На окровавленном и опухшем лице приоткрылся глаз — только один, поскольку открыть второй не давала большая опухоль, закрывавшая бровь и веко. Однако раненая воительница не хотела или не могла говорить. Взяв в горсть свисающие каштановые волосы, Риди раскачала подвешенное тело. Безвольно болтающиеся руки касались травы, из носа стекла струйка крови, словно только и ждала подходящего случая.

— Ну? Сейчас явятся мои сынки и ножами выковыряют тебе зубы, вспорют брюхо… И уж точно будут совать меч туда, куда обычно суют мечи, — в ножны. Я такое выдержу — но ты нет… А потом к тебе пустят корабельных девиц. И они-то наверняка придумают что-нибудь исключительное, парни об этом уже знают… и всегда оставляют что-то напоследок для девиц, есть на что посмотреть… Не боишься? Боишься, только еще об этом не знаешь… Но узнаешь. Прямо сейчас.

Ридарета устала, и ей хотелось плакать от боли. Ненавистный Рубин когда-то хотя бы для чего-то годился — теперь он просто был. Судя по всему, он давал бессмертие, а может, лишь необычную живучесть, выносливость — и неизвестно, что еще, если вообще хоть что-нибудь. Риди больше всего боялась, что начнет ощущать течение времени. Что постареет, став бессмертной, а может, просто долговечной старухой.

Висящее тело раскачивалось все медленнее и медленнее. Ридарета внезапно наклонилась и, не думая о том, что делает, здоровой рукой взялась за одну из свисающих ладоней, которая судорожно сжала ее пальцы.

— Не умирай, Делара, — сказала она. — Я не дам тебе умереть, ибо нам снова нужно кое-что сделать.

Крича от ужаса, Кеса села на постели. Перед глазами кружились жуткие картины, в ушах звучали боевые возгласы, стоны раненых, смешанные с обрывками разговоров. Кеса видела искаженное от боли лицо мужа, которого пинал в бок рослый детина — бесстрастно, будто исполняя порученное ему задание, не доставлявшее ни удовольствия, ни отвращения…

Работа.

На фоне всего этого появлялось лицо Хайны. Кеса с немалым трудом различила столь хорошо знакомые ей черты. Они никогда близко не сходились с Хайной, но относились друг к другу с искренней симпатией, проведя много лет в одном доме. Но теперь… неужели это та самая вечно улыбающаяся девушка с гладко уложенными каштановыми волосами?..

Замаячило еще одно лицо — размытое, неясное. Таким могла его видеть умирающая Жемчужина, глядя сквозь склеившиеся от крови ресницы. Левый глаз на этом лице закрывала повязка.

«Где твои сестры, Делара? Где Роллайна? Ты служишь королеве? Правда ли то, что о ней говорят? Что в ее облике вернулась королева Роллайна?»

Голоса смолкли, картины растворились во мраке. Осталась лишь темная спальня.

Кеса отбросила покрывало, встала и начала кружить по комнате, почти бегая от стены к стене. Тяжело дыша, она подносила руки к лицу, к вискам и тут же их опускала. Она пыталась мысленно вернуться к избиваемому мужу, но ей не удавалось уловить образ… Разум не справлялся с потоком… с настоящей рекой вливавшихся в нее знаний. Ибо, несмотря на то, что исчезли образы и звуки, посланница с каждым мгновением все больше знала и все больше понимала. Голова трещала от боли… Новое и страшное, неприятное ощущение. Кесе казалось, будто ее насильно кормят, запихивая еду сразу… даже не в глотку. В желудок. Ощущение сытости, граничащее с болью.

Ей хотелось кричать при воспоминании о муже, выть и скулить от отчаяния. Но вместо этого она лишь глухо стонала от боли.

Она остановилась у стены, схватившись обеими руками за голову, и оперлась лбом о дорогой гобелен, дыша все тяжелее. Она не осознавала того, что у нее в голове, не знала, чем ее забили и продолжают забивать. Как будто через открытый люк в корабельный трюм сыпали множество… чего-то. Неизвестно чего именно.

Разрыдавшись, она ударила кулаками о стену. Она готова была сойти с ума… да, именно так. Она теряла разум, шаг за шагом погружаясь в мрак безумия. Она теряла разум — из-за избытка знаний обо всем. Она… Кто она? Кеса, посланница Полос. Где она? Где, ну где же?!.

