто ей дали все, включая место и уединение. Впрочем, он имел полное право задавать вопросы.

Крис рассказала ему по возможности мало о себе, поскольку история ее жизни была слишком запутанна и невероятна. Загадочная Крис, одинокая женщина со своими детьми и злобной собачонкой. Она составила свое мнение о нем на день.

Его глаза немного грустные, и причина известна. Сейчас у него нет усов, но на фотографии, которую она обнаружила, пытаясь найти телепрограмму, он был с густыми коричневыми усами. Его сфотографировали в футболке с эмблемой их центра в Сакраменто; он был моложе и менее умудрен жизненным опытом, его щеки — более впалыми, глаза — широко раскрыты, без морщинок. Он выглядел симпатичнее, но не привлекательнее. Вот таким был мужчина, в которого влюбилась Джоанн. Сильный, подтянутый, перспективный, молодой.

Крис нравилось, как он выглядит сейчас. Его мужественность, зрелость, даже грусть придавали взгляду глубину, в которую женщины могли погрузиться в поисках комфорта или удовольствия. Каждая черточка его лица отражала чередование боли и горя, сострадания и большой любви. Когда Майк Кавано предложил ей и детям жилье, а затем принес в дом все эти мешки с продуктами, Крис почувствовала тепло, словно ее накрыли теплым одеялом. Майк казался уверенным в себе, крепким, сильным. Он был не из тех мужчин, которые падают, когда наклоняются, предположила Крис. Она совсем не знала его, но чувствовала себя в безопасности. Надеялась, что чувство не возьмет над ней верх.

Крис и раньше чувствовала себя в безопасности. Она была единственным ребенком, а потому считала себя защищенной, затем внезапно осиротела. Она зависела от бескорыстной любви тетки, потом почувствовала себя покинутой из-за гнева Фло. Далее — после трех судебных разбирательств — снова была в безопасности, с кучей денег, мужем, которого любила, и ребенком. Казалось бы, что могло пойти не так?

Она попыталась спросить Майка, пытается ли он компенсировать таким образом свою потерю. А он ответил: «Перестаньте. Просто перестаньте, хорошо? Пусть все будет так, как есть. — И затем, вздохнув, добавил: — Пожалуйста».

Крис знала, что причина не только в этом. Она почувствовала знакомое влечение. Ее манили его сила, руки, загорелое лицо и вьющиеся волосы, яркая робкая улыбка. Ямочка. Слишком долго ее тело молчало. Крис была потрясена этим внезапным, спонтанным открытием. Она чувствовала, что Майк испытывает то же самое. Да, он делал это все для детей, но так смотрел на нее, что она поняла: он пытается скрыть свое влечение к ней. Ей было интересно узнать его настоящие мотивы. Может быть, он хотел женщину. Или семью. Не мог заменить то, что потерял, но мог восполнить те эмоции, которые испытывал, когда они были живы. Ощущение того, что ты нужен, что ты не одинок. Это можно было сделать, предоставив жилье. Но он не знал, что пытается помочь женщине, которая ужасно боится быть зависимой.

«Просто крыша над головой», — сказал он. Она напомнит ему об этом в случае необходимости.

Крис нацарапала записку: «Пошла в магазин, на почту, в «Айверсон», к няне и в сгоревший дом. Буду дома весь вечер. Спасибо. Крис».

Она натянула брюки и футболку и была рада, что ее мокасины на резиновой подошве. Крис купила две пары голубых джинсов, две блузки, нижнее белье и кеды. Скромный шопинг. Крис приобрела только необходимый минимум, притом на распродаже, но потратила почти все деньги, которые дал Майк.

Она зашла в «Айверсон» за новой формой, чтобы вернуться к работе. Ее начальник и коллеги посочувствовали и предложили помощь. Все это ее очень глубоко тронуло, но в то же время заставило почувствовать себя еще хуже. В конце концов, какое она имеет право на такую заботу и помощь? Она была богатой наследницей, но оплошала. Она чувствовала себя самозванкой. В такие минуты Крис скучала по матери. Та бы ее поняла.

На обратном пути Крис заехала домой к Хуаните Хименес объяснить причину перерыва и спланировать новый график для няни, когда она вернется на работу. Затем поехала к старому дому, который был огражден лентой, чтобы туда не бегали соседские дети. Кэрри и Кайл остались в машине. Дом был полностью разрушен, но некоторые из книг, которые она успела запихнуть в холодильник, сохранились. Она забрала их с собой в дом Майка, но оставила возле гаража, чтобы проветрились.

Крис приготовила себе и детям простой скромный ужин. Она не хотела брать много продуктов из тех, которые купил Майк. Она заплатит ему потом в любом случае. Затем она вымыла голову жидким мылом, чтобы избавиться от запаха гари; ей было не по карману покупать шампунь. Она взяла немного у Майка. Ее было не обмануть появлением нового, нетронутого тюбика зубной пасты в ванной, которой он, очевидно, никогда не пользовался. На самом деле здесь было много новых, запечатанных предметов, но сам-то он пользовался ванной рядом с главной спальней! Там стояли наполовину использованные тюбики и баночки. Вряд ли он пользовался лосьоном для тела или детским порошком.

Крис искупала детей, дала им мороженое и немного поиграла с ними. Она рано уложила их спать. Затем приняла ванну и устроилась в гостиной, прихватив бокал бурбона. Дома она носила джинсы, потому что у нее не было денег на покупку пижамы. Большой велюровый диван был мягким, а фильм по огромному телевизору оказалось интересно смотреть, как в кино. И она ждала.