Но несмотря на Альваро и Вито, несмотря на угрюмое безразличие Джанфранко, меня вдруг накрывает волна безумной радости. Заканчивается моя последняя смена в «Ла Кантинетте»; все, что я делаю, сегодня происходит в последний раз. В последний раз я ем тонкий кусочек пармезана, запивая его кьянти, — прекраснейший из гастрономических союзов. Последний раз приглядываю за кастрюлей с черной капустой, бобами, колбасками, чесноком и чили, которую Джанфранко оставил на плите. Даже моя беседа о жизни после смерти, Боге и религии с несчастным Вито, похожим на идиота, последняя; сегодня я не замечаю его подлости и злобы, а вижу лишь все самое хорошее, то, что мне раньше в нем нравилось.

В восемь вечера у нас ни одного клиента, и я расчувствовалась, слегка опьянела от кьянти и загляделась на соседа, который зашел одолжить вилки для фондю, на его комичное, как из мультика, лицо, и красивого молчаливого сына-подростка. Джанфранко, все еще в охотничьем костюме, что-то ему объясняет, размахивая руками, и я в который раз как зачарованная наблюдаю за выражением глаз и движением губ, жестами и прочими тонкостями, за тем, как они закуривают сигареты и оставляют их тлеть в уголке рта, — что за безумная страна, что за ужасные люди, включая Альваро, по которому я уже страшно скучаю. Мне предстоит еще неделя в Перудже с моими любимыми Раймондо и Аннамарией, а затем я вернусь в Спедалуццо на прощальный ужин, сяду на поезд в Рим, переночую у Мари-Клер и улечу домой. Домой!

Вообще-то, этот ужин не планировался как прощальный, но, поскольку он совпадает с моим отъездом, решаю, что так будет. Мы в небольшом замке неподалеку от Спедалуццо, где в большом холодном зале собралась вся братия из «Ла Кантинетты», рассевшись с четырех сторон стола, как на банкете. Я сажусь между Игнацио и Альваро с Ритой, решив, что хочу повеселиться подальше от Джанфранко, распространяющего вокруг себя ауру непоколебимого авторитета и сурового неодобрения — по крайней мере, пока не напьется.

Через комнату сидит Донателла; она привела с собой подругу. Обе слишком вызывающе одеты и слишком громко смеются, но сегодня я даже рядом с ними чувствую себя красоткой: у меня новая стрижка — каре, и я осветлила волосы у хорошего парикмахера из Перуджи; лишние килограммы замаскированы модным черным брючным костюмом, а на губах — красная помада. Мой последний вечер прекрасен; превосходная еда и вино в изобилии, все в хорошем настроении, а по возвращении в «Ла Кантинетту», где я укладываюсь спать, меня ждет дополнительный приз: стук в дверь. На пороге Альваро, которому каким-то образом удалось избавиться от Риты, — Альваро, который предпочел Рите меня. Я тут же забываю о всех темных мыслях, что терзали меня прошлую неделю.

Наутро я еду в поезде Флоренция — Рим; в купе больше никого нет, и за окном проносятся освещенные солнцем поля и Флоренция. Вспоминаю проводы. Синий автобус остановился у входа в «Ла Кантинетту», и я неуклюже затащила на борт свой чемодан и отыскала место у окна. Все выстроились в шеренгу и машут мне на прощание: два бывших любовника и один нынешний. При взгляде на них я чувствовала себя хитрой озорницей, и мне хотелось закричать: ах, если бы вы знали, — но я лишь махала и махала им рукой, пока они не скрылись из виду.

В коридоре квартиры Мари-Клер в квартале Трастевере стоят частично отреставрированные картины с изображением мрачных, символичных религиозных сцен. Последний раз я видела Мари-Клер два года назад, перед открытием «Ла Кантинетты»: тогда она с двумя детьми приезжала к их отцу. Теперь она напоминает им, кто я такая. Я снова поражена тем, как ее сын похож на Джанфранко, как красива ее дочь, но главное потрясение — сама Мари-Клер. Она одета безупречно, она — роскошный реставратор, которой легко (так кажется со стороны) удается совмещать насыщенную карьеру с воспитанием детей. Она колесит по улицам Рима, постоянно ужинает в ресторанах с бойфрендами, регулярно сменяющими друг друга.