Цепляясь за две эти мысли, словно за край пропасти, она пыталась не забыть… сохранить осознание того, кто она и где находится.

И помнить о том, что кто-то пинает ногами человека.

Вливающуюся в голову реку густой грязи вдруг словно перекрыло плотиной.

Кеса присела на корточки у стены, ощутив невыразимое облегчение — боль уже не нарастала, постепенно проходя. Обретенные знания ложились на свои места, их уже можно было коснуться, рассмотреть, опознать. Каскад перемешанных товаров застыл на дне трюма. До сих пор не было известно, что именно туда бросили, но теперь достаточно было набраться терпения и немного подождать. То, что лежало сверху, можно было узнать с первого взгляда; другие предметы достаточно было извлечь, иногда лишь приоткрыть небольшой фрагмент…

Черная пропасть под ногами исчезла. Кесе уже не приходилось судорожно держаться за край. Бездну засыпали.

Боль уступала, уходя все дальше, пока от нее не осталось лишь воспоминание.

Посланница сидела, опираясь рукой о стену и глубоко, размеренно дыша.

Лишь терпение и время.

Но времени у нее не было. Ни мгновения.

Она снова расплакалась. Но плакать она тоже не могла. Она размазала слезы по щекам, продолжая глубоко дышать. Вдох… выдох. Вдох…

Она закрыла лицо руками, вызывая в памяти образ комнаты… Деталь за деталью, все, которые она запомнила. Стол… одна дверь, вторая… стены и то, что на стенах…

Раладан проснулся и сел. Трясшая его за плечо растерянная и даже перепуганная невольница едва не подожгла ему волосы, лишь в последний момент убрав руку с подсвечником.

— Ваше высочество… — сказала она.

Уже одно это говорило о том, насколько она взволнована. Послушные приказам жемчужинки обращались к нему «господин». Его высочеством он был лишь тогда, когда это требовалось. Он не мог убедительно объяснить, почему титул вызывает у него такую неприязнь, но невольницы, к счастью, в объяснениях не нуждались.

— Что случилось? — спросил он, мгновенно приходя в себя.

— Кто-то… пришел, — неуверенно сказала девушка.

Если кто-то пришел к нему посреди ночи, значит, у того было дело, и притом серьезное, так что Раладан, к удивлению служанки, ни о чем не стал спрашивать. Вернее, спросил, но вопрос звучал совершенно по-деловому:

— Хорошо, и где этот «кто-то»?

Она подала ему одежду.

— Не здесь. В здании, и… Это женщина, господин.

«Зданием» называли бывшее строение трибунала. Он бывал там редко — намного реже, чем в третьей резиденции, или «доме», поскольку там были дети, и он старался уделить им хотя бы каждый третий вечер. Сам же он, по сути, жил в крепости.

Но до бывшего здания Имперского трибунала было недалеко. Ему потребовалось больше времени на то, чтобы спуститься по лестнице и дойти до ворот, чем на прогулку по спящим улицам Ахелии.

В комнату, где ждал гость, уже принесли свет — но мало. Увидев посетительницу, которая оторвала взгляд от висевшей на стене огромной акульей челюсти и повернулась к нему, Раладан оглянулся на невольницу:

— Почему тут так темно? Принеси…

— Нет, ваше высочество. Это я попросила, — поспешно сказала женщина, которую он когда-то знал как курьера от имперского представителя. — И не подходи ко мне слишком близко, князь. Я… утратила чувство реальности. И явилась сюда… в весьма неподходящей одежде.

Замешательство прекрасной блондинки казалось понятным; света было мало, но достаточно, чтобы увидеть, что на благородной госпоже с королевскими глазами надет суконный плащ, в котором Раладан узнал свой собственный… и почти ничего больше. Под плащом маячило нечто вроде шелковой рубашки, но это была в лучшем случае короткая ночная накидка, какую носили, пожалуй, только в Дартане. Гостья заметила его взгляд и кивнула.

— Невольница вашего высочества сжалилась надо мной и принесла эту пелерину… Прости меня, князь. Сегодня ночью… я… не знаю, что делаю, и вообще сама не своя. Но сейчас ты меня поймешь и вряд ли осудишь. По крайней мере, я на это надеюсь.