Солнечные лучи упрямо разгоняют сырой туман — это первый по-настоящему ясный день с моего приезда. Мне ничего не нужно, но хочется купить все. Раздумываю, не взять ли пару туфель, которые мне нравятся, но, когда Сильвана заявляет, что нужно брать обязательно, решаю не покупать. Она же накупила белья, два комплекта постельных принадлежностей и три пары туфель — а теперь вот выбирает пармезан на передвижной тележке сыровара.

В продуктовом ряду огромное количество деликатесов, и я останавливаюсь у каждого прилавка, впитывая краски и запахи и с удовольствием наблюдая за оживленной торговлей. Огромные куски пармезана нескольких видов, кругляши пекорино — зрелого и сладкого, толстые косы сливочно-белой моцареллы, бруски горгонцолы, козьи сыры, бледные дырчатые эмментальские: я словно в раю. Рядом — копченое мясо: окорока прошутто, гигантские батоны мортаделлы и маленькие сморщенные колбаски, салями и целый запеченный молочный поросенок с надрезами на восхитительной лаковой кожице.

Все утро слышу за спиной жемчужный смех Сильваны. Оборачиваюсь — и вижу, что она болтает с зеленщиком, чьи пальцы проверяют стебельки спаржи на твердость. Глянцевые цукини, бобы и сердцевинки артишоков лежат бок о бок с сахарным горошком, зеленой фасолью, баклажанами и сладким перцем, четырьмя сортами помидоров, курчавым салатом, толстыми луковицами фенхеля, пучками сельдерея и крошечными редисками. Все такое свежее, что я почти слышу хруст. Сильвана подгоняет меня, вручает мне часть своих сумок, и мы договариваемся встретиться у входа в «Нелло» в полпервого и пообедать с Паоло.

Я заказываю салат, Сильвана — кростини, прошутто и цыпленка, а Паоло — печень на гриле. Рассеянно отрывая хлеб, он вспоминает свои холостяцкие годы, когда каждый день сидел за тем же столиком в «Нелло», пока в его жизни не появилась Сильвана. Разговор обращается к Чинции: единственной женщине в жизни Джанфранко, которую он не предал. И все же она была уверена, что он ей изменял, и ушла от него, каким-то чудом вынудила отдать ей ресторан и выкупила долю единственного оставшегося партнера.

Паоло и Сильвана не скрывают своего презрения к ней. Я внимательно слушаю и время от времени спрашиваю. Многого я до сих пор не понимаю. Как Чинции удалось вышвырнуть Джанфранко из его собственного ресторана, настолько успешного, что перед входом выстраивались очереди? Как вышло, что за все свои труды он не получил ничего? Я не могу найти оправдания такой жестокой мести. Паоло рассказывает, что после развода Джанфранко на полгода ушел в подполье и не встречался почти ни с кем. Потом возникла идея с виллой.

Теперь «Ла Кантинетта» уже совсем не тот ресторан, что прежде, и обслуживает по большей части туристов. Расспрашиваю о личной жизни Джанфранко, о нескончаемой веренице женщин — в основном иностранок, — которые влюбляются в него и которых он регулярно бросает. За все десять дней нам с Джанфранко удалось остаться наедине всего один раз: мы ездили в «Метро», гигантский супермаркет в окрестностях Флоренции. Когда он учил меня готовить, мы регулярно туда наведывались и тратили огромные суммы на реализацию его фантазий. На этот раз все очень похоже, но по-другому: двадцать лет отделяют нас от нас прежних.

Приехав, берем одну из громадных уродливых телег и ходим по рядам — я везу, Джанфранко нагружает. Завернув за угол в отдел с тропическими фруктами и разноцветными ягодами, вдруг лицом к лицу сталкиваемся с человеком, чье лицо нам точно знакомо. Его губы расползаются в довольной улыбке, и он восклицает: «Как же я рад вас обоих видеть!» Мы разговариваем несколько минут, потом расходимся, и я шепчу Джанфранко, что так и не вспомнила, кто это такой. «Я тоже!» — смеется он в ответ, и мы смеемся вместе. Потом я все же вспоминаю имя этого человека, вспоминаю, что он работал официантом в ресторане, куда мы часто ходили, — должно быть, он подумал, что все эти годы мы были вместе и ни разу не расставались!

