— На нашем острове ни одна живая душа долго не сможет прятаться! — кричали они ей.

— Йорген Дурачок! Йорген Дурачок! — кричал Эллин отец, он уже поднимался на колокольню и был так близко, что Руфи казалось, будто он кричит ей в ухо.

Она почувствовала на своей ладони ладонь Йоргена, теплую и твердую, и поняла, что они должны сделать. Оконный проем расширился, словно хотел помочь им. Потом им навстречу ринулись черепица и кладбище.

Раскинув руки, Руфь и Йорген скользили вниз. Она испугалась и схватилась за петлю на веревке от колокола. Веревка обожгла запястье, и Руфь невольно ее выпустила. Они скользнули по разрушенной крыше, пролетели над нефом церкви.

Когда они пролетали то место, где не хватало двух черепиц, зазвонили колокола. Тяжелые и легкие. Дин-дон. Руфь хорошо знала этот звук. Он был не опасный.

Теперь они летели по воздуху. Сперва очень быстро, потом медленно. Словно плыли на гребне волны далеко за буйками. Они были вместе. Дышать было легко и приятно, и Руфь подумала, что так должно быть всегда. Они парили высоко над могилами с железными плитами, над белыми и серыми памятниками и над крохотными человечками-муравьями.

— Мы полетим, это не страшно, поверь мне, — сказала Руфь и хотела ухватиться за Йоргена.

Но его не было. Ей словно застлало глаза. Наконец она обнаружила его распростертым на ржавой могильной плите ленсмана Тране — лицо Йоргена уткнулось в землю, руки и ноги были изогнуты под странным углом. Но это был не Йорген, это была она сама.

Человечки-муравьи с мешками на головах побросали свои косы и своими ручками начали копать землю у ее лица. Копали, копали и никак не могли выкопать то, что нужно. Она слышала их дыхание, слышала, как Эмиссар читает молитву.

Потом ее глаза и ноздри заполнились землей, и воцарилась тьма. Руфь чувствовала, что ее тело исчезло. Но она еще слышала металлический звон.

Вот что значит быть мертвой, подумала она.

Руфь отправилась к Элле. Последнюю часть пути, когда ее уже могли видеть из окна, она шла с гордо поднятой головой.

Аста, мать Эллы, стояла у кухонного стола в своем обычном переднике. Увидев Руфь, она побледнела и опустилась на стул.

— Мне надо поговорить с Эллой, — сказала Руфь.

— Она лежит у себя наверху, совсем расхворалась. И ты знаешь, почему! — От праведного гнева голос у Асты звучал резко.

— Все равно, мне надо поговорить с ней.

— Это невозможно.

— Мне надо!

— Ступай домой, грубиянка! Вы уже сделали все, что могли, — пропищала Аста.

Глубоко вздохнув и даже не сняв обуви, Руфь стала подниматься по лестнице. Аста бросилась к ней, чтобы помешать, но Руфь была сильнее, она вырвала руку и в одно мгновение взлетела по лестнице.

При виде Эллы она едва не лишилась мужества. Голые ноги, нижняя рубашка, распухшее лицо.

Аста бранилась, как кулик-сорока, защищающий свое гнездо, Руфи пришлось вытолкнуть ее за дверь и запереть дверь на крючок. Лицо Эллы и стук Асты в дверь почти парализовали ее. Она с трудом вспомнила, зачем пришла.

Как во сне, она оглядела комнату и вспомнила, что в детстве они с Йоргеном не раз ночевали у Эллы. Это было в другой жизни. В той, в которой Аста и Элла всегда хорошо относились к Йоргену. Очень хорошо. Она ухватилась за эту мысль и не отпускала ее, пока подвигала себе стул.

— Элла, позови меня, если что! — крикнула Аста и, скрипя ступенями, начала медленно спускаться по лестнице.

Стоя в углу, Элла смотрела на Руфь. У нее было небольшое хорошенькое личико, обрамленное рыжеватыми кудряшками. Она была похожа на куклу. Вздернутый носик, удивленно приоткрытые губки, словно она увидела что-то неожиданное.

— Я не кусаюсь, — сказала Руфь.

Элла покачала головой, но осталась стоять в углу.

— Давай сядем, мне нужно поговорить с тобой. Ты меня понимаешь?

Элла потянулась, чтобы взять вязаную кофту, медленно надела ее и застегнула до самого ворота, потом села на край кровати. Из-под красной, как семга, нижней юбки торчали тонкие голени, пальцы на ногах были, как у ребенка. Руфь глотнула воздух.