Мари-Клер ведет меня в небольшую остерию, где мы выбираем из огромного изобилия антипасти. Я обращаю внимание на то, как мало и медленно она ест, почти только одни овощи и салаты, и как я одна опустошаю хлебную корзину. Каждой клеточкой своего существа я мечтаю быть такой, как Мари-Клер; я рассказываю ей истории из жизни «Ла Кантинетты», и мы беспощадно смеемся над Чинцией, Игнацио и истериками Джанфранко. Мне даже удалось изобразить кошмарную заварушку с Вито в виде забавного анекдота. Мы много пьем и заводим разговоры о любви, сексе, лишнем весе, наших мечтах и страхах. Когда Мари-Клер спрашивает, почему я всегда толстею, когда приезжаю в Италию, я признаюсь, что мне скучно, я одинока и страдаю от неуверенности в себе, поэтому мне и нужно чем-то заполнить этот бездонный пустой колодец. Я понимаю, что это жалкое объяснение и на самом деле мне не хватает дисциплины, решимости и внутренней силы; вот посмотрите на Мари-Клер — ее жизнь полна трудностей, она одна воспитывает двоих маленьких детей, ее брак закончился крахом, и она сама наверняка тоже чувствует опустошенность, но это не мешает ей добиваться успеха благодаря трудолюбию и самоотречению. Может, в этом и секрет? А я просто обжора?

Компания Мари-Клер так благотворно действует на меня, что я становлюсь похожа на себя прежнюю — веселую, беззаботную, — и три с половиной месяца в Спедалуццо уже вспоминаются с нежностью. Период тоски и сомнений забывается, и остается лишь ощущение, что все меня любят, что спустя годы я нашла в Италии свой маленький уголок. И хотя она по-прежнему продолжает влиять на меня, менять меня, бросать мне вызов, раздражать, но и бесконечно обогащать мою жизнь, я чувствую, что готова вернуться домой.

Я дома, вернулась в свою квартиру и снова ищу работу, но на этот раз мне везет. У меня появляется поклонница, владелица большого гастрономического бутика, которая так хочет, чтобы я работала на нее, что готова платить за ежедневное такси от моего дома до Серкулар-Ки, где я сажусь на паром и пересекаю сверкающий утренний залив. Я с удовольствием тружусь на крошечной кухне кулинарной лавки с несколькими женщинами, которые становятся моими подругами, а по вечерам возвращаюсь к своей одинокой жизни и неизбежной необходимости выходить в свет. Званые ужины и диеты, рестораны и спортзал… Женщина средних лет с высшим филологическим образованием, которая шинкует перец, чтобы заработать на жизнь.

Но потом случаются две вещи. Во-первых, моя старая подруга покупает кафе и переманивает меня из лавки к себе, работать шеф-поваром. Проходят три насыщенных года, и вдруг на горизонте вырисовывается мой давнишний приятель Уильям. Он переехал на побережье и купил дом там, где я никогда не бывала, а теперь хочет, чтобы и я переехала туда.

— Тебе здесь понравится, Виктория, — твердит он мне каждый вечер. — Тут полно таких же, как мы, старых и одиноких.

И я переезжаю — это и есть второе — и вскоре знакомлюсь с его молодым кузеном, прекрасным художником, и влюбляюсь в него.

Я провожу еще два года, нарезая перец в разных кафе и закусочных, прежде чем наконец понимаю, что в Австралии мне никогда не стать блестящим шеф-поваром, несмотря на то, что итальянская еда, которую я готовлю, всем нравится, и несмотря на то, что мой курс итальянской кулинарии пользуется большой популярностью. И вот, когда в местной газете возникает вакансия менеджера по продажам рекламных площадей, я с радостью хватаюсь за нее — и меня берут. А вскоре после этого предлагают вести еженедельную гастрономическую рубрику. Жизнь наконец-то налаживается.