На этот раз в обществе Джанфранко я чувствую себя почти как с членом семьи. Мы просто вместе, между нами нет ни сексуального, ни профессионального напряжения, мы — двое взрослых, которых объединяют воспоминания о годах, когда они были моложе и глупее. Дело не в том, что он больше меня не привлекает — нет, он, как в первый вечер нашего знакомства, одет в стильные черные брюки, свободную белую рубашку и туфли с заостренными носами, и очень хорош собой, — но теперь я знаю его слишком хорошо, и динамика наших отношений изменилась. Пока мы едем, он с энтузиазмом придумывает идеи, как решить мои постоянные проблемы с деньгами, молниеносно просчитывает, что меня может спасти небольшой бизнес по выездному обслуживанию банкетов, с ходу выдает простые меню, тараторя с ленивым умбрийским акцентом и описывая круги над рулем горящим кончиком сигареты. Он легко загорается, но так же легко погасает, быстро отвлекается, однако его ум, как и чересчур горячее сердце, почти слышимо отбивает ритм мелькающих мыслей.

Тем временем я навещаю старых знакомых. В день отъезда Уильяма возвращаюсь на виллу раньше обычного, надеясь почитать книгу, но когда захожу в гостиную в глубине дома, то, к своему удивлению, вижу столы, полные гостей, — и во главе одного из них восседает Фабио, наш мастер на все руки из «Ла Кантинетты»! В восторге лечу в его объятия. Я всегда любила этого здоровяка и часто встречалась с его подругой Лидией во Флоренции за кофе. Она тоже здесь и разговаривает с парой, которая мне вроде бы знакома; мне протягивают свежий, мясистый пекорино и корзинку свежей фасоли. За столиком в углу сидят три девушки, чей заливистый смех нарушает торжественность элегантного зала с его высокими потолками и большими зеркалами. В центре их столика стоит ведерко со льдом, и они размахивают бокалами с шампанским, оживленно жестикулируют и курят, выпуская струйки дыма. Лидия шепотом сообщает, что они из Молдавии, и вдруг я начинаю понимать, почему к их столику то и дело наведываются официанты и Джанфранко. К ним подсаживается Беппе в ярком фартуке официанта; теперь происходящее напоминает спектакль, за которым все с интересом наблюдают. Из кухни появляется Джанфранко с засаленными волосами; туго завязанный фартук делает его живот похожим на глобус. Он подходит к нам — заботливый хозяин, как всегда, — а потом садится за стол к проституткам. Мои глаза против воли все время обращаются туда.

Приходит Игнацио и приносит еще шампанского и целую батарею бокалов; его воротник расстегнут, на шее — галстук-бабочка. Джанфранко сидит рядом с самой тихой и некрасивой молдаванкой. Я лишь вполуха слушаю разговор за нашим столом, который перешел к вечной теме — ценам на недвижимость.

Эти девушки заинтриговали меня своей экзотичной худобой и беспардонностью. Одна уже медленно танцует со своим отражением в большом зеркале на стене. Еда на тарелках стоит нетронутой, а официанты один за другим подвигают стулья и садятся за их стол. За соседний столик усаживаются Сильвана с Паоло и начинают ужинать. Кухня закрывается. Я сижу за столом и вдруг с особой остротой понимаю, какие мы уже старые, и испытываю мимолетное сожаление, что не участвую в той, более веселой вечеринке, что я не очаровательная юная двадцатилетняя кокетка с кучей восхищенных поклонников.

В одну из поездок во Флоренцию решаю отыскать свой старый ресторан. Нахожу виа Кондотта и китайский ресторан по соседству, но несметное количество модных кафе, пооткрывавшихся со времен моего последнего приезда, приводит меня в растерянность. Наконец спрашиваю, что случилось с рестораном. В первом кафе никто ничего не знает, но во втором — японской закусочной с броским интерьером — мне встречается пожилой официант, который еще помнит те времена. Ресторан сменил название, сообщает он; и верно, еще раз пройдя по улице, я вижу знакомый порог, а зайдя внутрь, тут же узнаю бар.