— Наш Йорген… Ведь он ничего тебе не сделал, правда?

Элла смотрела в пол, теребя обтрепанную петлю для пуговицы, она молчала.

— На Рождество он сказал мне, что вы с ним часто встречаетесь и что ты очень добрая. Ты гладила его по голове и дарила всякие мелочи… — осторожно начала Руфь.

У Эллы задрожали губы, она закрыла лицо руками. Несколько сдавленных всхлипов вырвалось между пальцев.

— Ты знала, что он был в сарае? — спросила Руфь.

— Что ты имеешь в виду?

— Ты сама попросила его прийти в сарай, пока все будут на танцах?

Элла убрала от лица руки и испуганно посмотрела на Руфь.

— Уходи!

— Элла, в этом нет ничего дурного. Он мне говорил, что ты тоже просила его погладить себя. Он еще говорил…

— Ты лжешь! Йорген такого не говорил.

Руфь промолчала.

— Он сказал тебе это перед тем, как ты пошла сюда? — В голосе Эллы звучало отчаяние.

Руфь уставилась на нее. Либо никто не сказал Элле, что Йорген погиб, либо она просто отказывалась признать это.

— Элла, то, в чем обвиняют Йоргена, придумал твой отец, верно?

— Я не знаю, что он им сказал, я все время была тут.

— Ты должна спуститься вместе со мной. Должна рассказать, как все было. Что Йорген не причинил тебе никакого вреда.

Элла не ответила, но то, как она упорно смотрела в пол, как она ломала пальцы и терла друг о друга тонкие щиколотки, — говорило само за себя.

— Мужчины преследовали Йоргена точно преступника. Но ведь ты этого не хотела, верно?

Элла отрицательно помотала головой и поджала пальцы на ногах.

— Ты должна рассказать, что там, собственно, произошло. Или все будут верить твоему отцу, что Йорген изнасиловал тебя.

— Ты лжешь! Папа не мог этого сказать! Он никого не преследовал!

— Преследовал, вместе со всеми. Они бежали за Йоргеном через весь Остров и загнали его на колокольню. Йорген так испугался, что прыгнул вниз. Он разбился насмерть.

Глаза Эллы широко раскрылись и растеклись по лицу, по выгоревшим обоям и пестрому пододеяльнику. Уголки губ бессильно опустились. Все ее личико упало и разбилось вдребезги.

Руфь наклонилась к ней. В глубине левого зрачка виднелась черная точка, похожая на дырочку. У Эллы в глазу дырка, подумала Руфь.

— Зачем ты лжешь? Мне страшно.

— Хотела бы я, чтобы это была ложь.

Элла села на кровать, поджала под себя ноги и сжалась в комочек.

— О Господи! Это неправда! Что мне делать?

— Ты должна спуститься с чердака и рассказать людям правду.

Они услыхали, что домой вернулся Эверт. Через минуту он был уже на лестнице.

— Это папа, — голосом испуганного ребенка сказала Элла.

Дверь задергалась, но крючок выдержал.

— Открывай!

Руфь встала, но открыть дверь не решилась. Тогда Эверт рванул дверь так, что крючок и петля полетели на пол. Он ворвался в комнату. По лицу у него бежал пот, он тяжело дышал.

Руфь вспомнила, что Эверт страдает астмой. Он грубо схватил Руфь за руку и хотел вытолкнуть из комнаты. Это он такой из-за астмы, подумала Руфь и ухватилась за столбик кровати. Она так крепко вцепилась в него, что кровать отодвинулась от стены.

— Отпусти меня! — крикнула она ему в ухо. — Элла должна рассказать, что на самом деле было между ней и Йоргеном. Они любили друг друга…

— Элла не могла любить этого дурачка! — крикнула вдруг оказавшаяся в комнате Аста, она залепила Руфи звонкую оплеуху.

Горячая, как от ожога, боль растеклась по лицу.

— Йорген был человек, а вот вы дураки! — всхлипывая, крикнула Руфь, держась за кровать обеими руками.

— Ты хоть понимаешь, через что пришлось пройти Элле? — просипел Эверт.

— Йорген в этом не виноват, это все ваша глупость. Если бы вы вели себя как люди и оставили их в покое, ничего бы не случилось.

— Люди говорили, что он не дает ей проходу ни днем, ни ночью. Это же позор! Страшный позор! Нас обесчестили! — Дыхание Эверта вырывалось из груди сдавленными толчками.